Изобретение театра - Марк Розовский

Лиза тоже делает свой выбор. Важно спасти свою душу, а не тело. Сцена объяснения в кабинете Эраста, «сцена за столом» – ключевая. И ни у вас, ни у Ромы с Таней она пока не получилась. Все предыдущее действо – игры, пляски, песни, страсть – все должно идти к этой сцене. Здесь пик переживания, здесь ее ударила судьба. И потому улыбка, как страшная маска, застряла на ее лице – она одеревенела. Все – ложь. «Он бросил меня, он любит другую!» Ты никогда это не сыграешь, Таня, если… Это надо пережить сердцем, почувствовать каждой клеточкой своего существа. Только если ты переживешь этот стресс, безумие, сидя за столом в кабинете Эраста, застыв со страшной улыбкой на лице, только тогда ты обретешь ясность и чистоту финала. Тело умерло, надо спасти душу. Ибо для тебя первое и последнее слово – Бог. И ты уже не будешь метаться по сцене и рвать на себе волосы. Наступает катарсис – момент очищения и освобождения. И ты, как Жанна, со светлой улыбкой пойдешь на костер…

У Карамзина есть фраза, которую мы не произносим: «Ей стало видно во все концы света…» Не в безумии и аффекте бросается Лиза в воду. Никаких дешевых страстей! «Но через несколько минут она погрузилась в некоторую задумчивость…» В последний момент лишь одно заботит Лизу – мать. Вслушайтесь в Карамзина:

ЛИЗА. Скажи ей, что Лиза против нее виновата. Что я таила любовь свою к одному жестокому человеку.

ЛЕОНИД. Я забываю человека в Эрасте!

Какая филигранная четкость! Какая музыка слов!

«Скажи, что я, я, я… Тут она бросилась в воду».

Может быть, если бы Лиза это не сделала, Эраст так никогда бы ничего в жизни не понял. Это она, Лиза, сделала его другим человеком.

Рома как-то на одной из репетиций со свойственной ему горячностью защищал своего Эраста и недоумевал: «Марк Григорьевич, я ничего не понимаю. Как мне играть эту роль? Чего вы все нападаете на Эраста?! Я, например, за него! Нет, не улыбайтесь, поймите меня! Что ж теперь, не любить? Или как встретишь девушку, сразу думать: этого нельзя, того нельзя, а то еще в пруд бросится! А любовь – это когда обо всем забываешь! По себе знаю! Нет, вы мне ответьте: Эраст плохой человек или нет?»

Что тебе ответить, Рома? Все мы немного Эрасты. Все мы живем, мучаемся, страдаем, любим и приносим боль любимым. Жизнь сложна. Кто прав? Эраст или Леонид? Сами мы судить не можем, мы будем Богом судимы.

Но если мы пропустим через себя искреннюю любовь Эраста, для которого Лиза – счастье и источник наслаждений, увидим Лизу, которая всей своей жизнью и ранней кончиной утверждает – нет разных правд, зависящих от обстоятельств, есть одна нравственная норма – норма чистоты и веры, проживем долгую жизнь Леонида, исполненного праведного гнева против обмана и подлости, но так и не познавшего ни настоящей жизни, ни любви, а потому ставшего пустым и холодным, если мы задумаемся «Кто же прав?» и заставим задуматься над этим зрителей, мы выполним свою задачу…

Финальная песня Лизы – сложнейший, ответственнейший кусок. Это ни в коем случае не должно быть красивым пением. Помните, я говорил о теме плакальщиц. Это язык народного плача – у Матери, у Лизы после отъезда Эраста «на войну»:

Уж я бедна-горька, бесчастна,Я во горе была спосеяна,Во несчастья была спорожена…

В финальной песне Лизы – та же тема, но это уже не плач – это бабий вой. Это – как беременной дали сапогом в живот. Никакого исполнительства! Нельзя петь. Хрип, шепот, крик, вопль – диссонанс. Тут не страшно уйти от правильного звучания, брать нарочно не те ноты. Съезжать на полтона то вверх, то вниз. Надо поставить себя на предел всех своих психофизических возможностей. И звук падающего бревна – как завершение воя.

В этом номере – вся сила Лизиного характера. Все вижу насквозь, все принимаю – и иду на смерть! Никого не виню. Всех и все прощаю. Это не бедная, обманутая девушка бросается в воду. Из жизни, сведя с ней счеты, уходит мощная творческая личность. Помните у Маяковского:

Я с жизнью в расчете,И не к чему переченьВзаимных болей, бед и обид…

Отзвучала первая сентиментальная песенка и оперные дуэты. Мы упивались невинной любовью пастушки, ворожбой первой страстной любви. Мы пережили разлуку любимых и стенания оставленной девушки. Все было мило и подчас вызывало улыбку. «Фарс» кончился. Теперь – одна неприкрытая и неприглядная боль, боль, боль… Страдания и смерть не могут быть красивыми. Это животный крик, раздирающий душу. А потому, Таня, ты кишки должна себе вспороть и выворотить наружу нутряное, чтобы добиться мощного, по-настоящему трагического звучания.

