Тревожная служба - Андрей Козлов

Не стану скрывать - я горжусь, что водил свою роту в рукопашную схватку. Испытание это для человека серьезное. Именно поэтому я хочу рассказать о том бое подробнее.

Не продвинувшись ни на шаг, фашисты с остервенением второй день били по станции и поселку Койслахти. То и дело налетала вражеская авиация. Рушились дома и станционные постройки. Дороги, изрытые воронками, заваленные телеграфными столбами, вырванными взрывами, стали непроезжими и непроходимыми. Солнце то тонуло в клубах черного дыма, то снова выплывало багрово-красное, будто раскаленное в этом аду.

Стремясь во что бы то ни стало выбить нас с занимаемых рубежей и на наших плечах ворваться в Койслахти, до которого было не больше двух километров, противник предпринял еще одну - трудно сказать, какую по счету! - попытку. На этот раз в наступление пошли немцы, видимо разочарованные в действиях своих союзников - финнов. Мундиры у всех расстегнуты, рукава закатаны до локтей, каски либо сбиты набекрень, либо привязаны к поясам. Слышались громкие окрики офицеров.

- Связь действует? - спросил я младшего сержанта-артиллериста, находившегося неподалеку.

- Отлично действует, товарищ лейтенант!

- Скажи своему командиру, пусть даст огоньку, как было условлено.

- Есть!

И вот над головами засвистели наши снаряды. Метко били артиллеристы! Вдруг огонь прекратился.

- В чем дело? - спрашиваю.

- Снаряды кончились... - вздохнул младший сержант.

Вскоре гитлеровцы снова зашевелились, начали перебегать от дерева к дереву, от валуна к валуну.

"Пока рано", - мысленно говорил я сам себе, прикидывая, какое расстояние разделяет нас.

Бывают критические минуты, которые заставляют человека вспомнить пройденный путь. И вот за мгновения перед ним пролетают годы, десятилетия. Для меня таким моментом была атака фашистов. Не сама схватка, тяжелая и кровопролитная, а те полторы сотни метров, которые отделяли нас и сокращались с каждой секундой. Я отчетливо вспомнил детство, годы учебы, службу на границе... И до того мне все это реально представлялось, словно наяву видел. Продолжалось это какие-то считанные секунды, а сколько теплых воспоминаний о прошлом впитали они в себя! Сколько сил мне прибавили!

"Вот теперь в самый раз!" - решил я, еще раз прикинув расстояние.

- Огонь!

Скороговоркой, захлебываясь, застрочили станковые и ручные пулеметы. Стрелки открыли залповый огонь из винтовок. Немцы нехли потери, но по инерции продолжали катиться на нас. Еще громче кричали их командиры: "Форвэртс! Шнелль!" (Вперед! Быстрее!)

- Гранаты к бою! - командую.

Заработала "карманная артиллерия". Немцы падали, сраженные осколками, корчились на земле раненые. Но лавина продолжала катиться на нас - фашисты решили навязать нам рукопашную схватку. Что скрывать, вначале жутко было отрываться от земли. Промелькнула даже мысль о смерти, но тут же забылась, не задев ни душу, ни сердце.

Я бежал, сжимая в правой руке автомат. Справа и слева от меня бежали пограничники. Воздух содрогался от их громового "ура". Я верил в каждого из них: не дрогнет, не отступит, сам погибнет, а товарища выручит.

Прямо передо мной вырос здоровенный детина. От жары и бега он вспотел. Светлые, словно бы вылинявшие, жиденькие волосы слиплись в сосульки. На мясистом, облупившемся на солнце носу висела мутная капля. Справа у солдата болтался ребристый металлический цилиндр - коробка с противогазом. На поясном ремне - каска. "Он, гад, даже не боится, что ему голову могут размозжить!" - зло подумал я и, ухватив автомат за ствол, так ударил немца прикладом, что даже рукам стало больно.

Верзила вскрикнул и мешком свалился на землю.

Это был первый гитлеровский солдат, убитый мною в рукопашной схватке, тоже первой в моей жизни.

Ставя роте боевую задачу, подполковник Никитюк сказал:

- Может быть, кто-то из вас погибнет. - Он помолчал немного и со вздохом добавил: - Наверняка погибнет - на войне как на войне. Но до этого от руки каждого из вас должны погибнуть несколько врагов. Иной арифметики я не признаю и вам не советую знать другую.

"Один на моем счету уже есть, товарищ подполковник!"

Бой продолжался. Краем глаза я увидел, как фашист, схватив автомат за откидную скобу (у него, видимо, кончились патроны), занес его над собой, чтобы с силой обрушить на голову пограничника М. Галимова, увлекшегося схваткой. Даю короткую очередь. Гитлеровский солдат неестественно быстро обернулся и, так и не успев опустить рук с автоматом, упал плашмя. Пограничник Галимов, которому грозила смертельная опасность, даже не заметил, что произошло у него за спиной.

"Второй!" - мысленно отметил я в памяти.

Бой распался на десятки схваток. Казалось, об управлении им не могло быть и речи. Дикие вопли, крики, стон, брань, лязг оружия - все перемешалось, как перемешались люди. В ход шли штык и приклад, кинжал и выстрел в упор, кулаки и зубы...

До взвода фашистов, прикрываясь кустарником и отдельными деревьями, бегом направлялись к месту схватки. Я послал связного к младшему политруку Можаеву, находившемуся вместе с отделением Ф. Д. Помозкова на правом фланге и приказал отсечь этих гитлеровцев огнем станкового пулемета. Можаев и Помозков блестяще справились с задачей.

Бойцы сражались геройски. На моих глазах красноармеец С. И. Гудков выбил оружие из рук немца. Словно рысь, тот кинулся на пограничника, ухватился за ствол винтовки, прижал к земле. Гудков нажал на спусковой крючок. Выстрел ошеломил гитлеровца, тот испуганно отпрянул, и Гудков тут же прикончил его.

И. В. Михайлов и X. С. Хайбулин на моих глазах одновременно поразили штыками откормленного обер-ефрейтора. Пограничники подняли фашиста на штыки и с яростью бросили его на головы солдат, метнувшихся на помощь своему командиру. Немцы инстинктивно расступились, и тело обер-ефрейтора тяжело грохнулось о землю. Красноармейцы быстро, словно из автоматов, сделали несколько прицельных выстрелов и уложили вражеских солдат.

- Кто еще хочет на Ленинград? - крикнул Михайлов и вместе с Хайбулиным поспешил на помощь пограничнику, на которого налетели сразу трое фашистов.

Напряжение давало о себе знать. Хотелось хоть минуту отдохнуть, перевести дух, вытереть пот, градом катившийся по лицу, выпить глоток воды. Но этой минуты не было. На меня несся долговязый унтер-офицер с Железным крестом на груди, видимо, свидетель только что закончившейся схватки, героями которой были Михайлов и Хайбулин. Солнце играло на широком штыке его винтовки. До сих пор зримо представляю себе этого фашиста - его разинутый орущий рот, перекошенное дикой злобой лицо, налитые кровью глаза.

Я положил автомат на валун, прицелился и нажал на спусковой крючок. Немец остановился, будто налетел на стену, выпустил оружие, обеими руками схватился за живот и, как при замедленной киносъемке, стал оседать на землю.