Собрание сочинений и писем (1828-1876) - Михаил Бакунин

"Мы должны были пережить еще третье.

"У гроба Фридриха Великого прусский король и русский царь поклялись друг другу в вечной дружбе. Личные узы обоих государей, одинаковый страх перед Наполеоном, казалось, делал их союз против императора французов нерасторжимым. После сражения при Фридланде Александр все еще располагал слишком достаточными средствами для ведения продолжительной войны с французами в пользу Пруссии, но не счел нужным использовать эти средства. По Тильзитскому миру (7 и 9 июля 1807 года) Пруссия потеряла половину своих владений; зато Россия получила до тех пор принадлежавший Пруссии Белостокский округ (размером в 206 кв. миль) (И требовала еще уступки ей Данцига, на что Наполеон однако не согласился. (Примечание М. Бакунина).), а секретным пунктом договора устанавливалось, что если Порта, на владения которой Россия давно уже бросала алчные взоры, откажется принять посредничество Наполеона в ее войне с царем, то Франция и Россия совместно должны объявить ей войну и отнять у нее все ее владения кроме Румелии и Константинополя. Третьим следствием немецко-русского союза было то, что вторая немецкая великая держава была ослаблена к непосредственной выгоде России, что Россия получила виды на Дунайские княжества, эту столь важную для нас область (А теперь именно Австрия отдает в руки России Дунайские княжества и Турцию вообще. (Примечание М. Бакунина).), и что Россия и Франция отныне вступали в союз.

"Если дружба России чуть не довела нас до гибели, то вражда ее угрожала окончательно ввергнуть нас в пропасть. Несмотря на то, что по постановлению Тильзитского мира русские войска должны были быть выведены из Молдо-Валахии, они с согласия Франции остались в этих областях до Эрфуртского конгресса. На этом конгрессе Наполеон (12 октября 1808 г.) согласился на присоединение Молдавии и Валахии к Российской империи; вскоре после того это присоединение состоялось, чем у нашего германского юго-востока был бы перехвачен кровеносный путь, а 14 октября 1809 г. состоялось новое расширение царской империи непосредственно за счет Германии. По Венскому миру Австрия уступила союзной с Францией России часть восточной Галиции с населением в 400 тысяч человек. Если бы союз Франции с Россией [продлился] еще несколько лет, Германия стала бы антикварным понятием, исторической реминисценцией. От такого несчастья нас спасла страсть Наполеона к завоеваниям, но прежде чем мы были спасены, мы должны были получить новые доказательства русских замыслов относительно Германии.

"Чтобы иметь достаточно сил для борьбы с Франциею, Россия 24 марта 1812 г. заключила наступательный и оборонительный союз с Швецией, в третьей статье которого устанавливалось: Швеция получает Норвегию, которую Дания должна ей уступить; если Дания сделает это добровольно, то она получает за это соответствующую компенсацию в Германии. В четвертой статье Александр заставлял Швецию признать расширение русской границы до Вислы. В январе 1813 г. русские стояли в нашем отечестве; их прокламации дышали дружбою к Германии и ненавистью к Франции; в них можно было прочитать, что "русский народ протягивает немцам руку а целях их освобождения", "продвижение русских войск диктуется целью, стоящею выше всяких корыстных расчетов". То обстоятельство, что вскоре после того в завоеванной Саксонии неограниченно распоряжался русский генерал-губернатор, который назначал офицеров ниже полковника, в то время как русский царь по его представлениям выбирал штаб-офицеров, в сутолоке событий не так бросалось в глаза. Зато заветные стремления России можно было усмотреть в более поздних переговорах между европейскими державами.

"Главным условием этих переговоров, приведших 30 мая к первому Парижскому миру, Александр поставил сохранение Эльзаса и Лотарингии за Франциею (Это он сделал правильно. В интересах цивилизации и свободы, равно как европейского счастья, великая Франция не должна подвергаться обкарнанию. Хотя Эльзас и Лотарингия происходят из германского корня, но по настроению и симпатиям они стали насквозь французскими, что они неоднократно доказали во время революционных войн и позднее, когда союзники вторглись во Францию (Примечание М. Бакунина.)).

