Всегда вместе - Оскар Хавкин

— Это — если хребтом, — согласился Сеня. — А вдруг прямиком, лесовозкой пойдет? Тогда раньше доберется.

— Лесовозкой не пойдет, — возразил Малыш. — До нее четыре километра речкой итти, а в тайге — страшно, безлюдно. Через хребет пойдет, проселком, — убежденно сказал Тиня.

Он явно не договаривал чего-то.

Кухтенков молчал, выжидающе глядя на ребят. Молчала и Варвара Ивановна, строгая, сумрачная, непроницаемая. И по этому молчанию Хромов понял, что решается важная задача.

— Мы пойдем, значит, чуть речкой, — осторожно приступил к делу Малыш, — до шестого кривуна, а оттуда свернем на лесовозку.

— Кто это «мы»? — быстро спросил Кухтенков.

Ойкин взглянул на Бирюлину:

— Зубарев, Астафьев… и я. — Тиня говорил об этом как о деле решенном.

— На лыжах?

— На лыжах.

— Лесовозкой?

— Лесовозкой… И для Зои лыжи захватим, — добавил Малыш.

Кухтенков перевел взгляд за окно. Снегу за эти дни навалило много, ребятам придется прокладывать лыжню. Дорога тяжелая. Варвара Ивановна испытующе смотрела на ребят, Хромов — с любопытством и затаенным волнением на директора школы.

— Вы же знаете, Платон Сергеевич, — убеждал Малыш, — Троша Зубарев на районном кроссе первое место занял…

— Антон просился, — сказал Сеня, — тоже лыжник хороший. Но ребята думают, что ему не следует.

— Значит, не следует, — ответил директор и положил руку на Тинино плечо: — Ну, не сплошайте, ребятки.

Он тщательно прикрыл за школьниками дверь и, весело потирая руки, обернулся к учителям:

— Ну вот, замечательно!

— Нашли время радоваться! — пожал плечами Хромов. — Чему?

Кухтенков нахмурился, и его широкий изжелта-бледный лоб прорезали тоненькие ниточки морщинок.

— Андрей Аркадьевич, — металлическим голосом отрезала Варвара Ивановна, — директор школы радуется не тому, что убежала ученица, а тому, что у нее — хорошие товарищи, умеющие действовать разумно, быстро и самостоятельно.

— Простите меня, Платон Сергеевич, — со всей искренностью сказал Хромов и про себя подумал: «Еще один предметный урок».

Час спустя три человека — двое побольше по краям, а маленький посредине — проворно спускались к Джалинде. И учителя и школьники в большую перемену следили из окон школы за своими товарищами, пока они не исчезли за речным кривуном.

А поздним вечером рудник потрясло новое событие.

Иннокентий Евсюков, ученик восьмого класса, до крови избил своего товарища Дмитрия Владимирского.

Случилось это так.

Ребята возвращались домой из клуба. Шли весело, пели песни, перекидывались снежками. Споров никаких особенно не было, разве только о том, дошли лыжники до зимовья или нет, успели или нет застать Зойку. Да разве это спор!

Всю дорогу Митя Владимирский что-то, смеясь, рассказывал Сереже Бурдинскому. У ключа перед ольшаником Кеша, шедший позади них, догнал Митю. Они остановились, несколько минут говорили о чем-то, а потом Кеша сильным ударом свалил Владимирского на землю. Сережа потоптался на месте, размахивая руками, и побежал обратно, зовя на помощь. Он наткнулся на рабочих с бегунной фабрики, которые, узнав, в чем дело, поспешили к речке. Приближаясь, они видели, как отчаянно защищался Владимирский, выставив вперед голову, с лицом, залитым кровью. Видели, как он зашатался и рухнул лицом в снег. Когда они подошли, Кеша стоял над ним, сжимая кулаки. Кешина телогрейка лежала на снегу, рубаха была изорвана…

На другой день, чуть свет, Кеша тихо, чтобы не разбудить отца, вышел в кухню. Мать, склонившись над деревянной лоханью, стирала. Хлопья мыльной пены белели в волосах, на лице.

— Ты куда в такую рань? — не поднимая головы, тихо опросила мать.

Мог ли он солгать матери, которая понимала каждый его шаг, каждый взгляд, каждый вздох!

— Рубашку перемени, — все тем же тихим голосом, не подымая глаз от стиральной доски, сказала мать.

— Порвал рубаху, — глухо вымолвил Кеша.

Клавдия Николаевна только теперь взглянула на сына. Стирая полотенцем мыльную пену с тонких смуглых рук, подошла к Кеше.

— Что натворил?

— Митю Владимирского… вчера поувечил…

Он подошел к дверям боковушки. Андрей Аркадьевич крепко спал, положив ладонь под щеку. На полу лежала выпавшая из рук книга.

