Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

Скорее состояние походило на то, что бывает в момент пробуждения после хорошо проведенного вечера. Ляхов как–то объяснил, что называется это «адреналиновой тоской», чисто биохимическая реакция организма, никакого отношения к реальному положению дел не имеющая.

Но сейчас причина все же была. С момента, когда Тарханов пришел в себя в палате госпиталя, ему не давало покоя ощущение некоторой «неправильности» происходящего. Только никак не удавалось сообразить, в чем именно заключалась неправильность.

Он все думал, думал, вертел ситуацию так и этак. Но, очевидно, теснящаяся в подкорке информация никак не могла преодолеть барьер между сознанием и подсознанием.

Для простоты предположил — дело как раз в том, что он остался в живых на перевале. Не должен был, а остался.

И вот его организм, осознавший неизбежность смерти и подготовившийся к ней, теперь не может перенастроиться обратно. Вроде как человек, выдохнув воздух, зажмурившись, опрокидывает стакан чистого спирта, а в нем — вода.

Говорят, иногда от такого шока чуть ли не умирали.

Ну, ничего, у него закалка покрепче.

Слегка удивившись, что подобная ерунда вдруг полезла в голову — отвлеченным идеям он всегда был чужд, — Тарханов переключился на более реальную проблему, чем рефлексии по поводу несостоявшейся гибели.

Как угодно, но роль пассивной жертвы, скрывающейся от возмездия террористов под чужой личиной, его совершенно не устраивает. Да и чем он станет заниматься на гражданке? А где же еще?

Нормально служить в строевых частях под чужим именем и с чужой биографией в соответствующей образованию и опыту должности все равно не получится.

Это только в военное время (да и то чаще в книжках и фильмах) вражеский разведчик на несколько дней может с чужими документами внедриться в воинскую часть под видом прикомандированного, к примеру, или возвращающегося из госпиталя, причем возможность провала и в таком варианте весьма велика. А жить «по легенде», тянуть повседневную служебную лямку месяцами и годами, без всякой «сверхзадачи», и психологически, и технически невозможно. По крайней мере, с его характером.

Завербоваться на службу «человеком без биографии», то есть рядовым, как это практикуется в Иностранном легионе, — увольте. Не для того он пятнадцать лет носит погоны, чтобы опять начинать с «беспросветных».

В мирной же жизни чиновником, торговцем или, упаси бог, рантье, он себя в принципе не видел.

Чекменев вернулся через два часа.

— Слушаю. Что у вас случилось?

— Так. Поболтать захотелось на темы вашей основной специальности. Финансовой, — быстро добавил он, увидев, как удивленно поднимаются брови подполковника. — Насчет моего денежного довольствия. То, о чем вы с господином Розенцвейгом говорили, — интересно, не спорю, только… У меня денежное содержание за три месяца в финчасти лежит. И боевые мне теперь полагаются, и пособия, «за ранение» и «на лечение». Я человек небогатый, а ведь в качестве, в каковое капитану Тарханову предстоит перейти, никто мне тех денег не выдаст. Так? Не люблю, когда в таком существенном вопросе неясности остаются, — а сам показал глазами на потолок и стены, приложил палец к губам, а потом пальцами же изобразил, что нужно пойти прогуляться в сад.

— Можно и поговорить, дело немаловажное. Только вот курить у вас тут нельзя, а хочется. Пойдемте на воздух.

Сад при госпитале был хороший. Словно бы не больничный даже, а на какой–нибудь древнеримской вилле, как их описывал в своих романах Фейхтвангер. С посыпанными мраморной крошкой дорожками, вьющимися в зарослях темно–зеленых туй, разноцветных клематисов и вообще неизвестных капитану южных растений. С журчащими фонтанами и расставленными вокруг скамейками. И все это великолепие обнесено трехметровым кирпичным забором с колючей проволокой по верху. Не для того, чтобы предотвратить побег пациентов, а совсем наоборот.

— Итак, я вас слушаю. — Чекменев протянул Сергею портсигар, когда они нашли подходящую скамейку подальше от прогуливающихся выздоравливающих.

— Не смею сомневаться в полной лояльности господина майора, — сказал Тарханов, — но все–таки и ему не все знать следует. О наших внутренних делах.

— Спорить не собираюсь. А о чем пойдет речь? Кроме денег. Те–то мы вам, разумеется, компенсируем. Назовите только сумму.

Деньги Тарханов считать умел, положения и инструкции знал, и без запинки доложил, что по всем видам выплат ему на сегодня полагается девятнадцать тысяч триста восемьдесят рублей. И еще восемь тысяч пятьсот лежит на счету в «Офицерском обществе взаимного кредита», получить которые ему теперь тоже будет затруднительно.

