Смертная чаша весов - Энн Перри

— О чем шел разговор вчера вечером? — спросил детектив, когда они вышли из коляски и направились по дорожке к дому врача. Несмотря на то что до поездки они прогуливались в саду Холла, Уильяму было как-то не по себе, и он рад был подышать свежим осенним воздухом.

— Собираюсь вас разочаровать, — с сожалением ответил Стефан. — Оказалось, что именно я приметил или запомнил больше, чем все остальные, и некоторые именно от меня узнали сегодня утром то, чего не знали вчера.

Монк нахмурился.

— Ну, вряд ли вы могли не поделиться с ними своими сведениями. И, по крайней мере, мы знаем, что они скажут, если начнется процесс.

— Вам кажется, что вы зря сюда приехали?

Сыщик кивнул, слишком рассерженный, чтобы говорить. Этого он, конечно, Рэтбоуну рассказывать не станет.

Доктор Галлахер оказался человеком с мягким обхождением, лет пятидесяти или около того, который нисколько не взволновался при известии, что к нему за помощью пожаловали два джентльмена из Уэллборо-холл.

— Ну-ну, — сказал он любезно, — как вам только не стыдно, барон фон Эмден, что это с вами? Дайте-ка взглянуть… Правое запястье, да?

— Извините, что мы обманули вас, доктор. — Стефан улыбнулся и подбоченился, продемонстрировав тем самым, что его сильные здоровые запястья в полном порядке. — Это довольно деликатная материя, и мы не хотели бы оповещать об этом всех. Надеюсь, вы понимаете. Мистер Монк, — он указал на стоявшего рядом с ним сыщика, — старается нам помочь с этим очень неприятным делом, возникшим из-за обвинений, заявленных графиней фон Рюстов.

Галлахер смотрел на посетителей, ничего не понимая.

— О, да вы, значит, ничего не слышали! — Барон скорчил горестную мину. — Боюсь, что она повела себя совершенно… совершенно необычно. И все дело будет слушаться в суде.

— Какое дело?

— О смерти принца Фридриха, — вмешался в разговор Уильям. — С сожалением должен констатировать, что графиня стала распространять в обществе обвиняющие слухи, будто он умер не по причине несчастного случая, а от преднамеренного отравления.

— Как? — Медик был ошеломлен. Казалось, он не мог поверить в то, что расслышал все правильно. — Что вы хотите этим сказать? Неужели… что я… что… я…

— Нет, разумеется, нет, — поспешно заявил Монк. — Никому и в голову не могла прийти подобная мысль. Она обвиняет в отравлении вдову, принцессу Гизелу.

— Боже мой! Это просто неслыханно! Это ужасно! — Галлахер отступил на шаг и упал в кресло. — Но как и чем я могу помочь?

Стефан хотел было заговорить, но детектив резко перебил его:

— Вас, несомненно, вызовут для дачи свидетельских показаний, если мы не соберем достаточно доказательств обратного и не заставим графиню взять назад заявление и сполна выразить свои сожаления и извинения. И самой большой помощью с вашей стороны будут ответы на все наши вопросы с абсолютной искренностью, так, чтобы мы знали, чем располагаем, если она найдет умного защитника, чего нам следует опасаться как самого худшего.

— Ну конечно! Разумеется! Я сделаю все, что в моих силах. — Доктор прижал ладонь ко лбу. — Бедная женщина! Потерять мужа, которого она так глубоко любила, а затем столкнуться с такой дьявольской клеветой — причем со стороны той, которую она считала своим другом… Пожалуйста, спрашивайте, о чем вам угодно.

Монк сел напротив врача в коричневое, сильно потертое кресло.

— Вы понимаете, что я выступаю как бы в роли адвоката дьявола? Я хочу нащупать какие-то уязвимые места. Если я найду их, то буду лучше знать, как высматривать систему защиты.

— Конечно. Начинайте, — сказал Галлахер почти нетерпеливо.

Детектив почувствовал угрызения совести — но очень легкие. Главным для него было — докопаться до правды. Это было единственное, что имело значение.

— Вы были единственным, кто лечил принца Фридриха? — спросил он врача.

— Да, со дня падения и до самой смерти. — При воспоминании об этом медик побледнел. — Я… я честно полагал, что бедняга выздоравливал. Мне казалось, что он стал чувствовать себя значительно лучше. Конечно, он довольно сильно страдал от болей, но так всегда бывает, когда налицо переломы костей. Однако лихорадка стала отступать, и он начал понемногу есть…

— Когда последний раз вы видели его живым? — спросил Монк и уточнил: — Перед тем как он умер.

