Нечего бояться - Татьяна Зингер

-- Как назвала девочку? -- спросила я Дину в день её возвращения, ковыряясь в тарелке с макаронами.

-- А, -- она наморщила нос, -- Единкой, кажется. Чего морочиться с именем, если не мне с ним жить?

Логика, с которой трудно поспорить. Какова вероятность, что Дина встретит дочь когда-нибудь после? А если и встретит, то лучше безликую Единкой, каких тысячи, чем единственную, с редким именем. Вторую легче узнать и полюбить, первую -- не за что. Я впервые подумала: что если родители не собирались выделить меня среди остальных? Вдруг им просто хотелось похвастаться смешным именем. Не им же жить с ним. И, вероятно, лишь меня смущали стандартные имена. Из-за того, что мое отличалось от них.

Та смена выдавалась на удивление спокойной. Волна паникующих спала, и мы расслабились. Я сидела в приемной, сортируя папки с отбывшими: выздоровел-скончался; выздоровел-скончался. Напарница-медсестра попивала кофе и сетовала на скучные трудовые будни.

Его привезли на каталке. Я не сразу определила, мужчина это или женщина. Вместо головы кровоточила сплошная рана. Но одет он был в мужской комбинезон, а с каталки свисали ноги в ботинках большого размера. Повязка, наспех наложенная в район бедра, пропиталась кровью. Вслед за пострадавшим забежала рыжеволосая девушка. Она заходилась в истерике, хватала ртом воздух и задыхалась, скребя себя по горлу. Просила его не умирать, пыталась дотронуться до окровавленной ладони и нечленораздельно бормотала что-то, понятное им двоим.

Жена, догадалась я, борясь с тошнотой.

Его завезли в лифт и помчали прямиком в операционную.

-- Что произошло? -- никуда не торопясь, медсестра забрала из ослабших пальцев девушки электронную карточку мужа и отложила, чтобы попозже занести её в сканер.

-- Он... Я... Он... -- сипела рыжеволосая.

Медсестра подняла левую бровь.

-- Ларка, разберись с ней.

Я, кивнув, отвела девушку на скамейку. Усадила, дождалась, когда новый приступ затихнет. Смешные веснушки на её носу сейчас казались неуместными и глупыми.

-- Пожалуйста, расскажите, что случилось. Нам нужно оформить запись.

Она говорила сбивчиво, путаясь в словах, временах и склонениях.

Из всей речи я поняла, что две недели назад у её мужа выскочил прыщик на руке. Мужчина сковырнул его. Когда тот начинал заживать -- ковырял вновь и вновь. Рана разрасталась, края загноились. Не помогали и заживляющие мази. Вроде бы ерунда, но сегодня болячку заметил один из сотрудников завода. И он посчитал, что это... проявление мора. Почерневшие гнойные язвы. И муж этой милой рыжеволосой девушки заражен.

Рабочий спросил, что с рукой. А мужчина рассмеялся и пошутил: "Моровая болезнь". Тогда рабочий не придумал лучшего, чем убить "разносчика заболевания". Он молотил его ногами, избивал инструментами. Девушка, которая трудилась вместе с любимым, верещала, её держали, чтобы она не попала под удар. Зачинщика попытались остановить, но слишком поздно. Куском железа он проломил голову, изранил тело.

Наверное, рабочий обезумил и позабыл, что кровь разносила заболевание. Он считал, что от зараженного легче избавиться, чем сообщить властям. Он устал ждать эпидемии и рехнулся от страха... Наверное, его уже скрутили, чтобы казнить.

-- Не переживайте, -- сглотнув комок, тихо сказала я, -- всё наладится. Передайте мне карточку, чтобы я занесла вас в список посетителей вашего мужа.

-- М-мужа? -- заикалась рыжеволосая. -- Он мне не муж... Мы любим друг друга, но...

И тут же охнула. Глаза расширились, в них появился иной оттенок ужаса. Если бы она попала к любому другому слушателю, тот непременно сообщил бы о порочащих связях правительству. И нарушителей бы жестоко наказали за разрушение устоев Единства.

Я сжала челюсть и шикнула на неё, начавшую заходиться в повторной истерике.

-- Молчите!

-- Не жалуйтесь, прошу вас.

-- И не собиралась.

-- Почему?..

Самой бы знать. Но вспомнилась Анна, избавившая меня от плохой записи в личном деле ценой собственной свободы. Или жизни? Перед глазами встало тряпичное тело, которое выносили из учительского барака. Может, я поступлю правильно, если я спасу чью-то шкуру?

Не об этом ли говорила Анна? Надо мыслить, а не бездумно подчиняться правилам. Люди не должны страдать из-за любви.

Тот мужчина умер, не доехав до операционной. Как объяснили позднее: от обильной кровопотери. Медбрат, сообщивший об этом, зашипел на подлетевшую к нему рыжеволосую девушку:

-- Зачем вам видеть его сейчас? Попрощаетесь с мужем в морге, когда его лицо приведут в порядок.

И она взвыла раненной лисицей. В морг пустят лишь родственников. Затем труп сожгут (в крупных городах хоронили, но в Со-На не было своего кладбища), и всё, нет человека. Была б она его женой, то получила бы пособие по смерти, приличную сумму; недельный отпуск. Но так лишилась даже возможности попрощаться. Моё сердце зашлось в немом крике.

-- Постойте, -- медсестра, считывающая карту, помрачнела. -- Вероятно, какая-то ошибка. Указано, что он не женат. Перепроверю...

Сейчас девушку попросят продемонстрировать свою карточку. Без отметки о браке. А она не сумеет соврать об отношениях -- не в том состоянии. Действовать пришлось молниеносно. Я, уловив момент, когда медсестра вновь погрузилась в созерцание монитора, схватила плачущую за ладонь и повела к выходу из больницы.

-- Уходите, -- рявкнула, переступив порог,-- и не возвращайтесь.

-- Я останусь... -- она вырывалась. -- Должна увидеть его... Я люблю его...

-- Убирайтесь отсюда, а не глупите, нарываясь на наказание. Он умер, но вы должны жить, -- мой тон был жесток. -- Идите.

Или я звучала убедительно, или девушка сдалась, но она, склонив голову, пошла прочь от клиники. Вскоре тонкий силуэт смешался с толпой, рыжее пламя волос погасло.

Скрестила руки на груди, вздохнула, прикрыла веки. В животе поселилась пудовая тяжесть. Я вернулась в приемную и навесила маску безразличия.

-- Куда она сбежала? -- поинтересовалась медсестра. -- И почему ты её не остановила? Понятно же, что у них была связь!

Есть ли разница, если мужчина мертв? Связь прервалась, родить нездоровых детей они точно не смогут. Девушка пострадала за двоих -- ей придется жить с памятью о любимом, который погиб у неё на глазах.

-- Глупости, -- я повела плечом. -- Они были сослуживцами.

-- С какого перепугу она тогда так стенала? -- медсестра склонила голову набок.

-- Ну, -- подключился медбрат. -- Умоляла не умирать.

Я надолго задумалась, будто стараясь припомнить речь девушки. Хотя та крутилась в ушах и стучала по вискам. Я смогла бы повторить фразы практически наизусть, но вместо этого сказала: