Штурмовая группа. Взять Берлин! - Владимир Першанин

К сожалению, этот ход не сработал. Густая пыль, поднятая гусеницами танков, и дым от взрывов заволокли окрестности сплошной пеленой, сквозь которую с трудом пробивались лучи прожекторов.

Начавшаяся на Зееловских высотах битва за Берлин вошла в историю не только мужеством и упорством советских солдат, но и огромными потерями, которая понесла Красная Армия на подступах к столице Рейха.

Грохот взрывов, рев моторов, непрерывная стрельба не стихали ни днем, ни ночью. Упорное сопротивление немецких войск сразу показало, что навязчивая пропаганда политорганов о том, что враг сломлен, не соответствует действительности. Битва за Берлин будет жестокой и кровопролитной.

Предместье Берлина, куда втянулась небольшая колонна из четырех танков, трех бронетранспортеров, нескольких грузовиков и мотоциклов, представляло собой поселок, застроенный аккуратными домами из красного кирпича.

Война, разрушившая большую часть города, проявила себя здесь лишь в немногих местах. Посреди зеленой лужайки темнела глубокая воронка. Еще одна бомба снесла половину тополя. Верхняя часть ствола разлетелась на куски. Груда ломаных веток торопилась выпустить мелкие клейкие листочки.

Неподалеку была позиция передислоцированной отсюда тяжелой зенитной батареи. Орудия, их было шесть штук, стояли в глубоких капонирах. Один капонир был завален землей, которую позже разрыли. Видимо, доставали тела убитых и раненых артиллеристов.

Другое орудие вытащили наверх, но оно получило сильные повреждения. Сплющило откатное устройство, переломило массивный станок с лапами — опорами. Неподалеку виднелись остатки солдатского кладбища. Оно было снесено бульдозером, кресты частично сожгли, каски валялись в кустах.

За время наступления бойцы привыкли к виду таких уничтоженных кладбищ. Оставляя позиции, немцы старались сровнять с землей места захоронения своих камрадов. Они знали, что русские все равно снесут кресты и раскидают каски. Возможно, им внушали мысль, что безбожники-большевики выкопают и надругаются над телами воинов Рейха.

— Зенитки-то калибра сто пять миллиметров, — сказал пулеметчик на бронетранспортере Ольхова. — Громадины! Наверное, в город уволокли.

— Там нас и встретят, — буркнул ординарец Антюфеев. — Сейчас им не до самолетов.

Но встреча с противником произошла раньше.

В голове штурмовой группы двигались разведчики и саперы. Их прикрывал взвод пехоты, а уже следом шла техника. Пускать вперед мотоциклы и бронетранспортеры Ольхов остерегался — слишком приметная цель.

Выстрелы и взрывы доносились и слева и справа. Поодаль шла сплошная канонада, а группа капитана словно втягивалась в безмолвный туннель.

— Выжидают, — продолжал бормотать Антюфеев, оглядываясь по сторонам. — Шарахнуть бы из пушки вон по тому дому.

Ему не ответили. Ольхов, привстав, наблюдал в бинокль. Лейтенант Малкин был так напряжен, что по щекам скатывались крупные капли пота, хотя утро было прохладное. Старшина Калинчук заменял пулеметчика и стоял, вцепившись в рукоятки кормового «браунинга», расположенного на левом борту.

Улица в этом месте делала поворот. «Скаут» тоже повернул, и в тот же момент хлопнул выстрел. Он прозвучал из укрытия и был негромким.

Рослый сержант-разведчик, осторожно шагавший вдоль ограды, на секунду застыл и, качнувшись, свалился на землю. Короткий приглушенный хрип услыхал лишь напарник сержанта. Он шел в трех метрах позади.

Стрелял снайпер, угодив сержанту точно в голову. Разведчики в большинстве не носили каски, которые ухудшали слышимость. Но от винтовочной или автоматной пули не спасла бы никакая каска. Ни наша «жестянка», ни германская, массивная и довольно прочная каска. Второй разведчик, имевший достаточный опыт, вжимался в металлические прутья ограды, частично защищенный кирпичным столбом.

У него было невыгодное положение, половина туловища была досягаема для пуль, но боец знал, что двигаться нельзя, даже если каждую секунду ждешь выстрела, направленного в тебя.

Неизвестно где засевший снайпер наверняка выберет для следующего выстрела движущуюся цель.

— Вишняк, слышь, — негромко окликнул его сапер, лежавший возле той же ограды. — Надо сматываться. Он нас видит.

— Лежи…

Сергей Вишняк, прошедший путь от Волги до Берлина, хорошо постиг науку уличных боев в Сталинграде, Орле, польском городе Познани. Вражеский снайпер притих, зная, что его высматривают несколько пар глаз. Но обязательно проявит себя, когда начнется движение, суета.

Сапер, как завороженный, уставился на мертвое тело сержанта. Он упал на спину, разбросав руки. Вместо левого глаза зияла черная дыра, а вокруг головы мгновенно натекла огромная лужа густой крови. Звенели налетевшие неизвестно откуда мухи. Облепив лицо и открытый рот.

Эта отвисшая челюсть и мушиный звон в нескольких шагах перед молодым сапером заставляли мелко дрожать руки. Ожидание следующего выстрела и давящая тишина сделались невыносимыми. Сапер вскочил и пригибаясь, побежал прочь.

— Стой… ложись…

Последнее слово прозвучало глухо, как сквозь вату. Парню казалось, что он бежит, легко отталкиваясь от земли, но лицо уткнулось во влажную зеленую траву газона, а тело отказывалось повиноваться.

Пуля угодила между лопатками, боль почти не ощущалась, но девятнадцатилетний сапер понимал, что для него все кончается. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но сил хватило лишь шевельнуть пальцами и ощутить знакомую упругость свежей весенней травы.

Выстрел заставил вскочить и побежать еще одного бойца. Снайпер выстрелил в него, промахнулся, а лейтенант Савелий Грач и разведчик из пополнения Сергей Вишняк увидели короткую вспышку метрах в ста пятидесяти впереди.

Кто-то открыл огонь из автомата длинными, бестолковыми очередями. Застрочил другой «ППШ», а в ответ, с характерным рычащим звуком, заработал самый скорострельный пулемет вермахта «МГ-42», выпуская двадцать пуль в секунду.

Бой начался.

Вперед выдвинулся бронетранспортер разведки и, не вылезая на открытое место, ударил из обоих своих пулеметов: крупнокалиберного и обычного.

Снайпер, опытный унтер-офицер, уже покинул укрытие и занял запасную позицию, окоп среди развалин кирпичного сарая. Неподалеку возвышался двухэтажный дом с выбитыми стеклами и проломленной крышей. Со второго этажа открывался хороший обзор.

Однако снайпер, двадцатитрехлетний баварец, не любил лезть на возвышения. Из замаскированного окопа такого обзора не будет, но зато укрытие незаметное. А в дом уже наверняка забрался ушлый пулеметный расчет из молодняка, готовый положить наступающую русскую цепь.

Эти рвущиеся напролом цепи красноармейцев, оставшиеся в бесчисленных ямах-могилах в России, на Украине, в Польше стали символом тупого азиатского напора, в котором жизнь солдата ничего не стоит. Но бывалый унтер знал, что Красная Армия уже научилась воевать.

На Зееловских высотах, по слухам, все овраги были завалены телами русских. Они яростно прорывались к Берлину, не считаясь с потерями. А когда прорвали оборону, то в траншеях и окопах остались тысячи убитых, исковерканных снарядами и бомбами немецких солдат.

Очередь крупнокалиберного пулемета прочесала кустарник, откуда брызнули срезанные, как косой, кусты, мелкие ветки. Еще одна очередь прошла рядом с окопом. Пули калибра 12,7 миллиметра били с такой силой, что снайпер чувствовал их удары даже сквозь толщину земли.

Двое молодых солдат из роты фольксштурма, выползшие из кустов, поднялись и, пригибаясь, побежали прочь. Чтобы было легче спасаться, один из них бросил на бегу «фаустпатрон». Это не спасло его.

Трассы обоих пулеметов скрестились на бегущих. Оба солдата свалились на бегу. Один застыл неподвижно, другой подтянул перебитую ногу, но сил перевязать ее не оставалось.

Снайпер хорошо видел пулеметчиков на бронетранспортере, но ввязываться с ними в перестрелку не видел смысла. Молодые виноваты сами, что, потеряв голову, кинулись убегать.

Унтер-офицер имел на счету свыше восьмидесяти русских и почти столько же англичан и американцев, когда воевал зимой в Арденнах. Он еще раз протер свой трехкратный оптический прицел — кто сказал, что чем сильнее прицел, тем лучше целиться?

Это не так. Была у него и шестикратная оптика, которая порой лишь мешала быстро наводить оружие на цель. Дальше, чем на семьсот метров, он не стрелял, а в основном предпочитал расстояние четыреста метров и ближе.

Снайпер и отделение кадровых солдат входили в состав роты фольксштурма, которой командовал старый морщинистый капитан, воевавший в начале века еще в Африке. Позже прошел всю Первую мировую войну, сражаясь на разных фронтах с англичанами, французами, русскими. Получил столько же ран, сколько и наград, и был призван снова в начале сорок пятого года.