Викинг - Георгий Гулиа

– Ты очень и очень богат, Тейт. Но тебе не обязательно одаривать нас. Ежели очень захочется совершить благородный поступок – это очень просто для тебя.

– У меня нет золота.

– И не надо!

Скальд надел перстень на палец левой руки – на средний палец – и невольно залюбовался им.

– Ежели только захочешь, можешь отдать мне вещь, которая для меня дороже во сто крат вот этой дорогой безделицы.

Скальд вопросительно глянул на Фроди.

– Не догадываешься?

– Нет.

Фроди торжественно произнес:

– Твой меч, который разрезает пушинку.

IV

Время было предзакатное. Легкий туман курился над фиордом. Противоположный берег был покрыт темной голубоватой дымкой и казался далеким и сказочным. А горы, уходившие в глубь фиорда, словно ступени, поднимались все выше и выше. А самые высокие вершины были освещены ярким солнцем, отчего сам фиорд уже казался погруженным в вечерние сумерки, хотя до них было еще далеко…

Скальд концом длинной палочки чертил на песке ничего не означавшие линии, а Кари сидел рядом на дубовом бревне.

Мир выглядел тихим, покойным, лишенным бурных страстей, погруженным в созерцание собственной успокоенности. Перед этой величественной тишиной обращались в маленькие, в совсем малюсенькие все чувствования, незадолго до этого казавшиеся очень важными. Сам О́дин пребывал в мире и покое и то же самое ниспослал на землю.

Однако скальд – на то он и был скальдом – воспринимал все по-иному. Этот покой – с его точки зрения, очень хрупкий – он противопоставлял неизменной быстротекучести жизни и превратностям бытия. Покой никогда не убаюкивал его, и когда всем представлялось, что все идет к лучшему, в нем пробуждались самые наихудшие опасения. Он рассуждал как-то странно: если вокруг тишина и покой, значит, они обманчивы, они лишь способны набросить пелену на глаза, подобно той, которая сейчас повисла на том, противоположном берегу. На человека, дескать, неминуемо обрушивается одно несчастье за другим.

Люди считали скальда человеком обиженным судьбой и ворчливым вследствие этого. Он якобы склонен был видеть вокруг больше дурного, нежели приятного, радостного. А существа, к которым принадлежал он сам, то есть людей, почитал обреченными на вечные заботы и жалкое прозябание. Для этого у него, по-видимому, имелись достаточные основания. Может быть, он знал лучше и больше других?

Был ли он женат когда-нибудь, имел ли детей, где его близкие? Кто мог ответить на эти вопросы, если сам скальд хранил по этому поводу полное молчание. А если кто и спрашивал его об этом – переводил разговор на другое или просто проглатывал язык, и от него нельзя было добиться ни единого слова. Жил он бобыль бобылем. Все решили, что взялся Тейт из ниоткуда и уйдет в небытие так же незаметно, как и появился.

В глубине души он завидовал тем, кто младенческими глазами смотрел на окружающее, кто верил в добро и обещал посвятить все свои силы борьбе со злом. Скальд не мог не сравнить их со слепыми котятами, хотя, наверное, подобное сравнение было и грубым и односторонним, не учитывающим многообразие и сложность жизни, о которых любил поговорить сам Тейт. Воплощением наивности и доверчивости был для него Кари. Он верил слову и не мог понять, как это человек причиняет зло себе подобному. А ведь именно об этом без конца толковал ему скальд.

Это была чистая душа, подобная гладкой поверхности, на которую следовало нанести некие письмена. И в зависимости от этих знаков и пошел бы жизненным путем молодой человек. В этом скальд был совершенно убежден. Конечно, хорошо слагать стихи и петь их, хорошо сочинять нечто поражающее воображение. Но еще лучше слепить душу невинную, да так, чтобы обладающий ею вышел бы человеком добрым, полезным для всех. Совесть его должна быть чиста и прозрачна, как лесной родничок, как капля, стекающая со льдинки в теплый весенний день.

Тейт понимал, что такому – почти идеальному – человеку трудно, очень трудно жить среди обыкновенных людей, но чем больше будет хороших, тем лучше! При всех обстоятельствах не надо пасовать перед негодяями, перед разбойниками, перед людьми с испорченной душой.

Кари молча глядел на гладкую, уснувшую поверхность воды. Сегодня она была особенная, как бы слюдяная. Да и сам он казался нынче особенным. Может, оттого, что думал о приятном. О ней. О Гудрид. Что она делает в это мгновение? Думает ли о нем? И что думает?.. А впрочем, почему она должна думать именно о нем? Может, Фроди или Эгиль уже заняли свое место в ее душе?

– Они были у меня, – рассказывал скальд. – Явились неожиданно. С подарком. Закатили пирушку. Еды разной, браги и пива понавезли. Ели и пили. Угощали меня особенно рьяно. Словно я конунг.

– Заявились в гости?

