Моя Крепость - Раиса Сапожникова

— Это сукно, донна Эвлалия, мы положим отдельно. Из него надо сшить плащи для сэра Родерика и, возможно, для того мальчика, что появился сегодня ночью. Ты уже видела его?

— Нет, миледи, — равнодушно ответила девушка. — Я с раннего утра была занята в пекарне.

— Ты пекла хлеб, Лалли? — засмеялась юная леди. — Ты это так любишь?

— Люблю, миледи, — призналась та чуть смущенно. — Печь хлеб — дело приятное. И те женщины были рады, что я им помогаю. Вдвоем трудно: надо и огонь поддерживать, и тесто месить, и за чистотой следить. Да и вытащить хлебы вовремя, чтобы не уронить, не дай Бог, на землю...

— Ты такая трудолюбивая, Лалли, — сказала Хайдегерд с завистью. — Это, наверное, хорошо — все уметь делать.

— Научитесь, миледи. Это только по первости трудным кажется, а потом все легче и легче, само пойдет. Но вам, благородной даме, это и ни к чему. Для вас все люди сделают.

— Не скажите, донна Эвлалия, — возразила мать строго. — Человек благородный должен уметь делать все, что и простой умеет, только еще лучше. Иначе что в нем такого благородного? За что его уважать?

— Благородство — оно в душе... — не согласилась служанка. — Не в руках же! Руки чему угодно научить можно. Иглой вертеть или там топором — разве в том важность? А к благородной душе бог милостив. И сердца людские ей подлежат. То есть закон божий для человеков...

— Как красиво ты говоришь, Лалли, — восхитилась опять барышня.

— Верно, и слова, и мысли красивые, — кивнула Леонсия, продолжая разбирать кучу белья. — Это то, что вы сами чувствуете, милая вы моя. Но душа человеческая — не родинка, что от родителей достается и к своим детям переходит. Душа — божье творение, каждому отдельно дается, как поле с плодородной землей. А уж что на том огороде вырастет, не отцу с матерью, а тебе самой выбирать. Сеять, растить, беречь. С людьми этим делиться, детям передавать. Не саму землю, хоть какая бы она была благородная да плодородная, а урожай! То, что выросло... Как тут без умения обойтись? Чем больше умеешь, чем больше знаешь, тем богаче твоя душа. Тем она благородней!

Эвлалия промолчала. Хайди тоже.

В тишине они закончили разборку вещей.

— Вот, Хайди, отнеси эти рубашки в свою спальню и уложи в сундук, что в углу... А из этого полотна, донна Эвлалия, придется кроить уже сегодня. Я имею в виду, для молодого Роланда, о котором я говорила. Конечно, сэр Родерик поделился бы с ним бельем, но я хочу, чтобы у него все было свое.

— Как угодно миледи, — не стала спорить швея.

Тем не менее, Леонсия чувствовала, что девушка с ней не согласна.

— Это не каприз, Лалли, милая. Просто это не обыкновенный юноша. Он сын прежнего лорда, которого король лишил всего и казнил. Он сам просидел год в каменоломне. И сейчас ему очень больно. Больно даже получать подарки. Он ведь видит в моем муже врага! Чем скорее у него будет что-то свое, тем меньше для него унижений. Как он вчера сидел перед нами, в одном только чужом белье! Ах, Лалли, милая, прошу, помогите мне.

— Конечно, помогу, — уверила ее Эвлалия, подходя к отобранным материям. — Только нужна все же пара дней. Вы ведь хотите подарить ему и белье, и всю верхнюю одежду, и зимний плащ? Не будет ли проще взять некоторые готовые вещи, что есть в запасе, и перешить на него? А нижнее я, конечно, сошью сама.

— И еще плащ, милая, если только это не слишком трудно. Новый, и желательно, чтобы отличался от других.

— Я бы вышила его, если таково ваше желание, серебром.

— Серебром не надо. Просто украсьте цветной ниткой, как вы умеете.

И спасибо вам. Это будет доброе дело.

— Миледи, надо бы поскорее взять меру, — перешла девушка на практичный тон. — Где этот молодой господин?

— Сейчас пошлю за ним. Уже скоро время обеда, они с Родериком должны закончить свои военные игры.

Лалли открыла дверь, и Леонсия приказала дежурившему там Алану позвать мальчиков с тренировки.

Глава V

У Роланда крепко кружилась голова.

Впервые с тех пор, как не стало его доброй матущки, кто-то всерьез пытался его учить. Незнакомый, совсем молодой рыцарь в легкой кольчуге поверх замшевой темной туники строго сдвигал брови и заставлял его бегать вокруг двора, прыгать с одной ноги на другую и даже правильно падать — сгибая ноги в коленях, чтобы не ушибиться.

Строгого молодца звали Робер де Рош-Мор. Родерик обращался к нему «мэтр», но видно было, что этот учитель — такой же графский солдат, как и два десятка других, что бегали, прыгали, упражнялись на мечах и боролись, разделившись на пары, на широком дворе замка.

