Грабеж - Иван Шевцов

Но слова отца не произвели на дочь никакого впечатления, ей было все равно, семнадцатый или двадцатый век. Она села на подвинутый стул основательно, глубоко и положила на стол обнаженные по локоть тонкие руки с ярким маникюром на беспокойных пальцах.

— Сидеть на них неудобно: жестко, — с натянутой улыбкой сказала Аля. Ипполит Исаевич молча повел густой бровью, устроился напротив и, тоже положив на стол волосатые руки, постучал пальцами по столешнице мореного дуба. Он смотрел на девушку внимательно, цепко, и взгляд его, властный, самоуверенный, спрашивал: откуда ты взялась и зачем, с какой целью, что тебе нужно от меня? Ему хотелось знать: по своему желанию она пришла или кто-то подослал? «Ольга, копия Ольги», — думал Пришелец, рассматривая тонкую высокую шею, темные, с сизым отливом волосы, маленькие красивые уши, не обремененные сережками, и руки, гибкие, нежные.

Аля интуитивно почувствовала его настороженность и подозрительность и, не зная, как быть, заговорила, с детской непосредственностью, глядя на отца смущенно и взволнованно:

— Папа, ты не думай ничего такого, мне ничего не надо. Я взрослая, и у меня все есть. Мне только хотелось знать, кто мой отец, ну, понимаешь, просто хотелось посмотреть на тебя, какой ты. Я просила маму много раз, ну, словом, долго упрашивала. Она не хотела, а я была настойчивой, и она уступила. Такой у меня характер: если я что решила, то обязательно добьюсь. Мама говорит, что у меня твой характер.

И улыбнулась доверчивой и немножко застенчивой улыбкой, как бы просящей прощения за откровенность и прямоту. То ли искренние слова ее, то ли внешний вид девушки — не дочери, а просто юной и такой красивой девушки, — смягчили Пришельца, сломали в нем барьер подозрительности. Глаза его потеплели.

— Ничего, ничего, детка, это даже хорошо, что ты пришла. Я рад. Я сам тоже хотел встретиться с тобой, но твоя мама, увы… — Он лгал убедительно, привычно, прихлопнув своей ладонью, как птичку, ее маленькую, дрожащую от волнения, горячую руку. Он не спросил Алю о матери: зачем тратить время на пустые разговоры, а просто предложил: — Давай мы с тобой сварганим ужин. Ты умеешь готовить? Проверим твои кулинарные способности. Посмотрим, какая ты хозяйка. — И увлек дочь на кухню. Он шел сзади, слегка касаясь ее обнаженных локтей своими руками.

Кухня просторная, с холодильником фирмы «Розенлев», с импортной мебелью и дорогой посудой, служила одновременно и столовой. Рядом с холодильником стоял телевизор. Не цветной, черно-белый, малогабаритный — «Юность». Цветной телевизор занимал почетное место в гостиной. Стены кухни в моющихся обоях с рисунком под красный кирпич. Под потолком старинный фонарь из разноцветного рельефного стекла — вещь дорогая, антикварная.

И вообще, здесь все поражало воображение Альбины богатством, оригинальностью и вкусом. Пришельцу нравился откровенный восторг дочери.

Когда стол был сервирован, Ипполит Исаевич сказал, что по такому чрезвычайному случаю не мешало бы распить бутылку шампанского, но, к сожалению, последняя была выпита вчера, а потому он предложил своей гостье не менее благородный напиток — «Русский сувенир».

— Ты знаешь, что это такое? Когда-нибудь пила? Нет; Бедное дитя. Это чудо, эликсир-бальзам, мечта аристократок и кинозвезд.

Он извлек из кухонного стола поллитровую бутылку и водрузил ее на стол.

Альбине хотелось хоть час побыть в роли аристократки и кинозвезды. Напиток ей понравился: сладкая, густоватая влага, казалось, растекается по всему телу благостным теплом. После первой рюмки, которую пили за встречу и за знакомство, Пришелец попросил дочь рассказать о себе: чем занимается, где живет — и все такое. Она рассказывала охотно: работает стюардессой авиалайнера на международных трассах. Правда, стаж совсем маленький — всего один год. Но она довольна, даже очень. Интересно мир посмотреть. И вообще; в этой профессии есть что-то романтичное и неземное. Как. говорил штурман лайнера, полжизни проводишь под облаками. А потом — разные города, страны, континенты.

Профессия дочери вызвала живой и далеко не бескорыстный интерес Пришельца. Он не навязчиво, а как бы между прочим полюбопытствовал об условиях быта экипажа в зарубежных аэропортах, режим, возможность общения с «туземцами», что можно купить и главное — провезти через таможенный кордон. Альбина отвечала живо, воодушевляясь от каждого глотка ароматного напитка. Щеки ее пылали ярким свежим румянцем, темные вишневые глаза радужно и восхищенно искрились.

— Мама знает, что ты у меня?