— Он сидел в постели. — Галлахер был очень напряжен. — Казалось, он был рад меня видеть. Я могу точно воссоздать эту картину. Была весна, как вам известно, поздняя весна. Стоял прекрасный день, солнце заливало всю комнату, на бюро в гостиной стояла ваза с ландышами. Их аромат заполнял всю комнату. Ландыши — самые любимые цветы принцессы. Были. Я слышал, с тех пор она не выносит запах ландышей. Бедняжка… Она боготворила Фридриха. И все время была рядом, с того самого момента, как его внесли в комнату после несчастного случая. Она обезумела, в буквальном смысле слова, совершенно обезумела. Была вне себя от горя и беспокойства за мужа.

Он глубоко вздохнул и после паузы продолжил:

— Но все изменилось, когда он умер. Такое впечатление, что мир рухнул для нее, перестал существовать. Она просто сидела с лицом белым, как мел, недвижимо и молча. Она словно даже не видела никого из нас.

— А от чего он умер? — спросил Уильям несколько мягче, чувствуя в душе борьбу противоречивых эмоций. — С медицинской точки зрения.

Галлахер шире раскрыл глаза.

— Я не делал вскрытия тела, сэр. Ведь это принц королевской крови! Он умер вследствие повреждений, полученных от падения с лошади. У него были сломаны многие кости. Казалось, переломы заживают, но ведь нельзя заглянуть в живой организм, чтобы узнать, какие еще были получены увечья, какие органы могли быть раздавлены, какие ткани нарушены… Причиной его смерти стало внутреннее кровоизлияние. На эту мысль меня наводили все симптомы. Я не ожидал смерти, у меня создалось впечатление, что он выздоравливает, но меня ввели в заблуждение его мужество и твердость духа, в то время как на самом деле он был ранен гораздо серьезнее, чем я предполагал. Достаточно было, наверное, малейшего движения, чтобы лопнул какой-нибудь сосуд и привел к роковому кровотечению.

— А симптомы… — прервал его Монк на этот раз очень мягко.

Какова бы ни была причина смерти — вернее, кто бы ни был этой причиной, — он не мог не сожалеть о человеке, чью кончину сейчас так клинически холодно расследовал. Все, что детектив слышал о Фридрихе, позволяло считать его человеком мужественным и стойким. Он пожелал следовать велению своего сердца и заплатил за это желание сполна и не жалуясь. Это был человек, способный на грандиозную любовь и жертвы, и, может быть, наконец он решил подчиниться зову долга и был за это убит.

— Озноб, — ответил Галлахер, — липкость кожи. — Он сглотнул и стиснул руками колено. — Боли внизу живота, рвота… Думаю, на этой почве и началось кровотечение. Потом появилась потеря ориентации, головокружение, онемение конечностей, впадение в кому и, наконец, смерть. Если говорить точно, он умер от остановки сердца. Короче, сэр, налицо были все симптомы внутреннего кровотечения.

— Скажите, а есть яды, которые при отравлении ими дают такие же симптомы? — поинтересовался Монк, нахмурившись. Ему не хотелось задавать этот вопрос.

Врач уставился на него непонимающим взглядом.

Сыщик подумал о тисовых деревьях в конце живой изгороди из остролиста, о каменной вазе, белеющей на темной зелени. Всем хорошо известно, что узкие тисовые листья, похожие на иголки, очень и очень ядовиты. И все в доме имели к ним доступ. Достаточно было прогуляться в саду — самый что ни на есть естественный поступок на свете.

— Так есть такие яды? — повторил Уильям свой вопрос.

Стефан переступил с ноги на ногу.

— Да, конечно, — неохотно ответил Галлахер. — Существуют тысячи разновидностей ядов. Но зачем, ради всего святого, такой женщине было отравлять своего мужа? Это ведь совершенно бессмысленно!

— А листья тиса могли дать такие же симптомы? — настаивал Монк.

Медик задумался так надолго, что Уильям уже хотел повторить свой вопрос.

— Да, — сказал наконец Галлахер. — Могли. — Лицо у него стало совсем белым.

— Именно такие симптомы? — не отступал сыщик.

— Ну… — Доктор колебался, и лицо стало совсем несчастным. — Да… я не могу считаться экспертом в этой области, но иногда случается видеть деревенских ребятишек, запихавших себе в рот листья тиса. И женщины, как известно, — он замолчал на мгновение и затем грустно продолжил: — Используют их, пытаясь вызвать выкидыш. В соседней деревне примерно восемь лет назад от этого умерла молодая женщина.

Стефан опять пошевелился.

— Но ведь Гизела ни на минуту не выходила из комнат Фридриха, — сказал он тихо. — Даже если его и отравили, она из всех была меньше всего способна это сделать. И поверьте, если б вы знали Гизелу, вам бы никогда и в голову не пришло, что она может кого-то просить доставить ей яд. Никогда в жизни она не поставила бы себя в такую роковую зависимость от кого бы то ни было.