Авантюристы - Кэтрин Нэвилл

Кроме тех замечательных перспектив, которые, как уверял Тор, открывались передо мною в качестве женщины, у меня возникли и серьезные осложнения. В частности, всего через пару месяцев после того, как он убедил меня взбунтоваться против моего босса, Альфи, Тор покинул «Монолит корпорейшн», оставив меня в этом гадючнике совершенно одну.

— Ты сама знаешь, что надо делать, — заверил он меня, похлопав по плечу. — Тебе нужно лишь увязать одно с другим.

И в конце концов я сумела воздать Альфи по заслугам, однако далось мне это нелегко. Да и не принесло большой пользы: в «Монолит корпорейшн» мне все равно не светило значительное продвижение по службе. Привыкшие всегда находиться у руля, технари-мужчины по доброй воле не отдали бы руководство женщине, они скорее развалили бы свою фирму, или съели бы свои шапки, или сделали еще что-нибудь в том же духе. Но когда я попыталась пожаловаться Тору на то, что расплата за бунт была слишком болезненной, он лишь рассмеялся:

— Они предоставили женщинам равные избирательные права, а ты недовольна, что они не желают поступаться какими-то мелочами.

Но почему-то никому не приходило в голову, что я гоняюсь вовсе не за этими самыми «правами». Похоже, это становилось проклятием моей жизни: все, кто сближался со мною, стремились преподнести мне мою жизнь в готовом виде на серебряном блюде. Десять лет назад, решив порвать с Тором, я вынуждена была очень многим пожертвовать — и не только в материальном смысле.

И теперь, когда мой самолет кружил над знаменитой на весь мир взлетно-посадочной полосой аэропорта Кеннеди, я гадала, какими жертвами обернется для меня новое свидание с Тором на этот раз.

СДЕЛКА

Перед тем, как отдать на сохранение другому серебро, золото или что-то еще, нужно при свидетелях заключить сделку.

Большинство американцев неохотно отдадут Нью-Йорку пальму первенства среди остальных городов. Грязь и нищета, суета и грохот, истерика и насилие, хищничество и коррупция на каждом шагу — такие впечатления выносит незнакомец, впервые попавший в один из самых вроде бы опрятных и благоустроенных городов на Восточном побережье. Те же, кто знают Нью-Йорк, прекрасно понимают, что это лишь искусный камуфляж, как напускная бесшабашность, с помощью которой малодушный человек пытается подчас скрыть свое истинное лицо. И если вам необходимо жить в городе, то именно Нью-Йорк подходит для этого лучше, чем любой другой город.

— Вы из Нью-Йорка, леди? — спросил таксист через переговорное устройство, вмонтированное в разделявшую нас пластиковую перегородку.

— Я жила здесь довольно долго, — сказала я.

— Вы найдете его таким же, как и прежде. Чем больше он меняется, тем больше он верен себе: все та же старая свалка. Но я все равно почитаю ее своим домом, если вы понимаете, о чем я толкую.

Я понимала… Именно эта переменчивость — источник его неистовой, пульсирующей, словно расщепленный атом атмосферы, излучавшей энергию, питавшую меня когда-то. Мы еще не успели добраться до отеля, а мое сердце уже билось в унисон с огромным грохочущим сердцем Биг Эппла.

Я остановилась в «Черри-отеле» и дождалась, пока в номер доставят багаж, чтобы переодеться и спуститься в ресторан для позднего ужина и вечернего коктейля. Наслаждаться черри-бренди в «Черри-отеле» было моей маленькой традицией, напоминало мне, как я когда-то встречала Рождество в Нью-Йорке.

Сидя в гордом одиночестве, я разглядывала сквозь замерзшие окна Пятую авеню, по которой спешили сквозь снегопад люди, увешанные пакетами с праздничными покупками. Сидя в тепле и уюте, смакуя ароматный напиток, я снова вспомнила о Торе.

Нью-Йорк может быть вечным, но людям свойственно меняться. С той поры, как мы расстались, Тор стал богатым, знаменитым и совсем отшельником, тогда как я превратилась в Бэнкстку. Я гадала, как он мог измениться внешне, может, у него теперь отвислый живот или лысая голова. И что может показаться мне в нем привлекательным после всех этих лет… Я думала о Торе, как ни странно, намного чаще, чем он звонил мне, — а потом и вовсе перестал…

Я рассматривала свое отражение в оконном стекле: длинная, тощая, на лице — одни глаза, рот да торчащие скулы. Да, я по-прежнему выглядела, как он тогда сказал, мальчишкой-подростком, который вприпрыжку собирается отправляться на рыбалку.

