Рождество и красный кардинал - Фэнни Флэгг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Френсис была потрясена.
— Ох, бедненький мистер Кэмпбелл, что ж он мне об этом и словом не обмолвился? Бетти, подумай только, как горько приходится сироте!
Бетти послушно подумала.
— А знаешь, я бы не отказалась побыть сиротой денек-другой. Для пробы. Матушка меня доведет до сумасшедшего дома. Выхожу на кухню сегодня утром — а она высыпала на пол четыре коробки овсянки и полила двумя бутылками сиропа «Бревенчатая хижина». Попробуй отскреби.
— Что это на нее нашло?
Бетти пожала плечами:
— Да кто ж его знает. Вчера она пыталась спрятаться от эскимосов, которые летали по двору, и заперлась на чердаке. Пришлось среди ночи вызывать беднягу Батча, он сорвал запор и освободил ее. Целый выводок котят столько не напроказит.
Когда Бетти ушла, Френсис задумалась о горемыке мистере Кэмпбелле. Хотя у нее самой имелась родная сестра Милдред и куча родственников, она хорошо знала, что такое одиночество. Мистеру Кэмпбеллу просто необходимо найти кого-то, он заслужил. Ничего, что он уже в годах. Надежда есть всегда, тем более он в Затерянном Ручье отъелся и даже немного пополнел, что ему к лицу. Френсис никак не могла постигнуть, ради чего Милдред ухлопала столько времени на Билли Дженкинса, сбежавшего чуть ли не из-под венца. Она знала: Милдред мистеру Кэмпбеллу нравится. Иначе с чего бы ему смеяться ее ужасным шуткам?
Она заканчивала мыть посуду, когда в дверь постучали.
Кто бы это мог быть? Френсис вытерла руки и открыла.
На пороге стояла Тэмми Саггс собственной персоной, и вид у нее был довольно печальный.
Ну вот, попалась, мелькнуло в голове у Френсис, сейчас влетит по первое число (она потихоньку купила Пэтси пару перчаток).
Френсис лучезарно улыбнулась:
— Здравствуйте, миссис Саггс. Рада вас видеть. Зайдете?
Перед домом стоял битый-перебитый коричневый пикап, за рулем сидел длинноволосый мужчина.
Тэмми протопала прямиком в гостиную и плюхнулась на самый красивый стул.
— Я к вам заехала сказать, что вчера возвернулся мой благоверный и мы с утра пораньше отбываем в Арканзас.
У Френсис екнуло сердце. Она знала, что когда-то этот день наступит, но не думала, что так скоро.
— Прискорбно слышать, миссис Саггс. Мы все будем очень скучать по Пэтси.
— Вот в чем штука-то, — изрекла Тэмми. — Вы вроде проявляли к ней интерес и все такое. А муж и говорит: хорош нам с девчонкой валандаться. В общем, может, вы знаете, кому бы ее на время сдать? Если кто захочет.
Вопрос оказался полнейшей неожиданностью, но Френсис и на секунду не задумалась.
— Я знаю, кто ее возьмет, миссис Саггс, — глядя прямо в глаза гостьи, сказала она. — Лично я. С удовольствием займусь девочкой.
— Лады. С сегодняшнего дня можете и заняться.
Отдала ребенка без звука, будто от старого свитера избавилась!
Не успели Тэмми с мужем укатить, как Френсис захлестнула радость. Столько лет она молилась, чтобы Господь даровал ей ребенка, и даже тайком просила девочку у Санта-Клауса. Но вот умер муж, а с ним и надежда. И все-таки Бог услышал ее молитвы — ведь Тэмми перво-наперво заехала не к кому-нибудь, а к ней. Как могла она сомневаться в милости Господней! Френсис кинулась наверх — приготовить для Пэтси комнату и подумать, что купить девочке в первую очередь.
Сто пар туфель, вот что, — пусть носит на здоровье!
С доброй вестью Френсис обзвонила всех знакомых. Люди поздравляли ее, радовались, что девочке наконец посчастливилось. Когда комната была готова, Френсис помчалась в лавку и объяснила Пэтси, что она будет жить с ней, ее дом теперь здесь. Послушная девочка сразу согласилась — за свою коротенькую жизнь она столько раз переезжала с места на место, что успела привыкнуть, — попрощалась с Джеком и за ручку с Френсис зашагала по улице к своему новому дому. С них не сводили глаз, им махали с крылечек. Дотти церемонно приветствовала девочку:
— Здравствуйте, мисс Пэтси, мы так рады, что вы соблаговолили поселиться у нас!
Отныне каждое утро Френсис и девочка в шапочке, украшенной крышками от «Доктора Пеппера», направляются в лавку, а ближе к вечеру возвращаются домой, — очень скоро это зредище стало привычным для обитателей Затерянного Ручья.
Только через несколько дней Френсис сообразила, что на радостях забыла спросить у Тэмми Саггс адрес. Более того, осталась неизвестной фамилия Пэтси. Правда, теперь все это не имело значения, главное, Пэтси была с ней. Они с Милдред свозили девочку в Мобиль, купили ей туфли и чулки, трусики и маечки, и платья, и курточки, и свитера. Что-нибудь модное на голову они тоже хотели приобрести, но Пэтси отказалась — кроме «Доктора Пеппера», подарка мистера Кэмпбелла, ей ничего было не нужно. Любимая шапочка была ее неизменным спутником. Вымоет ей Френсис голову, расчешет волосы — вон какие мягкие и пушистые, — а шапочка уже водружена на законное место. В первое же воскресенье Френсис нарядила ее в белое платье с оборками, глядь — а привычный убор уже на голове, так и отправились в церковь, уж Френсис сжалилась и позволила. Если бы Пэтси разрешили, она бы, наверное, и спала в своей шапочке.
Каково Пэтси жить с чужим человеком? — волновалась Френсис. Но если девочка и скучала по Тэмми Саггс или по отцу, то виду не показывала. Она никогда ни на что не жаловалась, послушно выполняла, что скажут. Истинный возраст Пэтси был Френсис неведом, но она предполагала, что девочке по меньшей мере шесть, и собиралась осенью отдать ее в первый класс. А чтобы в школе малышке не показалось трудно, решила обучить ее основам. Хотя до декабря оставалось еще целых восемь месяцев, Френсис ужасно хотелось, чтобы Пэтси сама написала письмо Санта-Клаусу и получила подарок вместе с остальными детьми.
Каждый день после закрытия лавки Пэтси шла домой заниматься. Как-то заглянула Милдред, поинтересовалась, как успехи. Френсис так и вспыхнула от гордости:
— Ах, у нее такая светлая головка. Она уже может написать свое имя, а читает так, что залюбуешься. Может, она гений, как знать?
Милдред порадовалась за сестру, но сочла нужным предупредить:
— Ты уж постарайся не слишком привязываться к ребенку. Вернется за ней папаша — каково тебе придется? Ведь у тебя сердце разорвется.
— Знаю, — сказала Френсис. — Она у меня временно.
— Вот именно. Ты уж не увлекайся. Не забывай, это не твой ребенок.
Поздно. Френсис успела полюбить девочку всей душой и втайне надеялась, что они никогда не расстанутся.
Если Освальд не болтал с Пэтси в лавке, не наблюдал за речной жизнью с причала, то сидел на заднем крыльце дома Китченов и рисовал. Однажды дождливым днем на крыльцо вышла Бетти, чтобы достать что-то из стоявшего на веранде холодильника, посмотрела на рисунок и воскликнула:
— Ну вылитая голубая сойка! — И добавила: — Терпеть не могу голубых соек!
С чем и удалилась обратно в кухню.
Но ее слова бальзамом пролились на душу Освальду. Не про ненависть к сойкам, ясное дело. Она узнала, кого именно он пытался изобразить! А ведь поначалу у него все птицы походили одна на другую. Нет, он явно стал рисовать лучше.
Большую часть «сигаретных» денег Освальд теперь тратил на кисти-краски и не видел в том беды. Он так и так стал курить куда меньше.
Дожди прекратились, и как-то Освальд попросил Клода Андервуда, который ежедневно отправлялся в шесть утра на рыбалку, подбросить его на болота — хотел посмотреть на больших скоп и на их гнезда, о которых столько слышал. В книге про птиц Алабамы имелись картинки, но вживую скоп Освальду видеть еще не доводилось.
— Конечно, — рад был услужить Клод. — Отвезу тебя туда и высажу на пару часиков. — Клод видел кое-какие рисунки и был за Освальда очень рад — вот ведь нашел человек любимое занятие. Да и письма стали приходить — из Национального общества Одюбона,[29] штат Алабама, отдел орнитологии.
На следующее утро в пять тридцать Освальд подошел к дому Клода, увидел, что в кухне горит свет, и тихонько постучал. Сибил, жена Клода, с широченной улыбкой открыла дверь:
— Заходите, мистер Кэмпбелл, выпейте кофе. Клод снаряжает лодку.
Освальд прошел в большую комнату с облицованными сосной стенами и сложенным из кирпича камином, перед которым лежал круглый кремово-коричневый ковер. Диван и кресло были обтянуты материалом такого же буроватого оттенка, в тон им были и занавески на окнах. Над камином висела картина, представляющая Тайную Вечерю. Напротив стоял круглый обеденный стол из кленового дерева с вращающимся подносом посередине, стол окружали стулья. Комната была очень складная, чистая и, похоже, нимало не изменилась со времен последнего ремонта, каковой, насколько мог судить Освальд — хотя бы по расписанным еловыми шишками обоям на кухне, — состоялся где-то в сороковые годы. «Место, где само время, кажется, замедляет свой бег», — вспомнилось Освальду, когда Сибил поставила перед ним чашку с дымящимся кофе и тарелку с домашними коричными булочками. Жена Клода и сама словно прибыла прямиком из сороковых — в своем белом фартуке с оборками и с мелкими кудряшками на голове, удержать которые могли только старомодные заколки.