Слоны умеют помнить - Агата Кристи

– Да, – кивнул Пуаро, – ваши чувства вполне естественны – особенно Селии. Ее это должно волновать больше, чем вас. Но имеет ли все это значение сейчас, в настоящее время? Вы с Селией собираетесь пожениться, так для чего вам копаться в прошлом? Так ли уж важно, покончили ли ее родители самоубийством, договорившись об этом, погибли ли они в авиационной катастрофе, был ли кто-то из них убит случайно, а другой после этого застрелился или же их сделали несчастными какие-то любовные связи?

– То, что вы говорите, разумно и правильно, – отозвался Дезмонд Бертон-Кокс, – но я должен быть уверен, что Селия удовлетворена. Она ведь все равно будет думать об этой истории, даже если не станет о ней говорить.

– А вам не приходило в голову, – спросил Эркюль Пуаро, – что может оказаться очень трудным, если не вовсе невозможным, выяснить, что произошло на самом деле?

– Вы имеете в виду, кто из них застрелил другого, а потом застрелился сам и почему? Нет, если существовала какая-то причина.

– Даже если она существовала в далеком прошлом, имеет ли это значение теперь?

– Не имело бы никакого, если бы моя мать не совала всюду свой нос. Едва ли это сильно волновало бы Селию. Во время трагедии она была в школе в Швейцарии, никто не сообщал ей никаких подробностей, а в таком возрасте все воспринимается значительно проще.

– Но вам не кажется, что вы требуете невозможного?

– Я хочу, чтобы вы все выяснили, – заявил Дезмонд. – Конечно, если вы не можете или не хотите…

– Нет-нет, у меня нет никаких возражений, – быстро прервал Пуаро. – В конце концов, существует такая вещь, как любопытство. Горести, потрясения, болезни – все это человеческие трагедии, естественно привлекающие к себе внимание. Я всего лишь задаю вопрос: разумно ли ворошить прошлое?

– Может быть, нет, – ответил Дезмонд, – но…

– И согласны ли вы со мной, – снова прервал его Пуаро, – что после стольких лет эта задача может оказаться невыполнимой?

– Нет, – покачал головой Дезмонд. – Тут я с вами не согласен. Я считаю эту задачу вполне осуществимой.

– Интересно, – заметил Пуаро. – Почему вы так думаете?

– Потому что…

– У вас есть на то причина?

– Думаю, существуют люди, которые могут многое рассказать, если захотят. Возможно, они не захотят рассказывать мне или Селии, но вы могли бы все у них узнать.

– Интересно, – повторил Пуаро.

– До меня доходили кое-какие слухи, – продолжал Дезмонд. – Кто-то в их семье провел несколько лет в сумасшедшем доме – по-моему, леди Рэвенскрофт. С ней в молодости, если не в детстве, произошла какая-то трагедия – что-то связанное со смертью ребенка.

– Но сами вы ничего не знаете?

– Нет. Об этом слышала моя мать – очевидно, в Малайе. Знаете, как все эти мем-сахиб собираются вместе и начинают сплетничать.

– И вы хотите выяснить, правда это или нет?

– Да, но не знаю, как это сделать. Прошло много лет, и я не имею понятия, к кому мне обращаться. Но пока мы не выясним, что произошло и почему…

– Хотя это всего лишь догадка с моей стороны, но думаю, что я прав, – сказал Пуаро. – Вы имеете в виду, что Селия Рэвенскрофт не хочет выходить за вас замуж, пока не убедится, что не унаследовала от родителей – предположительно от матери – какое-то психическое расстройство. Это так?

– Думаю, она вбила это себе в голову не без помощи моей матери. Очевидно, мама этого опасается, хотя у нее нет никаких оснований, кроме злобных сплетен.

– Разобраться в этом будет нелегко, – предупредил Пуаро.

– Да, но я многое о вас слышал. Говорят, что вы умеете задавать вопросы таким образом, чтобы люди вам все рассказывали.

– Кому, по-вашему, я должен задавать вопросы? Думаю, что когда вы упомянули Малайю, то не имели в виду малайцев. Вы говорили о времени, когда там существовали английские общины, и жены офицеров – «мем-сахиб», как их называли, – сплетничали между собой.

– Я не утверждаю, что от этого может быть какая-то польза. Кто бы ни распространял эти сплетни, они наверняка либо умерли, либо обо всем забыли. Думаю, моя мать многое неверно поняла, а остальное напридумывала сама.

– И вы по-прежнему считаете, что я способен…

– Я не прошу вас ехать в Малайю и кого-то расспрашивать. Тех людей там давно уже нет.

– И вы не можете назвать мне имена?

– Их имена – нет.

– Тогда какие?

– Мне кажется, есть два человека, которые жили у Рэвенскрофтов и могут знать, что произошло и почему.

– Но сами вы не хотите к ним обратиться?

– Ну, я мог бы, но не думаю, что они… Мне бы не хотелось расспрашивать их об этом, и Селии, по-видимому, тоже. Они очень славные женщины – вовсе не сплетницы и не любительницы совать нос в чужие дела – и именно поэтому могут что-то знать. В свое время они наверняка старались помочь, как-то разрядить ситуацию, но не смогли… Простите, я говорю непонятно.

– Напротив, – возразил Пуаро. – Вы меня очень заинтересовали, и думаю, у вас на уме нечто конкретное. Скажите, Селия Рэвенскрофт согласна с вами?

– Я почти не говорил с ней об этом. Понимаете, она очень любила Мэдди и Зели.

– Мэдди и Зели?

– Да, так их называли. Когда Селия была маленькой и я только с ней познакомился, – я говорил, что в деревне мы жили по соседству, – у нее была – теперь это называется девушка au pair[19], но тогда их именовали гувернантками – гувернантка-француженка. Она была очень добрая – играла с нами и другими детьми, – и Селия, а следом за ней вся семья называла ее Мэдди.

– Понимаю – сокращенно от «мадемуазель».

– Да, вы ведь француз. Поэтому мне и пришло в голову, что она может рассказать вам то, что знает и не хочет рассказывать другим.

– Допустим. А другое имя, которое вы упомянули?

– Зели – тоже сокращение от «мадемуазель». Мэдди пробыла там два или три года, а потом вернулась во Францию или Швейцарию. Пришлось нанять другую гувернантку – Селия вместе с родителями звала ее Зели. Она была моложе Мэдди – очень хорошенькая и забавная. Тоже играла с нами, и мы все страшно ее любили. Генерал Рэвенскрофт очень к ней привязался – играл с ней в шахматы, в пикет и так далее.

– А леди Рэвенскрофт?

– Она тоже любила ее, и Зели была ей предана. Поэтому она и вернулась после отъезда.

– Вернулась?

– Да, когда леди Рэвенскрофт заболела и попала в больницу, Зели стала как бы ее компаньонкой и ухаживала за ней. Я точно не знаю, но почти уверен, что она была там, когда произошла трагедия. Поэтому она должна знать, что случилось на самом деле.

– А вам известно, где она сейчас? Вы знаете ее адрес?

– Да, я узнал адреса их обеих. Мне пришло в голову, что вы могли бы расспросить их. Я понимаю, что прошу слишком много… – Юноша умолк, не окончив фразу.

Некоторое время Пуаро молча смотрел на него.

– Пожалуй, из этого может что-то выйти, – сказал он наконец.

Книга вторая

Длинные тени

Глава 11

Суперинтендент Гэрроуэй и Пуаро обмениваются информацией

Суперинтендент Гэрроуэй смотрел через стол на Пуаро, поблескивая глазами. Джордж налил ему виски с содовой, потом поставил перед Пуаро стакан с темно-пурпурной жидкостью.

– Что это за напиток? – с интересом осведомился Гэрроуэй.

– Сироп из черной смородины, – ответил Пуаро.

– Ну-ну, – усмехнулся суперинтендент. – У каждого свой вкус. Спенс говорил мне, что вы употребляете какое-то пойло под названием «тизан»[20]. Это что-то вроде французского фортепиано?

– Нет. Это уменьшает жар и успокаивает нервы.

– Понятно. Очередной дурман для инвалидов. – Он поднял свой стакан. – Ну, за самоубийство!

– Так это было самоубийство?

– А что же еще? – отозвался Гэрроуэй. – Должен заметить, узнать то, что вы просили, было нелегко. – Он покачал головой.

– Сожалею, что причинил вам хлопоты, – сказал Пуаро. – Я совсем как то животное или ребенок из рассказа вашего мистера Киплинга – страдаю от ненасытного любопытства.

– Киплинг сочинял забавные истории, – промолвил суперинтендент. – Свое дело он знал. Мне рассказывали, что ему было достаточно один раз пройтись по эсминцу, чтобы знать о нем больше, чем любой из инженеров в королевском флоте.

– Увы, я не знаю ровным счетом ничего, – вздохнул Пуаро. – Поэтому мне приходится задавать вопросы. Боюсь, что я прислал вам чересчур длинный их список.

– Меня заинтриговало то, как вы перескакиваете с места на место. Психиатры, доклады врачей, кому были завещаны деньги, кто их получил, а кто нет, хотя и рассчитывал получить, дамские прически, парики, имя торговца париками, розовые коробки, в которые их упаковывают…

– И вы все это знаете? – воскликнул Пуаро. – Просто удивительно!

– Дело было загадочное, поэтому мы фиксировали все детали. Толку от этого не было никакого, но сведения хранились в архиве на случай, если кто-то заинтересуется. – Он протянул Пуаро лист бумаги. – Вот. Парикмахеры, дорогая фирма на Бонд-стрит. Называлась «Юджин и Розенталь». Потом они переехали на Слоун-стрит. Вот адрес, но там теперь зоомагазин. Двое их ведущих специалистов несколько лет назад ушли из фирмы – в списке их клиентов значилась леди Рэвенскрофт. Розенталь сейчас живет в Челтенхеме. Занимается тем же бизнесом, но именует себя косметологом. Тот же человек, но другая шляпа, как говаривали в дни моей молодости.