На Венском конгрессе Россия потребовала для себя всей Польши и утверждала, что "требование это составляет моральную обязанность для царской империи; оно необходимо для улучшения управления польскими подданными его императорского величества и для обитателей Герцогства Варшавского, которые в настоящее время в силу военной оккупации герцогства также являются его подданными" - указание, что при благоприятных обстоятельствах Россия может признать своею моральною обязанностью теперь, когда пробудилась идея панславизма. С большим трудом выступавшие против этого державы добились того, что Александр удовольствовался нынешним Царством Польским, которое в доброй своей части состояло из земель, уступленных Пруссиею, т. е. Германиею по Тильзитскому миру. Когда вслед затем Людовик XVIII вторично был возвращен во Францию с помощью собственно германских войск, Александр добился от нового короля обещания, что он будет поддерживать русские планы относительно Польши и Востока, и в том, что второй Парижский мир (20 ноября 1815 г.) оказался для нас, немцев, не более благоприятным, кроме Англии повинна прежде всего Россия.

"В течение 23 лет с 1792 по 1815 г. Россия в качестве нашего принципиального союзника против Франции принесла нам больше вреда, чем в качестве открытого союзника Франции против нас. А сколько зла частью морального, частью материального принесла нам Россия в следующие 23 года с 1815 по 1848 г. также в качестве принципиального союзника против Франции, об этом в Германии знает каждый ребенок, об этом достаточно вразумительно свидетельствуют устья Дуная. Опасная сторона царской империи для нас заключается не в личности отдельного русского царя, а в направлении русской политики в том виде, как она определяется особенностями этого государства. Принципиальное нерасположение Павла к Франции кончилось сговором Франции и России против нас; принципиальное нерасположение Александра к Наполеону кончилось соглашением обоих императоров, которое должно было отдать в руки одного восток, а в руки другого - запад Европы; принципиальное нерасположение царя Николая к конституционной Франции кончилось тем, что незадолго до июльской революции 1830 г. царь и Карл Х столковались в том смысле, что один должен был расширяться на восток нашего полушария, а другой захватить левый берег Рейна. Признак того, что принципиальное нерасположение того же Николая к Луи-Филиппу с течением времени прошло, можно было явственно наблюдать в течение последних месяцев в связи с русскими займами. Если бы была написана секретная история изгнанного французского короля, то в ней было бы сказано, что эта новая дружба между востоком и западом была дружбою в ущерб Германии, и как бы теперь Россия принципиально ни ненавидела республику, тем не менее не преминет наступить день, когда республика и абсолютная монархия начнут действовать против Германии сначала тайно, а затем открыто" (Автор [статьи] судит о современной Франции и о нынешней Французской республике по первой республике, которая несла в себе возможность превращения в военную монархию. С тех пор и обстоятельства И Франция стали совершенно иными. (Примечание М. Бакунина).).

Автор этой статьи заканчивает первую часть ее следующими словами:

"Мы будем поляками XVIII века, если в разгар нынешней мировой бури у нас не хватит решимости стоять на собственных ногах без посторонней помощи".

Так выражается "Аугсбургская Всеобщая Газета". Мне не приходится говорить, что я совершенно не согласен с тем духом, которым проникнута эта статья. Автор ее очевидно принадлежит к консервативной, тевтономанской, народо-ненавистнической партии, которая втайне преклоняется перед колоссальным эгоизмом русской политики и лишь сожалеет о том, что Германия не может занять место России, к той партии, которая не только хочет сохранить под властью Германии иноземные народы, еще стонущие под прусским и австрийским игом, но и готова лить слезы по поводу того, что не весь мир родился немецким, - к партии, которая за последние два года как раз больше всего и способствовала тому, что справедливейшие чаяния Германии не осуществлялись. Но факт остается фактом, и последнее опасение автора, что Германию может постигнуть печальная участь Польши, не только основательно, но уже находится на пути к осуществлению.

Германия, взятая в целом, уже сейчас находится в таком же, а, быть может, и худшем внутреннем положении, чем Польша накануне первого раздела. Последняя была раздроблена и предана в руки своих врагов непатриотическим честолюбием своих магнатов; Германии же угрожают таким же концом противоречивые интересы ее 30 династий, непатриотичное настроение ее аристократии и-должен ли я употребить это выражение?- лояльное, но непатриотичное настроение или ослепление ее военщины. Все эти обстоятельства, которые хорошо известны русским дипломатам, ими старательнейшим образом используются, и, употребляя выражение князя Меттерниха, которое он применил незадолго до французской революции в переписке с лордом Пальмерстоном,13 говоря об Италии, для русского кабинета слово "Германия" давно уже является не политическим понятием, а "географическим термином".