Гениальность и вырождение - Вильям Гирш

И в этой особенности мы также находим поразительное сходство между так называемой гениальностью и некоторыми формами умопомешательства, — конечно, лишь сходство, а не сродство, как полагают Ломброзо, Гаген и другие, потому что сродство предполагает связь, лежащую глубже, чем простое сходство внешних явлений. Причинные условия в обоих случаях совершенно различны.

Как у великого художника и учёного, так и у помешаного, мы находим могучее, непреодолимое влечение, всецело заполняющее всё их существо и заставляющее забыть все личные интересы. Но в то время как у первого в неустанном творческом стремлении, в страстном влечении к познанию заключается зародыш высшего, благороднейшего человеческого совершенства, — у помешанного дело идёт о болезненном стремлении, обыкновенно влекущем к самым нелепым вещам. Прежде такое состояние называли мономанией, так как это непреоборимое стремление казалось единственным болезненным симптомом, но при более тщательном наблюдении оказалось, что дело всегда шло о более общих психических заболеваниях, обыкновенно составляющих результат недостаточного развития. Упорство и терпение таких больных в выполнении своего намерения просто поразительны. Вполне подходящий пример такого больного имеется у Трела:

«В. в возрасте 45 лет. Он почти постоянно сидит, запершись в своём кабинете и слывёт серьёзно занятым человеком. Его можно видеть лишь очень редко, и каждый раз он жалуется на мигрени, причиняемые усиленным трудом и усталостью вследствие продолжительных бдений. Он женат на очень милой и образованной женщине. Ей говорят о муже, сожалея о неумеренной трате его сил, и упрашивают её добиться, чтобы он перестал так упорно заниматься. Она с горечью отвечает, что все попытки напрасны, но ничего не делает, чтобы поколебать мнение его друзей, хотя ей, к сожалению, слишком хорошо известно, в чём дело. Бедная женщина только и занята стараниями скрыть состояние рассудка своего мужа и поддержать его достоинство…

На деле же всё время, которое её муж просиживает в кабинете, он проводит в том, что сосчитывает, сколько раз одна и та же буква – когда С, когда Т, Г или З – повторяются в книге Бытия, Исходе, книгах Левит, Чисел, во Второзаконии, в книге Царств, Паралипоменоне, Экклезиасте, Песне Песней, Апокалипсисе и т.д.; сколько страниц в таком–то издании начинаются буквой П, сколько буквой Б, буквой А и т.д.; сколько страниц оканчиваются буквой Т, сколько буквой Г, буквой Е и т.д.

Другие занятия, столь важные, что субъект проводит за ними по две недели не умываясь, состоят в разыскивании всех противоречащих мыслей какого–либо автора. Затем после нескольких лет, проведённых в таких великих исследованиях, этот неутомимый труженик принимается с тем же усердием разбирать механизм своих часов и снова собирать его. В течение шести месяцев подряд он сегодня уничтожает то, что сделал накануне. Всякому, кто к нему приходит, отвечают одно и то же: «Барин очень серьёзно занят и не может выйти». Все думают, что это автор, который, из скромности не печатаясь при жизни, оставит после себя обширные работы. Бедная жена до последнего дня старается защитить и заставить уважать такое полнейшее нечтожество(см. у Кюллера: «Современные психопаты». Перевод с французского. Издание Павленкова, 1890 г.)

Здесь мы имеем дело с навязчивым сосчитыванием, называемым аритмоманией. Различают целый ряд таких симптомов. Но последние как таковые теперь нас не столько интересуют, сколько способ и формы их проявления, сколько полнейшее поглощение умственной деятельности сказанным влечением, что действительно представляет много сходства с творческим стремлением гениальных людей.

Подобные же явления мы наблюдаем у больных, которых специально можно назвать «изобретателями» и «утопистами». Нередко они жертвуют всё своё состояние, губят себя и свою семью вследствие неодолимого влечения к великим изобретениям и открытиям. Всецело проникнутые важностью и величием своих идей, они не видят всей нелепости своих начинаний, и всякая попытка уяснить им всё смешное поведение остаётся безуспешной.

Один больной у Мореля воображал, что нашёл способ произвольного изменения атмосферных условий. Ломброзо сообщает про одного больного, что он написал книгу под заглавием Dominatmosphere, в которой поучает крестьян, как достигнуть двойной жатвы, а матросам даёт средство, как уйти от ветра. Алхимики, проводившие всю жизнь в отыскивании способа делать золото, также как и лица, искавшие философский камень, большей частью были такого рода слабоумными. В новейшее время у этих изобретателей главную роль играет вечный двигатель. Трела наблюдал человека, совершенно разорившего семью своими изобретениями и открытиями: «Чтобы привести колесо в беспрерывное движение, говорит он, ему нужна только вода. Всякий спор с ним был невозможен, так как спорившие лица казались ему некомпетентными в механике. Наконец его врач решил повести своего изобретателя к Араго, который ему доказал, что все его изобретения неосновательны. Бедняга на мгновение смутился и расплакался. Но вскоре он поднял голову и с прежней самонадеянностью произнёс: «Это мне всё равно, господин Араго ошибается»».