Роланд увидел, что его младший приятель лучше справляется с упражнениями. Бежит легче, совершенно не сбивая дыхание, а к упругим прыжкам и аккуратным падениям явно уже привык. Но ведь и неудивительно: этого мальчугана обучали давно, долго и регулярно. Он сам когда-то старался выучиться этим премудростям от отцовских наемных латников, но это были простые темные парни, знавшие только то, что им самим когда-то вдолбили в кости... А отец даже не думал пригласить для сына войскового учителя.

Но он не сдавался. Пусть я пока хуже этого малыша, но не слабее! Кто, интересно, таскал камни в забое? Кто, рискуя каждую минуту сорваться, лазил по отвесной стене — в темноте, без веревок, босиком? Падал. И не из положения стоя, а с высоты! Так что придется только немного поднапрячься, и в два счета обгоним Родерика, пусть тот не важничает...

Все же, когда урок был окончен, Роланд дышал с трудом и исходил потом. Они оба успели только напиться и сбегать в тот уголок, место расположения которого старший знал лучше младшего: знакомство Родерика с крепостью Арден пока не включало отхожих мест. Теперь будет знать.

И почти сразу же их позвали. Родерик скрылся на втором этаже, где была его — их — спальня и где невозмутимый старый Маркус ждал с ведром горячей воды, а удивленного Роланда смутно знакомый страж задержал при входе и направил на половину графини.

Она находилась в той самой комнате, где прошлой ночью он мылся в теплой воде. Сказать по правде, ему это и сейчас бы не помешало после изнурительной тренировки.

Он сразу почувствовал себя неловко перед женщинами, так как леди была там не одна, а вместе с чужой, темной, строгого вида молодой дамой, которая, едва ответив на поклон, подошла прямо к нему с узкой лентой непонятного назначения.

Оказалось, с него намереваются снять мерку для нового костюма.

Роланд с трудом заставил себя стоять смирно и не убежать отсюда сломя голову.

Отстраненное, слишком спокойное поведение смуглянки, быстрые прикосновения и деловой вид нагоняли на него робость. Эта женщина показалась ему надменнее самой леди графини. Она просто швея, твердил он себе, всего только швея. Она так работает, и что ей за дело, если ее пальцы вызывают дрожь во всем теле у семнадцатилетнего мальчика, которого женщины не касались с тех пор, как умерла его старая нянька. А рядом стоит графиня, видит, как он дрожит, и неужто она все понимает? Да еще пот, от него же сейчас запах, как от коня, пусть она хоть отойдет подальше!

Швея молча сделала свое дело и, присев перед графиней, ушла. Роланд не знал, должен ли он тоже уйти, или подождать разрешения хозяйки. Та же, окинув его с ног до головы прищуренным взглядом, выглянула за дверь и впустила старого графского слугу. Он внес еще одно ведро с водой, и Роланд понял, что предстоит второе купание.

Он не сопротивлялся: в конце концов, купание — штука вполне приятная.

Когда и дама, и слуга вышли, он осторожно снял с себя ту одежду, что ссудил ему сын хозяина, и сложил на табурете. Штаны можно будет легко отчистить от следов многочисленных падений, а пот высохнет. Может, ему и сошьют что-то, но пока это было все, что он имел.

Роланд залез прямо в корыто. Он был достаточно худ, хотя и высок ростом, чтобы поместиться в воде и посидеть пару минут, отдыхая как от упражнений, так и от непрошенного внимания.

Может, он задремал на какое-то короткое время. Потому что неким непостижимым образом возле него вновь оказалась графиня Арден, причем даже не с пустыми руками.

Она принесла попить, и сейчас протягивала ему деревянный кубок, не обращая внимания, что совсем голый юноша в деревянной бадье... окаменел.

Стыд, страх, яростная обида стиснули сердце Роланда! Эта старая дура не считает его мужчиной?! Она его не стыдится? Что она себе думает, стоя со своей гнусной улыбочкой и притворяясь ангелом милосердия! Если он — сирота, если его лишили дома, имени, титула, то уже и издеваться можно?!.

— Пожалуйста, выпей это, — просто предложила Леонсия, и он взял.

Молча пил, не сознавая, что пьет, и вообще плохо соображая, но, пока он глотал питье, приступ стыда как-то прошел. В конце концов, что голое тело? Ничего в нем нет такого ужасного. Если она смотрит, пусть ее. Неприлично, конечно, но не съест его эта дама.

И вообще...

С мироощущением Роланда произошло что-то странное. Он вернул кубок леди, откинулся, отпустил скрученные стыдом мускулы. По его телу вдруг пошла приятная дрожь, прозванивая все члены, а в особенности тот член, что является мужской гордостью. Ему больше не мешало, что достойная леди видит его тело голым. Наоборот, это стало как-то даже приятно...