А и сколько в вас, люди, сокрыто зла, Али порча какая на вас нашла? Сам всплакнет, убив, сам вздохнет, украв, А заводит речь и выходит прав…

10 июля 1983 года, накануне сдачи спектакля Дому художественного творчества. Последние прогоны двух составов «Бедной Лизы». Поздней ночью – подведение итогов.

Розовский. Работа проделана. Вы столкнулись с очень сложным жанром, требующим пластичности, музыкальности, интеллекта и хорошего, доброго сердца. Оба состава проявили самостоятельное творчество, и при этом удалось привести вас к одному, определенному решению. Задача наша – сделать в этом сезоне второй спектакль – выполнена. Поздравляю вас с окончанием важного этапа, я бы сказал, непосильной, но оказавшейся вам по силам работы! Поздравляю вас! Будет этот спектакль вами любимый и вами хранимый, будете вы получать огромное наслаждение и муки от этой работы, и воздается вам по заслугам!

Было много в процессе работы амбиций, но всем нам результат оказался дороже. Исходя только из этого – из художественной целесообразности, – нам надо решить, какой состав наиболее готов к завтрашнему показу…

Запись репетиций И. Паперной.

11 июля 1983 года состоялась сдача, она же – премьера спектакля «Бедная Лиза». Этот спектакль в репертуаре театра и сегодня, он уже прошел около трехсот раз. Поменялись некоторые исполнители. В августа 1989 года он был с успехом показан в рамках Эдинбургского фестиваля на сцене Треверз-театра. Получил там премию Фринджа. Среди восьмисот театров, награду получили 8 спектаклей из разных стран. Мы были в этой восьмерке. Играли по-русски и по-английски. А в 1997 году «Бедную Лизу» сыграли на фестивале в Авиньоне – 26 коммерческих спектаклей. По-русски и по-французски. И снова успех. «Бедная Лиза» стала несомненным «хитом» нашего репертуара.

«Вихорь жизни молодой»…

Процесс работы над «Бедной Лизой», зафиксированный в записи репетиций всего лишь одного опуса, может быть, даст читателю представление о сложности и трудоемкости студийного творчества, в котором переплетены этика и эстетика, практика сценического строительства и литературоведение, учеба и результат…

Здесь властвует «вихорь жизни молодой», не мешающий, однако, следованию завета из «Фауста»:

Нет, уведи меня на те вершины,куда сосредоточенность зовет…

Это, так сказать, одна работа – судите сами… А ведь таких спектаклей было создано в условиях любительства – восемь.

Перечислю их:

«Доктор Чехов», «Бедная Лиза», «Всегда ты будешь», «Красный уголок», «Комната смеха», «905-й год», «Учитесь водить автомобиль заочно» и «История лошади».

К началу пятого сезона мы подошли усталые от напряжения, но воодушевленные тем, что у дверей, ведущих в наш крохотный зальчик в Доме медработников, всегда скапливались зрители, не попавшие сегодня на спектакль.

Однако «черная работа» давалась крайне нелегко, театр делали из ничего люди. Это тесто надо было каждодневно месить. Продвижение на миллиметр пути требовало усилий непостижимых.

В доказательство приведу свое выступление на открытии пятого сезона, ставшего рубежным перед нашим переходом в профессионалы. (Магнитофонная запись дается в сокращении.)

– Друзья! Мы начинаем пятый по счету сезон с надеждой, что в будущем наше дело окажется на новых организационных рельсах, – вся страна наша начинает жить по-студийному: старая, прогнившая догматическая система затрещала, уступая место новому. Общество делает ставку на самодеятельность личности, но требует при этом от каждого профессионализма. С некомпетентностью и дилетантством надо кончать – в сфере театра эта задача решается каждым коллективом по-своему. Мне кажется, мы готовы начать новую творческую жизнь как никто. Накоплен богатый, чрезвычайно убедительный репертуар. Критика нас поддерживает, публика любит. Внешне мы выглядим недурно, но это не значит, что все в порядке.

Искусство делают люди, совсем недавно бывшие далекими от искусства. Придя с улицы, они волей-неволей приносят в «храм» уличные представления о жизни. Иногда это хорошо, чаще плохо, потому что сегодня более, чем всегда, нужна культура нашего общения, коллективная стабильность. Гниль сегодняшняя обязательно проявится если не сегодня, то завтра. В этом смысле наша перестройка будет похожа на перестройку в масштабах страны – та же несовместимость новых дел со старыми конструкциями. Как сохраниться, как уберечь себя от мечтаний и разрушений, как уберечь дело от дисгармонии?