Мулан - Элизабет Рудник

юноше, а затем расхохотался, продемонстрировав щель между передними зубами и на миг показавшись совершенным мальчишкой. Мулан стояла позади них молча и старалась не подслушивать.

Но тут ещё один парень, на пару лет постарше, влез перед Мулан. Пропустив мимо ушей её недовольное бурчание, он встал едва не вплотную к двум мальчишкам. Изо рта у него торчала длинная травинка. Вынув её, он пощекотал ухо полного мальчика.

– Я Сверчок, – говорил тот.

– Луньвэй, – представился другой новобранец.

Сверчок кивнул.

– Моя мать говорит, что я родился... – он запнулся и поднял руку, чтобы смахнуть надоедливое «насекомое», щекочущее его ухо.

Стоящий позади новобранец подавился смешком. К нему подошёл приятель и указал на травинку: мол, продолжай. Мулан следила за парочкой через сощуренные глаза. Сверчок им ничего не сделал. Почему они дразнят его?

Ничего не замечая, Сверчок всё болтал. Голос его звучал дружелюбно и искренне.

– Она сказала, что я родился под счастливой... – Щекотание стало ещё более наглым, и в этот раз Сверчок хлопнул посильнее. Но только вместо мухи он случайно ударил Луньвэя.

– Ух! – воскликнул тот, прижав к щеке ладонь.

За ними двое задир покатились от хохота. Затем, оттерев Сверчка и Луньвэя, они заняли их место в очереди. Мальчики, пытаясь удержаться на ногах, столкнулись друг с другом.

Боясь, как бы и её не снесли, Мулан отступила в сторону. Однако она не заметила ополченца, который подошёл после неё. Вскрикнув, она налетела на него и свалилась на землю.

Пару мгновений она лежала неподвижно, просто переводя дух. А затем увидела протянутую ей руку.

– Извини, головастик, – сказал ополченец. – Виноват.

Мулан прилагала все усилия, чтобы не покраснеть. Молодой человек, стоявший перед ней, был высокий, худощавый и очень красивый. Его глаза лучились добротой.

Он снова протянул ей руку.

Растерявшись перед красивым лицом новобранца и обращённой к ней обаятельной улыбкой, Мулан чуть не опёрлась на протянутую руку. Затем она застыла. «Головастик!» – вот как он назвал её. Смущение с запозданием ожгло её. Всё принимало именно тот оборот, о котором предупреждал Скаш. Её не принимают всерьёз.

Проигнорировав протянутую руку, Мулан неловко поднялась. Затем положила руку на рукоять меча. Но ладони у неё были потные, а пальцы дрожали, и, вместо того чтобы быстро выхватить меч, Мулан мучительно замешкалась, пытаясь вытащить его из ножен. Но вот она высвободила меч и, подняв. нацелила на горло ополченца, точно так, как Скаш.

– Оскорбишь меня ещё раз, – проговорила она старательно низким голосом, – и ты отведаешь остриё моего меча!

В одно мгновение добродушие пропало с лица мужчины. Прежде чем она даже услышала свист меча, она почувствовала его остриё на своём горле. Мулан сглотнула. Быть может, она чуточку поспешила. Скаш не говорил, что делать, если у другого человека тоже есть оружие.

– Опусти свой меч, – сказал новобранец.

– А то что? – Мулан собиралась взять жёсткий тон, но даже в её собственных ушах голос прозвучал жалко.

Мулан чувствовала на себя взгляды Сверчка и Луньвэя, а также двух задир. Она знала, что они переводят глаза с неё на молодого мужчину перед ней. До неё донёсся чей-то шёпот: «Хонхэй», и несколько голосов повторили это имя. Её рука дрожала, и ей хотелось опустить меч, но это было невозможно. Не раньше, чем другой ополченец, точнее Хонхэй, опустит свой.

Краем глаза она увидела приближающегося человека. Он был в возрасте, лицо его несло отпечаток опыта прожитых лет. Движением столь молниеносным, что Мулан и моргнуть не успела, её рука оказалась заведена за спину. В следующее мгновение меч покинул её ладонь, а выпущенная рука повисла. Рядом в ней Хонхэй растирал свою руку, глядя на упавший меч.

– Я ваш командующий Тун! – проорал мужчина. – Драки недопустимы. Вам ясно? – он нацелил на юношу ледяной взгляд.

– Да, командующий, – мгновенно отозвался новобранец.

Командующий повернулся к Мулан и повторил свой вопрос. У Мулан перехватило горло. Она кивнула.

– Вслух, солдат! – приказал командующий Тун.

- Да, командующий, – сказала Мулан.

Хонхэй подобрал свой меч и бросил на Мулан хмурый взгляд. Ну и кашу она заварила. Вместо того чтобы завести друзей, она уже нажила врагов.

Отдавая Мулан её меч, командир выхватил взглядом надпись на клинке. На его лице промелькнуло узнавание, и он взглянул на неё с новым интересом.

– Твоё имя, солдат? – спросил он.

– Хуа Дзюн. – ложь легко соскользнула с языка Мулан.

– И это меч твоего рода? – спросил командующий Тун.

Мулан кивнула, а затем вспомнила, что командующий требует слов.

– Он принадлежит моему отцу, Хуа Джоу, – сказала она.

Долгий миг командующий переводил взгляд с меча на Мулан, и хотя его лицо оставалось спокойным, глаза горели чувством. Затем, приметив её босые ноги, он кивком указал на палатку позади себя.

– Иди, раздобудь себе обувь, – велел он. И, прежде чем Мулан успела ответить, командующий Тун зашагал прочь и исчез в вареве лагерной жизни.

Мулан проводила его взглядом. Когда он исчез из поля зрения, она шумно перевела дыхание, которое до сего момента сдерживала. Командующий мог наказать её и даже отослать прочь. А вместо этого он проявил к ней интерес – ну, точнее, к её родовому имени. Конечно, в том, что у неё уже есть враги среди других новобранцев, хорошего мало, но в результате стычки она хотя бы обзаведётся башмаками. «И в самое время», – подумала она, глядя на разбитые в кровь ноги.

Мулан собрала свои вещи и направилась к шатру, отведённому под обмундирование. Чем большее расстояние будет разделять её и Хонхэя, тем лучше. У Мулан было чувство, что, сложись обстоятельства иначе – в другом мире, – она нашла бы в Сверчке друга. Но она не собиралась медлить, чтобы проверить, верна ли её догадка. Сначала она получит башмаки, а потом уже подумает, что теперь делать. Она так тревожилась о том, как выжить на войне, что ни разу не задумалась, как выживет в тренировочном лагере.

Глава 10

Пока Мулан отыскала пару башмаков себе по ноге, а также обмундирование новобранца, которое было ей лишь на пару размеров велико, уже стемнело. Выйдя из шатра, она отправилась искать свою казарму Шатры были похожи один на другой, и она кружила по лагерю, наслаждаясь темнотой и одиночеством. Проведя несколько недель совсем одна, она, очевидно, привыкла к