Мы видели в предыдущей главе, какую важную роль играют настроения и чувства при психологических процессах у великих художников. В противоположность учёному, у которого весь центр тяжести его умственной деятельности заключается в рассудке, — у художника исходным пунктом творчества часто служат настроения и ощущения, и мы поэтому нередко находим у них эту часть психического органа непомерно развитой. Как при остальных психических свойствах, мы и здесь, благодаря чрезмерному утончению отдельного факта, находящегося всё–таки в правильной пропорции к общей деятельности органа, находим во внешнем проявлении сходство с теми состояниями, которые возникают вследствие нарушенного внутреннего равновесия и которые мы так часто имеем возможность наблюдать у помешанных.

Настроение великих поэтов и художников, как известно, колеблется; то они восторженно ликуют, то страшно грустят, — и эти–то «капризы», как выражается публика,составляют один из самых обычных симптомов душевного заболевания, в особенности истерии. Но и здесь сходство явлений лишь внешнее, основанное на совершенно различных причинных условиях. Опытный психиатр без труда сумеет отличить переменчивость настроения, которую наблюдал на себе Гёте и которая происходит от высшего утончения психической организации, — от капризов истеричной женщины, всегда по желанию располагающей богатым источником слёз.

Неустанное стремление великих людей, которые, имея всегда пред собою какую–нибудь новую цель, вечно спешат вперёд, которые, достигнув какой–нибудь высоты знания, видят пред собой тотчас же новые недосягаемые высоты, — это неустанное стремление поддерживает в них чувство постоянного недовольства собой и своим делом.

Гете сам признавался, что счастливым он был только каких–нибудь четыре недели за всю свою жизнь. Чувство недовольства доводило его иногда до мыслей о самоубийстве, которыми он, однако, всегда мог совладать. Он пишет по этому поводу: «Между моим оружием находился драгоценный, хорошо отточенный кинжал. Я клал его всегда у своей постели и, перед тем как потушить свечу, пытался проколоть им свою грудь, но так как это мне никогда не удавалось, то я в конце концов осмеял себя самого, отбросил всякие грустные думы и порешил жить».

Истинно великим людям чуждо чувство счастья и довольства, «…а потому, — как говорит Аристотель, — люди, отличавшиеся в философии, в политике, в поэзии, в искусстве, все были грустно настроены». Но этого рода грусть совершенно отлична от меланхолии душевнобольных; она не заключает в себе ничего болезненного, а служит необходимым и чисто физиологическим следствием психологической организации индивидуума.

Прямую противоположность этому составляет приятное самодовольство выродившегося глупца, всегда убеждённого в ценности своих внутренних достоинств, пребывавшего в счастливом блаженстве. Недовольство человека, находящее временное удовлетворение лишь в творчестве и стремлении, — это благороднейшая пружина человеческого рода, которой мы обязаны всей нашей культурой.

Если мы возьмём на себя труд поближе познакомиться с жизнью великих людей, то мы несомненно найдём очень многое, отступающее от обыденности, от привычек среднего человека. Отсталый человек, которому все непривычное кажется ненормальным, часто говорит поэтому: «Все великие художники и учёные немного помешаны». Он это говорит потому, что просто–напросто отождествляет необычное с безумным. Мыслящий человек иначе станет судить об этом, а психолог попытается отыскать причины этих явлений.

В своих психологических исследованиях о гениальности Ломброзо указал на множество подобных явлений и на действительно существующее их сходство с симптомами некоторых помешаных. «То, что наблюдается у помешаного, находили и у гениального человека, а именно, что он одиноким вступает в свет и одиноким уходит из него, оставаясь чуждым тёплым чувствам семейной жизни и прелестям общественной жизни». Это не совсем соответствует действительности, потому что, как видно из истории, великие люди часто совсем не оставались чуждыми чувствам семейной жизни. Как бы там ни было, но у великих людей довольно часто можно наблюдать, что они остаются равнодушными ко всему, не соответствующему их внутреннему стремлению; что их внимание всецело поглощается их идеями и что они поэтому кажутся не питающими интереса даже к наиболее близким из окружающих. Гения, также как и помешаного, поэтому считали чуждающимся общества.