— Округленно двадцать восемь тысяч. На эту сумму я в любом случае пару лет в России проживу.

После чего начал излагать свой план, состоящий в том, чтобы не прятаться ему «по зауглам», как он выразился, используя часто употреблявшееся дедом выражение, а, напротив, активно включиться в операцию.

— Я же все–таки боевой офицер и без дела сидеть не приучен. Давайте вот что попробуем — устроим масштабную контригру. Насчет умереть — я не возражаю. Только нужно обставить это так, чтобы наши «друзья» сразу же заподозрили неладное. Утечку из госпиталя или из каких–то других кругов, что, мол, не все ясно с моей смертью и похоронами, еще что–нибудь в этом роде, тут вам виднее, вы специалист.

Главное, чтобы они зашевелились. Кое–какой след обозначить и вдоль этого следа наблюдать, когда они по нему двинутся. И я с полным удовольствием в игре поучаствую.

Чекменева, как показалось Тарханову, идея заинтересовала.

— А зачем это нам? — неожиданно спросил он Тарханова.

— В смысле? — не понял Сергей.

— Да в самом прямом смысле. Одно дело — провести мероприятия по стандартной схеме «защиты важного свидетеля», и совсем другое — разрабатывать многоходовую операцию с привлечением значительных сил и средств, рассчитанную на неопределенный срок, и для чего? Чтобы в случае удачи задержать парочку наемных убийц, скорее всего ни в какие тайны не посвященных? И что потом? По второму кругу, по третьему и так далее? В каждом деле должен быть смысл.

Но к такому повороту Тарханов был готов. В стратегии и тактике он разбирался вполне прилично, в том числе и в тактике разведопераций, пускай и войсковых, а не агентурных.

— Не говорите, что не понимаете. А то я в вас разочаруюсь. В том и фокус, чтобы отследить всю схему. И здесь, в Израиле, и у нас дома. Я и то, почти навскидку, могу вам планчик нарисовать. Розенцвейг организует утечку, по разным каналам и с некоторыми отличиями. Через свою агентуру устанавливает, какая именно легенда прошла. И куда. Вы и ваши коллеги в России работаете аналогично. У вас же наверняка хоть какие–то разработки по террористам есть.

Я, соответственно, по первому уровню операции буду именно «прячущейся жертвой». По второму — живцом. Третий тоже можно придумать. Как?

— Для экспромта — вполне. Дело явно имеет перспективы. Но — работаем пока только вдвоем. Чтоб никто ни слухом ни духом. Ни здесь, ни в России, если я сам иного не прикажу.

— Кого учите, господин подполковник!

Глава шестая

«Буквально на три часа», как он выразился, Розенцвейг предложил Тарханову сгонять в Тель–Авив.

— Во–первых, у вас есть шанс, который нельзя упустить ни в коем случае, а во–вторых, шансов может не остаться ни у кого вообще.

Майор выглядел настолько встревоженным, что Сергей простил ему привычную уже манеру выражаться не совсем логически оправданным стилем. У всех свои обычаи.

Григорий Львович сел за руль рыжевато–песочного «Опель–Адмирала», выкрашенного под цвет окрестных библейских холмов.

Вопреки обыкновению майор был одет в обтягивающий кевларовый комбинезон цвета беж, на заднем сиденье распростерся дополнительный тяжелый бронежилет, придавленный томпсоновским пистолетом–пулеметом, а сверху перекатывалась на виражах круглая стальная каска.

«Точно, воевать ребята собрались», — отметил для себя Тарханов. А у него, кроме пистолета, ничего подходящего с собой и не было. Ну, да как–нибудь.

Машина летела по приморскому шоссе на сумасшедшей скорости, а майор, свободно положив руки в тонких перчатках на деревянное кольцо руля, не сжимая пальцев даже на крутых виражах, рассказывал ему о предстоящей церемонии.

— Встретиться с премьер–министром вам совершенно необходимо. Во–первых — это вопрос высокой дипломатии. В предвидении грядущих потрясений наши власти желают как–то обозначить нерушимость русско–израильского боевого братства.

Кроме того, отбитый вами прорыв боевиков действительно планировался как отвлекающий маневр. Сейчас три армии готовы к вторжению. Речь идет буквально о часах. Российские и немецкие дипломаты пытаются добиться встречи с маршалом Амером, королем Хусейном и президентом Аль–Баширом. Но ни одного из них отчего–то нет на месте. Кто отдыхает, кто наносит неофициальный визит неизвестно кому.