Покончив с ужином и коктейлем, я около десяти часов вечера направилась к стойке портье, чтобы взять ключи от номера. Вместе с ключами мне вручили записку:

«Твой любимый ресторан. В полночь».

Подписи не было, но я поняла, от кого она. Скомкав записку, я сунула ее в карман и направилась в номер, собираясь лечь спать.

Моим любимым рестораном в Нью-Йорке было «Художественное кафе», расположенное на противоположном от «Черри-отеля» конце парка.

Как последняя дура, я поддалась желанию прогуляться под холодным снегопадом и пожалела об этом задолго до того, как добрела до середины Центрального парка. С трудом шагая навстречу пронизывающему ветру, засунув руки поглубже в карманы, я старалась укрепить свой дух настойчиво вызываемыми в памяти видениями купающейся в солнечных лучах гавани Сан-Франциско, моего зимнего сада, тех чудесных маленьких яхточек, скользивших по ультрамариновой глади, — и очень скоро поняла, что мне совсем не хочется тащиться на этот званый ужин. Конечно, я отдавала себе отчет в том, что ничего не грозит моей и без того загубленной карьере, беспокоило меня не то, что я собираюсь преступить законы, готовя по сути дела грандиознейшее преступление, и даже не то, что я втянула в свои махинации коллег, заставив их вместе со мною трудиться над бомбой, которая может взорваться у нас в руках. Мое беспокойство в этот приезд в Нью-Йорк было как-то связано с Тором, только я никак не могла понять почему.

Стоило переступить порог «Художественного кафе», как на меня вновь обрушилось ощущение реальности — ведь я была в Нью-Йорке. Кафе было выстроено в двадцатые годы и до сих пор сохранило нечто от Парижа времен великого исхода людей искусства. Изначально это была забегаловка для живших поблизости художников, чьи мастерские в верхних этажах этого же здания со временем превратились в дорогие престижные апартаменты. Стены ресторана украшали фрески с изображениями джунглей, населенных попугаями, вперемешку с картинами, на которых конкистадоры сходили с кораблей на девственные берега, обезьяны прыгали по деревьям, а прелестные златокожие островитянки застенчиво выглядывали из буйных зарослей — словом, эта мишура, в которой было намешано все от Ватто до Гибсона Герла и Дене Руссо, — настоящий кич, порождение Биг Эппла.

В центре зала красовалась огромная, отделанная медью витрина, которая ломилась от фруктов, роскошных букетов, закусок и корзиночек со свежеиспеченными хлебцами. Там имелись и фаршированный кролик, и изукрашенный розовый мусс, и много чего еще.

Пройдя влево, в глубь помещения, где находилась стойка бара, я заметила Тора, сидевшего в уютном закутке в дальнем углу. Если бы он не махнул мне первым, я бы не узнала, так он изменился. Волосы медного оттенка завивались на концах, кожа на лице стала еще бледнее, а глаза более пронзительными. Вместо элегантного костюма-тройки он был облачен в изрядно потрепанную кожаную куртку, расшитую бисером, и замшевые брюки в обтяжку, сквозь которые проступали литые мышцы ног. Вид у него был цветущий, и он выглядел лет на десять моложе своего возраста, если бы не утомленная улыбка.

— Ты что, пришла сюда из самого Сан-Франциско? — ехидно поинтересовался он, поздоровавшись со мною. — Ты опоздала на тридцать минут, а твой нос по цвету похож на миндальное черри.

— Молодец, нашел что сказать мне после десяти лет разлуки, — ответила я, проскользнув в его кабинку и усаживаясь напротив. — А я заметила, что ты смотришься просто потрясающе в этом стильном прикиде.

Я принялась растирать застывшие пальцы рук, а он улыбнулся той самой ослепительной улыбкой, которая всегда отключала тревожные датчики в моем мозгу.

— Спасибо, — ответил он с сияющей улыбкой. — Ты и сама выглядишь весьма неплохо, вот разве только твой нос… Возьми-ка мой платок.

Я взяла его.

— Звуки соловья в ночи, а манеры попросту королевские, — констатировал он.

— Может, нам лучше заняться делами, — предложила я. — Мне вовсе не было нужды проделывать весь этот путь ради того, чтоб получить урок хороших манер.

— Ты слишком долго отсутствовала, — заметил он, — и, наверное, забыла, что мы никогда так не спешили. Прежде всего — аперитив, салаты, закуски, десерт, может быть, сыр, и уже после всего этого — дела. И не ранее.

— Счастлива понаблюдать, как ты будешь насыщаться, но я не в состоянии поглотить такое количество пищи.

— Чудесно, мне достанется больше. — И он взмахнул рукой, после чего возле столика тут же засуетился официант с бутылкой охлажденного вина.