Всегда вместе - Оскар Хавкин

Это было в тот же вечер.

Хромов и Кеша прошли весь поселок, пересекли Джалинду и углубились в Заречье. За спиной остались кочкарник, нежилые желтые срубы, больница, огни которой просвечивали сквозь кедровник. Шли молча. Пятидесятиградусный мороз, словно бритвой, резал лицо.

— Летом здесь голубицы много, — сказал Кеша только для того, чтобы прервать тягостное молчание.

Хромов не ответил.

— А на кочкарнике той весной хотели стадион строить, — с отчаянием сказал Кеша.

Учитель о чем-то думал.

— Не молчите, Андрей Аркадьевич! — не выдержал Кеша. — Я все понял, еще до сегодняшнего педсовета и до комсомольского собрания. Неправ я. Поделом мне. Вот увидите, увидите, что… — Голос его прервался.

— Знаю, Кеша, — ответил учитель. — Конечно, увижу. Увижу и тебя и Митю хорошими товарищами.

Они остановились. Хромов положил руку на Кешино плечо, а глядел мимо него, куда-то вдаль.

— Главное, Кеша: ты защищал себя и товарищей, а забыл про коллектив, не сумел опереться на него. А коллектив — это сила… Так вот, товарищ адмирал Тихоокеанского флота, давай поговорим…

Поздно вернулись в этот вечер учитель и ученик.

14. В поход!

Незаметно подошла весна.

Сопки освободились от снежных чехлов. На склонах остались только таявшие день ото дня белые клинья. Они розово светились по утрам — и таяли, таяли… Ледяной покров Джалинды, сжигаемый солнцем, стал каким-то пятнистым, скучным, лежал в мутных подтеках.

По вечерам на сопках жгли полынь, чтобы гуще росла новая трава.

Дед Боровиков глядел в чистое, как родник, небо.

— Апрель май догоняет, — приговаривал он. — Завистливый месяц.

Но однажды, в середине мая, выпал беглый снежок. Старый водовоз возмутился.

— И за что только май месяц встречали! — сокрушался он. — Ну ничего, весна свое возьмет!

И верно: это был последний порыв неподатливой, растянувшейся на долгие месяцы забайкальской зимы. Словно лиловый дым пополз по сопкам, настойчивый, неутомимый, живой. Это расцветал багульник — краса и радость забайкальской природы.

Весна!

Для малышей каникулы уже начались. Стайками бродили ребятишки по берегам Джалинды, уходили за Поклонную гору, на дамбу, в старые разрезы, оглашали рудник детским весельем.

Старшеклассники готовились к испытаниям. Дважды в неделю по вечерам приходил в школу Кузьма Савельевич Брынов со своими картами, цветными мелками и коллекциями минералов.

Геолог собрал вокруг себя ватагу горластых и пытливых ребят. Занятия у Брынова проходили бурно. Вдруг затевался какой-нибудь спор, и Кузьма Савельевич с довольным видом разжигал спорящих. Или приносились кем-то найденные камешки, и все начинали их разглядывать и оценивать. Временами геолог принимался рассказывать занимательные истории из своих прежних походов, и тогда из класса доносились взрывы смеха. То геолог рассказывал о том, как неделю плыл вверх по Селемдже и всю дорогу питался ухой из больших налимов; то припоминал какую-нибудь особенную ночевку у речной рассошины; то описывал, как росомаха охотится за кабаргой. А между тем ребята узнавали, что, оказывается, Октябрьская сопка начинена, как пирог, сурьмой, что на Кучикане при промывке золота обнаружили иридий, что долина Этаки — это «долина охры и сурика».

— Эх, ребята, — часто повторял геолог, — тут глаза сами в землю смотрят!

Брынов не просто перечислял месторождения минералов — он увлекал ребят романтикой трудных странствий. Он облекал химические формулы минералов в поэзию поиска и открытий. И когда геолог взмахивал маленькой железной лопаткой, казалось, что она создана не для исследования пластов, а для вычерпывания золотого клада.

Кружковцы разрабатывали маршруты, готовили снаряжение, проводили тренировочные походы.

Геологический кружок Брынова появился на свет среди шума и волнений, вызванных дракой в ольшанике и бегством Зои. Кружок рукоделия Бурдинской вошел в школьную жизнь неприметно и тихо. В этот кружок записались только девочки. Даже сыновья Альбертины Михайловны не решились войти в него: боялись, что товарищи доймут насмешками. И в самом деле, старшеклассники относились к кружку рукоделия с недоверием.

— Артель «Напрасный труд», — презрительно говорил Антон Трещенко.

— Ну как у вас там, Поля? — вкрадчиво спрашивал Трофим Зубарев старосту кружка Бирюлину. — Цветочками занимаетесь?

— Ну что же, что цветочками? — настораживалась девушка, ожидая подвоха. — Ну и что же?

— Да ничего. Сначала цветочки, ягодки потом, — под дружный хохот ребят невозмутимо отвечал Трофим.

Неодобрительно отнеслись к занятиям кружка и некоторые учителя.

— Боюсь, что у девочек теперь не найдется времени на выполнение домашних заданий, забросят учебники, — таково было мнение Варвары Ивановны.

А Геннадий Васильевич постреливал во все стороны серыми глазками и посмеивался: «Мол, посмотрим, что там Кухтенков и Хромов затеяли!»

Директор школы и учитель географии на первые занятия кружка не пришли. Они предоставили Бурдинскую ее собственным планам и намерениям. Надо было выждать, чтобы руководительница кружка освоилась со школой и ребятами. Нетерпеливый Хромов торопил рассудительного Кухтенкова. Наконец директор согласился: «Пойдемте».

— Благодарю вас за внимание, — забасила Альбертина Михайловна, встречая учителей. На ней было простое серое платье.

Она показывала учителям вышивки с изображенными на них виноградными лозами, яркими букетами цветов в корзинках, заячьими мордочками. Эти изображения были уже знакомы учителям по дому Бурдинских.

Девочки вышивали и рукодельничали для себя — приносили с собой из дому занавесочки, носовые платки, полотенца.

— Да, — сказал директор школы, потирая руки, — приятное занятие. Развивает художественный вкус. Очень хорошо!

Бурдинская любезно улыбнулась:

— Красивое всегда воспитывает детей.

Хромов хотел что-то возразить, но Кухтенков сделал ему знак: «молчите».

— Именно поэтому, — сказал директор, — меня не устраивает вид класса, в котором вы работаете.

Девочки отвлеклись от своего рукоделия. Бурдинская и Хромов поворачивались то в одну, то в другую сторону, в зависимости оттого, куда протягивалась длинная рука директора.

— Занавесок на окнах нет. Стены голые. Грустное зрелище… Ну ладно, пойдемте, Андрей Аркадьевич.

Они ушли, больше ничего не сказав Бурдинской, предоставив ей самой разгадывать немудреную загадку, которую поднес ей Кухтенков.

Недели через две, накануне первого дня испытаний, Варвара Ивановна, войдя в класс, остановилась на пороге в изумлении. Класс сверкал, как новенькая монетка: окна были украшены белыми кружевными занавесками; от двери до кафедры наискосок вела чересполосная, красное с зеленым, дорожка. На столе у учительницы в кувшине стояли цветы. И даже на классной доске на гвоздике висел зеленый карманчик для тряпки и мела.

«Ну, это уж лишнее!» решила насчет карманчика Варвара Ивановна. Она впервые подумала с теплотой о Бурдинской.

Занимаясь в этом классе с юными геологами, Брынов заметил:

— Что-то, братцы, симпатичнее у вас стало. Тянет к вам.

— Это всё наши девочки-рукодельницы, — разъяснил Борис. — Школу прихорашивают.

— Антон-то теперь совсем другой стал, — не удержалась Зоя. — Раньше никогда грязь с ботинок не счищал, а теперь ни одного скребка не пропустит.

— Тебе бы туда, к рукодельницам, — проворчал Антон, — а ты, небось, не хочешь. К геологии пристроилась.

Кузьма Савельевич пристально посмотрел на Антона:

— А разве мальчикам нечего делать в рукодельном кружке?

Антон в недоумении взглянул на Бориса, ища у него поддержки.

— Ты шить умеешь? — вдруг спросил геолог Антона.

— Нет, сапожничать умею.

— А в армии, между прочим, и уменье шить пригодится, там мамок и нянек нет… И в походе их не будет… Ну ладно, займемся нашими минералами…

Вскоре в кружок Бурдинской записались Захар Астафьев, Сеня Мишарин. Антон Трещенко остался при своем мнении.

— Вы замечаете, как меняется отношение ребят к школе? — спросил как-то директор школы Бурдинскую.

— Да?

— Теперь если ребята заметят сор и грязь, то берут друг друга в оборот.

— Правильно, — отвечала Бурдинская, — в школе стало красивее.

— Главное, Альбертина Михайловна, это не беспредметная красота. Она воспитывает, приносит пользу.

«Вот тебе и ягодки!» торжествовала Поля Бирюлина над Зубаревым.

Кружок Бурдинской завоевал признание и учителей и школьников. И никто теперь не удивлялся, видя Альбертину Михайловну в школе.

Варвара Ивановна читала ребятам переводные оценки.

Окна класса были открыты настежь. Июньский ветер колебал белые занавески. Солнечные лучи играли, как котята, с красными и зелеными полосами дорожки.