– Да еще как! Целого оленя притащили. Бочонок браги. Бочонок пива! Ешь и пей!

– Что же это они? Отчего вдруг такая любовь?

– В том-то и дело! Я долго спрашивал об этом себя. Потом выяснилось, что Фроди приглянулся мой меч. Дедовский меч. И он вымолил его у меня. Правда, сделав при этом ответный подарок. – Скальд показал молодому человеку перстень на левой руке.

Кари залюбовался золотой штучкой с диковинным камнем. Это было какое-то одноглазое живое чудо.

– Я ничего подобного не видал, – простодушно сказал Кари.

– И я, – сказал Тейт.

– И ты отдал меч?

– А что бы ты сделал на моем месте?

– То же, что и ты.

Тейт сказал:

– Что было – то было. Меч – у Фроди, перстень – у меня. Мы вроде бы подружились. Но все это мне не по душе. Скажи мне, Кари, о чем ты говоришь с Гудрид?

– С кем?

Кари вроде бы оцепенел от неожиданности.

– Да, да, с Гудрид.

– Ни о чем.

– Как это – ни о чем? Ведь если ты наедине с девушкой, то что-то говоришь и что-то отвечает она. Или наоборот. Вот я и спрашиваю: о чем вы говорите между собой?

Кари стал вспоминать.

– Ну, о погоде…

– Так.

– О цветах.

– Каких это цветах?

– Которые на лужайке растут.

– И это все?

– Может, о птичках еще, которые поют весной.

Кари говорил истинную правду.

– Так чего же надо от тебя этому Фроди? Ведь он предупреждал тебя…

– Предупреждал.

– И что же?

– Это дело мое. У каждого человека есть свое дело; у Фроди – свое, у меня – свое.

– Ты так думаешь?

– Да.

И это тоже была истинная правда.

V

– Я видел сон, – сказал скальд. – На ту пору ты плавал на севере. Помню как сейчас: выходит из моря некий мужчина. Не молодой и не старый. Идет прямо ко мне. А я сижу на пенечке. Я даже могу указать тебе это место. Недалеко от твоего двора. Можно сказать, что все было как наяву. Все вокруг знакомо, а вот мужчину того не узнаю. Вроде бы где-то видел, а где – не ведаю. Выходит, стало быть, из моря – и прямиком ко мне. Не сказав даже «здравствуй», начинает свою речь… Не начинает, а как бы продолжает ее. Словно мы только что беседовали и кто-то прервал нашу беседу. «И тогда, – говорит, – мы закинули сети. А когда закинули – Кари вдруг прыгнул за борт. Будто увидел особенную рыбу в воде. Мы ему протянули весло, а он не стал за него хвататься. Наверное, решил утонуть. Но не тонет…» И на этом месте незнакомый мужчина присел на корточки и принялся чертить пальцем на песке какие-то знаки. «Вот это, – говорит, – Кари, а это – сети. Сейчас я покажу наш корабль…» И проводит две линии. Жирные. Большим пальцем. А до этого – чертил мизинцем. А на меня совсем не глядит. Уперся взглядом в самый песок. «Мы кличем его, – говорит, – а он плывет себе. И в ус не дует. А потом – исчез, растаял, словно лед в теплой воде». – «Что же это, – спрашиваю, – выходит, погиб Кари?» – «Да, – говорит, – выходит почти так». И сам на моих глазах тает, точно лед в теплой воде… Я проснулся. Думаю: что за сон? Что означает? Но ни тогда, ни сейчас не нахожу ответа.

Кари тем паче не может найти ответа. Сон как сон: немного странный, немного страшный. Вроде бы ничего особенного.

– Как видишь, не погиб, – говорит Кари и смеется.

– И даже в воду не падал?

– Отчего же не падал? Разок-другой искупался. Поневоле, конечно. Но тонуть не думал. Слишком холодная была вода.

А скальду не до смеха. Не понимает молодой человек, какая туча собирается над его головой. А что она собирается – в этом нет никакого сомнения. Неспроста предупреждали Кари. Неспроста вели разговор о нем Фроди и Эгиль. Они не отступятся, ежели положили глаз на Гудрид. А этот меч, который выпросил Фроди у Тейта, может обрушиться на голову Кари. И очень просто. Кто-то должен вмешаться: или отец Кари, или сам Тейт. Пожалуй, лучше Тейту.

– Мне сон не нравится, – говорит скальд. – И напрасно ты не принимаешь его во внимание.

– Принять во внимание? Как? Что я должен сделать?

– Самое простое – это оставить Гудрид.

– Как это оставить?

– В покое. Отойти от нее. Не ходить на зеленую лужайку. Забыть о ней.

– Этого Эгиля, – говорит Кари, – я не боюсь. И Фроди – тоже. Я никого не боюсь. Есть люди, которые всегда боятся. Это те, которые никого не любят и любить не могут. Они не живут, а только существуют.