Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби

за позиционирование фирмы в 1973–1975 годах, то, следовательно, он заслуживает существенной доли уважения за все десятилетие. Результаты работы фирмы за эти три года составляли наибольшую часть ее прибыли в течение 1970-х годов.

Коллеги Чиллуффо едва ли были осведомлены о его догадках, потому что он не умел эти догадки доходчиво объяснить. Они знали, например, что этот крепкий парень в управлении торговыми операциями ненавидит Kaufmann 8с Broad, крупнейшую национальную жилищно-строительную фирму, и они знали также, что фонд открыл короткую позицию в 100 ООО акций, но они могли и не знать, что Чиллуффо ненавидел Кауфманна за то, что жилищно-строительные фирмы были восприимчивы к поднятию процентных ставок, а монетарные сводки кричали о том, что ставки стремились вверх. Однако Стейнхардт позаботился о том, чтобы у Чиллуффо были полномочия проверять свои теории: он восхищался убежденностью этого парня, и его мало заботило, что других его умозаключения сбивали с толку. Короткие позиции, открытые Чиллуффо, принесли Стейнхардту, Файну и Берковицу больше двух миллионов долларов. И таким образом, преднамеренно или нет, коллеги Чиллуффо стали выгодоприобретателями от его новаторства — применения монетарного анализа на фондовом рынке26.

Второе новшество Стейнхардта, Файна и Берковица началось вместе с другим изменением в финансовом климате. Так же как фонд предугадал, насколько инвестирование на фондовом рынке приспособится к инфляции, он предугадал и то, каким образом сфера торговли акциями будет реагировать на изменения в поведении партнеров в управлении деньгами вкладчиков.

До 1960-х годов фондовый рынок контролировался индивидуальными инвесторами. Пенсионные, страховые, взаимные фонды — институциональные управляющие сбережениями — еще не были значительными. В 1950 году, например, только примерно 10 миллионов американских работников участвовали в пенсионных планах своих компаний, и поскольку большинство таких планов были еще в начальной стадии, у них были относительно небольшие активы. Однако в 1970 году количество работников, участвующих в пенсионных планах предприятий, более чем утроилось, и активы пенсионных фондов уже составляли невероятные 130 миллиардов долларов и ежегодно прирастали на 14 миллиардов27. Между тем частные инвесторы продавали акции, находящиеся в их непосредственном владении, и доверяли свои средства новому поколению профессиональных финансистов. В конце 1960-х годов взаимные фонды управляли более чем 50 миллиардами долларов — на 2 миллиарда больше, чем в 1950 году. Инвестирование больше не было областью для любителей, консультируемых брокерами-джентльменами. Оно стало профессиональным бизнесом28.

Это преобразило Уолл-стрит. Теперь было сложнее превзойти рынок, лишь обладая знаниями об акциях, потому что у шести других инвесторов, вероятно, была та же самая информация. Однако профессионализация инвестирования создала новые возможности и затенила старые. Такая возможность пришла в виде профессиональной торговли на бирже, сыгравшей главную роль в истории хеджевых фондов.

До того как появились большие учреждения, торговля собственностью управлялась «специалистами» в торговом зале

Нью-Йоркской фондовой биржи. Если частный инвестор хотел продать 50 паев Ford, его брокер звонил маклеру Нью-Йоркской фондовой биржи, который специализировался на этих акциях; почуяв приближение сделки, специалист покупал акции по цене чуть ниже той, за которую он смог бы продать их чуть позже. Однако такая простая система сломалась при росте пенсионных и взаимных фондов — неожиданно эти организации захотели торговать паями Ford в блоках по 100 тысяч акций, и специалистам стало не хватать капитала для операций с таким большим числом акций. Аналогичным же образом возросли возможности. Небольшое число предприимчивых брокеров, ведомое Oppenheimer и Goldman Sachs, стало непосредственно работать на рынке. Вместо того чтобы передать блочную торговлю специалистам, они стали заниматься такой торговлей сами, при этом иногда находя покупателей среди своих клиентов, а в других случаях выкупая акции за счет своего собственного капитала. В 1965 году блочная торговля такого рода составляла менее 5 % от транзакций на Нью-Йоркской фондовой бирже. К 1970 году ее доля утроилась24.

Новая биржевая игра с блочной торговлей оказалась блестящей. Большие сберегательные институции нуждались в ком-то, кто создал бы рынок для больших блоков акций, и они были готовы платить за эти услуги. В реальности они были готовы платить хорошо, потому что их выбор был невелик: если они пытались понемногу спускать 100 тысяч акций Ford, то, пока они продавали, цена оборачивалась против них, а если новости о продаже блока просачивались на полдороге, то стоимость их пая стремительно падала. Следовательно, с точки зрения сберегательных организаций, было лучше передать весь блок из 100 тысяч акций в Goldman Sachs или Oppenheimer, даже если это означало согласиться с существенной скидкой на рынке. Но, с точки зрения брокеров, снижение цены означало быструю наживу. Если они могли найти покупателя на уцененные акции, то они могли взять внушительные комиссионные за организацию сделки. В качестве альтернативы они могли использовать собственный капитал, чтобы принять уцененные акции на свой баланс, у них был хороший шанс продать их позже с прибылью.

Хитрость брокеров заключалась в том, чтобы знать покупателей, имеющих смелость играть в таких масштабах, как раз здесь Стейнхардт, Файн и Берковиц и выходили на сцену. К торговой деятельности фирма подходила нестандартно. В большинстве инвестиционных домов торговля была скучной конторской задачей, не тем, к чему стоило бы привлекать блестящего аналитика30. Но у Стейнхардта, Файна и Берковица управлением торговыми операциями руководил сам Стейнхардт, и когда Goldman

Sachs и Oppenheimer звонили, чтобы предложить блоки акций, Стейнхардт был счастлив оказать услугу, при условии что скидка была достаточно заманчивой. Чем больше Стейнхардт имел дело с блочными торговцами, тем больше они были готовы ему звонить. Брокерам был нужен кто-то в области управления торговыми операциями, кто мог бы быстро принимать серьезные решения. В отличие от молодых торговцев в большинстве фирм, управляющих финансами, Стейнхардт наработал опыт рисковать миллионами под свою ответственность. Возможно, из-за того что Стейнхардт унаследовал гены азартности от отца, принятие на себя таких рисков определенно приводило его в возбуждение. «Из механической, незначительной конторской задачи в 1950-1960-х годах торговля превратилась в 1970-1980-х в задачу большой важности», — позже говорил Стейнхардт31.

Все новые рынки сначала неэффективны, а неэффективность означает прибыль для тех, кто адаптируется к ним быстрее других. Брокеры, с которыми сотрудничал Стейнхардт, рубили сплеча. Существовало мало торговых руководящих принципов, чтобы решить, какой тип скидки имел смысл для блока определенного размера; боссы, которые вступили на рынок позже, с правилами торговли и управлением рисками, все же были неуклюжими на неизвестной территории. При таком естественном состоянии делать деньги было не сложнее, чем отнять конфету у ребенка,