Блуждающий разум (litres) - Алексей Калугин

Возникший из пустоты Тим отсалютовал Димону банкой колы и сделал глоток.

– На конкурсе иллюзионистов ты бы занял первое место.

Судя по лицу Димона, Тиму удалось произвести на него впечатление. Тим был не просто доволен этим, его буквально распирало от счастья, как будто он действительно получил первый приз на каком-нибудь очень престижном конкурсе. Только не как иллюзионист – карьера фокусника его не прельщала. Тайной мечтой Тима Аддамса, о которой не знал вообще никто, включая самых близких друзей, было снискать лавры славы на поэтической ниве. Вот от такого приза он бы не отказался.

– Ну, хорошо, меня тебе удалось провести. – Димон покрутил ложкой в контейнере, перемешивая остатки всех трех сортов мороженого. – Ну а если бы на тебя смотрели пять или десять человек, кто-нибудь из них смог бы тебя увидеть?

– Нет, – уверенно ответил Тим. – Если я прячусь, меня не видит никто.

– У всего есть свои пределы. Ты не сможешь отвлекать внимание большого числа людей одновременно.

– А я этого и не делаю, – улыбнулся лукаво Тим. – Я просто исчезаю.

– Хочешь сказать, что на самом деле становишься невидимым? – недоверчиво прищурился Димон. – Тогда почему исчезла банка колы, когда ты взял ее в руку?

– Если честно, я сам не знаю, как это происходит. Когда у меня возникает желание исчезнуть, я сначала чувствую странный зуд в коленях и локтях. Как будто сижу в очень узком, тесном ящике и не могу разогнуть затекшие руки и ноги. Затем появляется ощущение, – Тим чуть развел в стороны руки с открытыми ладонями, – словно я растворяюсь в окружающем пространстве. Становлюсь частью чего-то неизмеримо большего, чем я сам. И – все. Меня больше нет. При этом я никак не взаимодействую с присутствующими людьми. Я не отвлекаю их внимание, не внушаю им, что меня нет, – они просто меня не видят.

Димон озадаченно постучал пальцами по краю стола:

– А что говорит по этому поводу Соломон?

– Соломон говорит, что никогда прежде не встречал альтера, обладающего подобными способностями. Я – единственный в своем роде.

– Я имею в виду, что он думает о природе твоего дара?

– Он говорит, что, возможно, я становлюсь невидимым, потому что перемещаюсь в другое измерение, с иными свойствами пространства и времени.

– Но ты же остаешься там, где ты есть?

– По-моему, да, – не очень уверенно ответил Тим. – Во всяком случае, я вижу и слышу все, как и в обычном своем состоянии. Могу, как ты видел, брать предметы, после чего они тоже исчезают. Соломон говорит, что нужно непременно заняться изучением этого феномена, но у него нет необходимого для этого оборудования.

– И как долго ты можешь находиться в этом своем измененном состоянии? – поинтересовался Димон.

– Точно не могу сказать. Как-то раз я, ради эксперимента, оставался невидимым целый день. Мне это не доставляет никаких неудобств. Только есть здорово хочется.

– Ну, это всегда так бывает. Использование сверхспособностей влечет за собой дополнительный расход энергии.

– Я знаю, нам об этом в школе говорили. – Тим доел кекс и запил его колой. – Так мы будем работать вместе?

– Будем. – Подтверждая сказанное, Димон несильно хлопнул ладонью по столику.

– И какое первое задание?

– Разведка.

Глаза Тима загорелись. Этого момента он ждал всю свою жизнь.

Глава 7

Ловчий

Муромский без стука ворвался в комнату Шаркова и размашисто швырнул на стол пачку распечатанных на принтере листов. Листы не разлетелись в стороны только потому, что были прошиты суровой ниткой, на концах которой болталась сургучовая печать.

– Это просто смешно! – громко крикнул он.

Это была обычная манера общения Мастера. Шарков уже начал к ней привыкать. Перед тем как войти в любую дверь, Мастер никогда не утруждал себя тем, чтобы хотя бы разок, чисто символически, стукнуть в нее, – это раз. Мастер всегда начинал говорить так, будто продолжал недавно прерванный диалог. При этом как бы подразумевалось, что его собеседник должен понимать, о чем он ведет речь, – это два. Ответ на свои слова Мастер желал получить немедленно – и ответ этот должен быть очень конкретный, – это три.

В принципе, не такие уж суровые требования. Шаркову доводилось работать с начальниками, которые дали бы Мастеру сто очков вперед в умении выводить из себя подчиненных.

Шарков выключил монитор компьютера, перед которым сидел.

– Зачем вы выключаете экран? – недовольно спросил Мастер. – Я все равно знаю, что на нем.

– Привычка, – спокойно ответил Шарков и поднялся на ноги.

Мастер недоумевающе хмыкнул и пожал плечами.

Шарков взял в руки сшитые ниткой бумаги, что принес Муромский, и для порядка пролистнул их. На каждом листе жирным красным маркером был проставлен порядковый номер, а в правом верхнем углу красовалась круглая печать с буквой «В», от которой снизу тянулся длинный хвостик, забирающий букву в круг. Шарков прекрасно знал, что это за документы. Полчаса назад он сам положил их на стол перед Мастером. А сорок пять минут назад их ему в запечатанном конверте, под роспись, вручил курьер, прибывший от Бапикова.