Жарким, прерывистым шопотом рассказал Кеша матери о вчерашней драке у ольшаника.

— Похожу вот немного, — сказал он, глядя с тоской на серебряную дорожку в материнских волосах, — приду… скажу отцу…

Он долго ходил по задворкам. Серый зимний рассвет не приносил успокоения. Нужно же было случиться, чтобы Захар ушел на лыжах!

А когда Кеша вернулся, отца уже не было: Назар Ильич, тоже поднялся рано и заспешил в контору. Клавдия Николаевна в это время отлучалась, и отец ушел, ничего не зная. Вернулся он быстро. Сел, не снимая овчины, на табурет у кухонного стола. Мать продолжала стирку.

— Ты что же это, — хмуро сказал Назар Ильич сыну, — не знаешь, что Евсюковы зря не дерутся? Рука у нас тяжелая…

Он посмотрел на свой лежавший на столе кулак.

Встал, заглянул в боковушку. Учитель спал. Евсюков стал снимать полушубок:

— Пойдем-ка в амбар, там потолкуем.

— Не трожь, — тихо произнесла мать. — Иди себе…

Назар Ильич, чуть помедля, обернулся. Глаза у матери горели сухим жаром.

Евсюков махнул рукой и в накинутом на плечи полушубке вышел из избы.

Хромов к середине второго урока был уже в школе. Он поднялся на второй этаж. В коридоре охватила его обстановка школьного утра. За дверью класса будто что-то плещет, звенит; вдруг скрипнет парта, вырвется чей-то одиночный голос, вспыхнет и погаснет легкий шумок, донесется покашливанье учителя…

Хромов посмотрел расписание: у директора был урок. Он прошел в кабинет Кухтенкова и сел за директорский стол, обдумывая все, что сказала ему Клавдия Николаевна. Тотчас же раздался телефонный звонок.

— Товарищ Кухтенков? — Голос звучал властно и твердо.

— Платон Сергеевич на уроке.

— Кто у телефона?

— Хромов.

Пауза.

— Вот что, товарищ Хромов, говорит Владимирский. Передайте директору, чтобы он явился ко мне немедленно. Понимаете ли, немедленно.

Это было произнесено подчеркнуто.

— То-есть как? — Хромов не скрывал иронии. — Мне войти в класс, прервать урок и директора послать к вам?

— Я вас прошу не острить, мне не до шуток. Разумеется, после урока.

В кабинет кто-то зашел. Хромов поднял глаза и увидел хмурое лицо Варвары Ивановны. Он сделал ей знак: «не уходите». Она села и закурила.

— Хорошо, — сказал в трубку Хромов. — Можно передать директору, зачем он вам понадобился?

Теперь уже Владимирский не скрывал раздражения:

— По-моему, нетрудно догадаться, вам в особенности.

— Если по поводу драки, то почему бы вам, как отцу, не явиться в школу?

Новая пауза была короткой и насыщенной яростью.

— Вы что, Хромов, первый день живете на руднике?!

Через мембрану телефона учителю передавалось тяжелое дыхание директора рудника.

— Владимир Афанасьевич, на руднике я нахожусь недавно, но не понимаю, почему порядки на руднике должны быть иными, чем…

— Что ж! — В голосе Владимирского сквозила явная угроза. — Мне придется сообщить в район о безобразиях, творящихся в школе… Распустились…

Директор рудника положил трубку.

— Как вам это нравится? — обратился Хромов к Гребцовой.

— Мне не нравится, как вы разговаривали с Владимирским, — ответила Гребцова. — Вы разговаривали не как педагог, а как обиженный администратор.

— Вот как? — изумился уязвленный Хромов. Этого он не ожидал.

— Конечно, — с обычным спокойствием, как ученику, выговаривала Варвара Ивановна. — Нам дороги все ученики. А кто прав — еще неизвестно. Вы в школе, а не на лесосеке, не рубите сплеча.

— Мне все известно, — запальчиво ответил Хромов. — Виноват Митенька. А его отец, видимо, и разобраться не хочет.

— А вы помогаете ему? Он, конечно, может притти в школу, но и его надо понять. У меня никогда не было детей, но представляю, что он должен чувствовать. А вы? Обиделись… за честь школьного мундира.

— Ну, идите утешьте его! — сердито сказал Хромов.

— Я уже была, — коротко и все так же спокойно отвечала Гребцова.

Стычку прервал стремительно вошедший Кухтенков. Хромов, возмущаясь, начал рассказывать о разговоре с Владимирским. Варвара Ивановна молчала.

Кухтенков взглянул на Хромова так, будто видел его впервые.

— Андрей Аркадьевич, — сказал он с мягкой укоризной, — а вы не подумали о том, что Владимирский не идет к нам потому, что щадит наш авторитет?

— Как это?

— Да так. Он не хочет, чтобы на руднике заговорили: «Владимирский поехал пушить учителей».