Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени - Рамазан Абдулатипов

Признаюсь: в нашем первом разговоре я воздержался от скоропалительных «да» или «нет». И предложил Бакатину подумать над другими кандидатурами. Его достойными партнерами, по моему мнению, могли бы стать Председатель Верховного Совета Башкирии М. Г. Рахимов, Председатель Совета Республики В. Б. Исаков, Председатель Верховного Совета Карелии В. Н. Степанов. Мне хотелось как следует все взвесить. К тому же мое согласие на участие в президентских выборах в тандеме с Бакатиным могли расценить как очередной вызов Ельцину. И я решил, что будет лучше, если сам переговорю с Борисом Николаевичем.

Мне долго не удавалось попасть к нему, а между тем время подпирало. Тогда я попросил Виктора Илюшина, помощника Ельцина, умного и симпатичного мне человека, передать шефу, что мое дело не терпит отлагательства. Но и этого оказалось недостаточно. Пришлось рассказать Илюшину и Бурбулису, зачем мне нужна подобная срочная встреча. Это сработало сразу.

Разговор с Борисом Николаевичем был весьма доброжелательным и содержательным. Я сказал: «Вы стали настолько значительной фигурой, что сегодня невозможно заниматься политикой, не касаясь так или иначе вашей деятельности. В оценке этой деятельности, ее анализе я никогда не сбивался на охаивание, голое отрицание, враждебный тон. Если решу составить тандем Бакатину, то буду придерживаться этой же линии, как бы трудно ни было, ибо пришлось бы учитывать эмоциональный накал, свойственный избирательной кампании». Борис Николаевич сказал, что всегда выделял меня из группы «возмутителей спокойствия» как разумного человека центристского толка. Мою критику он считает достойной и ценной, зла на меня не держит и одобряет мое намерение участвовать в предстоящих выборах. По мнению Ельцина, Бакатин являлся его наиболее сильным конкурентом. Что же касается Рыжкова, то тот, в силу ряда обстоятельств, вряд ли сможет победить. Борис Николаевич сообщил также, что предлагал Бакатину баллотироваться в вице-президенты, но поздно: начался сбор подписей в поддержку Бакатина как кандидата в Президенты. В этих условиях его переход в команду Ельцина выглядел бы просто непонятным. В ответ я заметил, что не сомневаюсь в победе Ельцина и принимаю предложение Бакатина с одной лишь целью: лучше узнать Россию, россиян и свои возможности.

После этой беседы я встретился с Бакатиным, рассказал ему о состоявшейся встрече. Вадим Викторович согласился с тем, что никаких нападок на кого бы то ни было мы допускать не будем, тем более нападок на Ельцина. Не в этом цель нашей кампании. Согласился он и с тем, что шансов на победу у нас почти нет, поскольку в нашу поддержку не выступят ни левые, ни правые. Конечно, если мы бросимся в ту или иную крайность, то нам помогут. Но этого делать не хотелось бы.

Как я теперь понимаю, тандем «Бакатин – Абдулатипов» был для консерваторов предпочтительнее, чем «Ельцин – Руцкой». Кстати, в том разговоре с Ельциным обсуждалась кандидатура будущего вице-президента. Я сказал Борису Николаевичу: «Ваша победа очевидна. Говорю это не из желания польстить. Просто такой вывод вытекает из анализа тенденций и процессов, которые происходят сегодня в России. Выиграете ли вы с первого захода или придется участвовать во втором туре – не столь уж важно. Вы в любом случае будете Президентом. Поэтому должность вице-президента вашему союзнику обеспечивается автоматически. Было бы лучше, если б таким человеком оказался представитель одной из республик Российской Федерации.

В этом отношении наиболее подходящими кандидатурами мне кажутся Н. В. Федоров, Р. И. Хасбулатов или В. Н. Степанов». Но ему все же хотелось сохранить Хасбулатова в Верховном Совете. Ельцин согласился, что неплохо было бы иметь партнером представителя автономии, но такой кандидатуры он пока не видит.

Сразу же скажу, что, узнав о моем решении выступить на выборах вместе с Бакатиным, моего выбора партнера не все одобрили. Утверждали, что у меня была реальная возможность сотрудничать с Ельциным. Но если бы даже Борис Николаевич сделал мне предложение выступить с ним в «связке», я не имел бы морального права принять его.

Точно так же Бакатин не мог, не имел нравственного права принять предложение вступить в предвыборную борьбу вместе с Ельциным. В Кемеровской и Кировской областях, где он работал первым секретарем областного комитета партии, уже было собрано более 100 тысяч подписей, необходимых для регистрации в кандидаты. В этих условиях отказ Бакатина от самостоятельной кампании, как я уже отмечал, мог бы оказаться сродни предательству. Кроме того, мне кажется, и не смогли бы Ельцин и Бакатин работать вместе. Несмотря на такие схожие биографии, оба они сформировались как очень независимые, самостоятельные личности.