– Это результаты медицинского тестирования альтеров, – повторил Шарков то, что было сказано в сопроводительной записке.

Прежде чем отдать документы Мастеру, он сам их быстро пролистал. Но там были только заполненные цифрами и буквенными сокращениями таблицы и графики, разбираться в которых у Шаркова не было желания.

– Это – туфта! – авторитетно заявил Мастер.

– Не думаю… – начал Шарков.

– Это не то, что мне нужно! – перебил Мастер. – Здесь приведены только данные биохимического исследования крови и результаты отслеживания зависимости скорости накопления М-сыворотки, в зависимости от ряда физиологических показателей! К тому же это данные пятидесятилетней давности!

Шарков перелистнул пару страниц.

– Я не вижу здесь дат.

– Условные обозначения в таблицах соответствуют тем, что были приняты пятьдесят лет назад!

То, что данные настолько устаревшие, Бапиков ему не сообщил. Таким образом, куратор его делал крайним, потому что объясняться с Мастером предстояло именно Шаркову. Что он сейчас и делал. И Шаркову не нравилось, что его использовали как пешку, да к тому же еще и слепую.

– Разумеется, такое никому не понравится, – улыбнулся неожиданно Мастер. – Нам с вами нужно обсудить сложившуюся ситуацию и принять решение. Мы не сможем вести продуктивный диалог, все время пытаясь обманывать друг друга. К тому же, как вы, должно быть, уже убедились, меня обмануть очень сложно. Я бы даже сказал, практически невозможно.

– Да, конечно, – согласно кивнул Шарков. И, поскольку никаких своих идей у него не было, спросил: – Что вы предлагаете?

– Хотите прогуляться? – предложил Мастер.

Шарков машинально глянул в окно. День был ясный и солнечный, чистый, как вымытое стекло.

– Вижу, вам эта идея нравится, – сказал Мастер. – Увидимся через десять минут на парадной лестнице.

Так же быстро, как и вошел, Мастер покинул комнату, оставив Шаркова в некотором замешательстве. Ловчий понятия не имел, о чем говорить с альтером. В отличие от того же Бапикова он не мог давать никаких обещаний или брать на себя какие бы то ни было обязательства. Он всего лишь выполнял роль посредника. Некоего передаточного звена, которое, по мнению Бапикова, должно было амортизировать его контакт с Мастером.

Но, как бы там ни было, нельзя было заставлять Муромского ждать. Почему? Да потому, что Шаркову вменялось в обязанность всячески ублажать Мастера. Бапиков, давая Шаркову последние наставления, выразился иначе. Он сказал: «Ты должен держать этого психа под контролем». Шарков, разумеется, возражать не стал. Но про себя подумал, что куратор либо неверно формулирует мысли, либо неправильно оценивает ситуацию. И то и другое было для Бапикова нехарактерно. Поэтому Шарков сделал вид, что отлично понимает, что имеет в виду куратор. Хотя сам он понятия не имел, как можно контролировать альтера, который видит тебя насквозь, при желании может выпотрошить твой мозг и ознакомиться со всем его содержимым, а при необходимости может одним движением пальца остановить тебе сердце, взорвать печень или переломать все кости. В такой ситуации вселять оптимизм могло разве что только наличие выбора. Который, однако, тоже оставался не за тобой.

Шарков провел в пансионате пять дней. И за эти дни многие его представления о том, что, как и почему здесь происходит, претерпели серьезные изменения.

Прежде всего Шарков переговорил наедине с каждым из агентов, приставленных к Муромскому Бапиковым. По отзывам Бапикова, это были отличные агенты с серьезной подготовкой и большим опытом оперативной работы. Игорю верилось в это с трудом. Мастер превратил обоих в вышколенных английских дворецких, чьи предки на протяжении пяти или шести поколений служили в одном доме у предков тех же самых хозяев, которым они служат теперь. Да, они регулярно предоставляли куратору донесения, но, по сути, это были отчеты домашней прислуги. Из них можно было узнать, во сколько Мастер проснулся, что он ел на завтрак, хорошее ли у него было настроение, пожелал ли он после завтрака прогуляться в парке, и если прогулка состоялась, то сколько времени она заняла, какие книги просил принести Мастер, расположившись в своем кабинете, во сколько приказал подавать обед… И так далее в том же духе. Но самым удивительным было то, что оба агента были уверены, что предоставляют свои отчеты Бапикову с одобрения и согласия самого Мастера. Что характерно, даже в приватной беседе, проходившей в кабинете на втором этаже, который теперь занимал Шарков, оба агента называли Муромского только Мастером, и никак иначе. Они полагали, что отчеты были необходимы для того, чтобы куратор был осведомлен обо всех привычках, вкусах и запросах Мастера, с тем, чтобы своевременно и наилучшим образом удовлетворять все его потребности. Когда же Шарков пытался говорить с ними о их прямых обязанностях как агентов КВБ, лица Дживза и Арчи принимали растерянное выражение, а во взглядах появлялась затаенная грусть, которую словами можно было выразить примерно так: «Я бы и рад был вам помочь, уважаемый. Я же вижу, что вы хороший друг моего хозяина, и, значит, для меня вы такой же хозяин, как и он. Но, друг мой, я понятия не имею, о чем вы говорите».