— Нет, я сказала, что поехала к подруге.

— Она не будет волноваться, если ты останешься здесь. Нам о многом надо поговорить.

— Нет, конечно. Я позвоню ей.

— Только не говори, что ты у меня, Лучше потом, при встрече. Скажи, что ты у подруги ночуешь, — посоветовал Пришелец, наполняя рюмки.

— А я вообще могу не звонить, — решила Аля. — Я человек взрослый: и вполне самостоятельный. У мамы есть хорошая черта — она не опекает нас, дает полную свободу. Она вполне современная женщина.

— И правильно: опека — это цепи рабства, насилие над личностью, — одобрительно отозвался Пришелец.

— Папа, а ты как живешь? Ты о себе ничего не рассказал, — осторожно спросила Альбина.

— Будет время, наговоримся, — уклончиво ответил отец и снова потянулся к «Русскому сувениру», наполнил сначала ее рюмку, затем налил себе коньяку. Но до рюмки не дотронулся и продолжал неторопливо, с торжественными нотками в голосе: — В знак нашей встречи, нашего знакомства я хочу преподнести тебе не просто сувенир, а ценный подарок, точнее — драгоценный. — С этими словами он встал из-за стола и величественно ушел в кабинет. Аля ждала с нетерпеливым любопытством. Отец долго не возвращался. Она решила, что он переодевается: не совсем прилично при взрослой девушке, хотя она и дочь, сидеть в халате. Ей захотелось пройтись по квартире, осмотреть отцовские хоромы, но вставать было лень. Возбуждение сменилось тихим блаженством и умиротворенностью.

Пришелец вернулся все в том же халате и тапочках на босу ногу. На ладони вытянутой руки лежала зеленая бархатная коробочка. Открыв коробочку, Аля ахнула: на золотом колечке сверкнул игристым огоньком бриллиант. Она надела на тонкий палец колечко и с детской непосредственностью спросила:

— Настоящий?

В ответ он молча кивнул, хотя прекрасно знал, что алмаз был искусственный, созданный в лабораторных условиях и обладающий почти всеми качествами природного алмаза, и только специалисты могут отличить натуральный алмаз от фианита.

— Спасибо, папочка, можно тебя поцеловать? — Ее глаза светились восторгом.

«Конечно же, не только можно, но и нужно», — мысленно произнес он и приблизился к ней. Аля встала, обхватила его рукой за шею и хотела поцеловать в щеку, но он подставил губы и сам поцеловал ее, и совсем не по-родственному, а так, как целовал своих сожительниц. Его поцелуй несколько смутил Алю, и он почувствовал ее смущение и, чтоб как-то сгладить его, щедро пообещал:

— К этому колечку нужны такие же сережки. Комплект-гарнитур. Ты довольна? Будешь умницей, раздобудем и сережки.

Он смотрел на Алю пристально, изучающе, хотелось отыскать в ней свои черты, ну хотя бы черточка во внешности, в характере. Тонкие брови ее, точно росчерк пером, касались черных упругих волос, падающих жесткой челкой на узкий лоб. Глаза темные, блестящие, восторженно-смеющиеся. «Это не от Ольги и не от меня, — подумал Пришелец. — Ольга в ее годы была посерьезней. А эта дурочка или играет дурочку? И что все-таки она взяла от меня? Пожалуй, ничего. А может, и в самом деле она не моя дочь? Да мало ли… У Ольги были поклонники и до замужества и после».

— Ты одинок, папа, а? Совсем одинок? — Слова дочери были тягуче расслабленные, как и мысли. Он понимал нехитрый смысл вопроса, но ответил уклончиво:

— Чувство одиночества мне еще не знакомо. Оно — удел стариков. А я к ним не принадлежу. Я из породы тех, о ком говорят: мужчина в расцвете лет.

— Папа, дорогой, я о тебе ничего не знаю. Кто твои родители, откуда наш род? Мне это надо знать. Ну понимаешь, мне не для анкеты, для себя.

— Родословная твоя знаменитая. Мой отец, а твой дед был известным адвокатом. Мой дед по матери — генерал-майор, другой дед, по отцу — пермский соборный протоиерей. Да и другие предки не подкачали.

Экспромтом сочиненная родословная была воспринята Алей с восторгом и гордостью.

— А тот юноша? Ну, который был у тебя сейчас, твой сын?

Вопрос этот вызвал у Пришельца снисходительную улыбку.

— Мой секретарь. У меня есть дочь, единственная моя наследница, прекрасная Аля. За ее здоровье мы сейчас и выпьем.

— Папа, я уже пьяна. Может, хватит?

— Надо: за наследницу — и до дна.

Ну как не уважить такого отца? Наследницей объявил, наследницей такого богатства, всего вот этого, что мельком успела увидеть Аля, но уже догадывалась, какие сокровища собраны в этих апартаментах. И она лихо, по-мужски, выпила до дна.