Готовясь к выборам, давая согласие на то, чтобы выступить вместе с Бакатиным, я много размышлял о том, куда же идет наша страна, каким бы мне хотелось видеть первого всенародно избранного Президента России. Те мои размышления нахожу сегодня в газетных интервью, беседах с журналистами. И хотя говорится, что газета живет один день, но, думаю, это не так. Вот одно из моих интервью, которое я дал в то время корреспонденту газеты «Ленинское знамя». В нем – кусочек того времени, отзвуки моих дум конца весны 1991 года.

Кор. Сейчас довольно часто в осмыслении происходящего можно услышать известную луспекаевскую фразу: «…за державу обидно». За что вам более всего обидно, что более всего подвергает вас душевному истощению, вносит сумятицу в ваши мысли, лично вам?

Р. А. В этом вопросе я нахожу то, о чем в последнее время мне приходится говорить все чаще и чаще. Мне кажется, держава такова, какой ее построило и передало в наследство то или иное поколение. За понятиями «держава», «Отечество» я склонен рассматривать содержание духовно-нравственного порядка. Это, очевидно, стержень развития человека, степень его умения ориентироваться в сложных процессах развития общества, его отношения к другим людям. Я соотношу это в большей степени со своим видением, которое проявляется в моих отношениях к моему роду, моим родителям, селу, где родился, моему народу, моему Дагестану, России… Это самые близкие для меня моменты жизни, которые нерасторжимо входят в понятие державы, Отечества.

Что касается второй части вопроса, могу сказать только следующее: если мы своими действиями, убеждениями, поступками ослабляем Отечество, то все наши благие побуждения не имеют ценности. Я не навязываю своего мнения, это моя точка зрения, многие люди, в том числе и народные депутаты России, порой явно разрушая Отечество, убеждены, что делают это во имя его блага. Может быть, в этом и трагедия наша. И когда я слышу: «За державу обидно», то мне обидно именно за тех людей, действия которых не сопряжены с углубленным пониманием сути явлений, принявших в последнее время разрушительный характер. И нечего тут державу винить. Нередко встречаешь совершеннейшее непонимание и откровенную враждебность по отношению к себе, враждебность, которую не заслуживаешь, – это обидно вдвойне.

Кор. Вы имеете в виду свое заявление? Представим, что у вас появилась возможность объяснить широкой публике свой поступок.

Р. А. Меня подвело в большей степени отсутствие чувства политической конъюнктуры… Я человек, который прямо и откровенно говорит о том, что думает, о том, что меня беспокоит. Моя подпись под известным «заявлением шести» по большому счету не была направлена против кого-то лично. Я подписал заявление только потому, что хотелось выйти на уровень зрелой, цивилизованной политики, политики «здравого смысла». Сказал то, что более всего беспокоило. Но в политике, оказывается, не очень и нужно говорить людям правду: нужно говорить такую правду, какая выгодна для твоей политической карьеры. В политике, оказывается, нельзя ни в коем случае говорить в глаза то, что ты думаешь. К сожалению, многие так и поступают. Вам в глаза говорят одно, а за вашей спиной делают совершенно иное… Я подобной политики не приемлю.

Кор. Общеизвестно, что политика – вещь достаточно циничная. Именно в этой области человеческой деятельности можно росчерком пера перечеркнуть границы обитания, поставить под сомнение жизнь многих и многих людей.

Р. А. Действительно, видимо, так оно и есть. На современном этапе политика становится чересчур циничной. Еще в конце XIX века Н. Бердяева беспокоило то, что политика все больше расходится с нравственностью. Нравственность, на мой взгляд, делает политику человечной, придает ей элемент цивилизованности. После того как меня не поняли, в том числе и те, кто вроде бы поддерживал, а на деле – и в самое трудное время – предал, мне показалось, что надо формировать партию здравого смысла. Дело в том, что политика, оказывается, строится в зависимости от того, как я хочу использовать, к примеру, вас в своих политических целях, во что я хочу превратить вас сегодня, на что поднять, куда повести. Пока вы разберетесь, я займу с вашей помощью такую высоту, что стану недосягаемым для вас же. И когда меня спрашивают, что меня беспокоит сейчас, или просят оценить перспективу развития общества, меня больше всего беспокоит та трагедия, которая, подобно року, преследует наше российское сознание, – это трагедия крайностей. Любая плодотворная идея, попавшая на нашу российскую почву, доводится до неузнаваемости, превращаясь в свою противоположность. Взять хотя бы идею перестройки.