На грани веков - Андрей Упит

— Вот прикажу растянуть тебя поперек коряги да задать такую порку, какой тебе в каретнике от своего старосты получать не доводилось! Ведь наказывал же я с вечера: береги порох пуще глазу! Посылают на войну этакого раззяву! Только пеньку тебе мыкать под началом жены, вот где твое настоящее место!

Разгневанный вожак вернулся к себе, упал на котомку и долго еще не мог успокоиться.

— Ну что ты станешь делать с такими дурнями, когда до боя дойдет? Подмоги от них не жди, одна обуза и беда с ними.

Болотненцы помалкивали. Когда Мартынь в таком настроении, лучше переждать, пока его гнев пройдет, ведь он вспыльчив, да отходчив. Подмочившие порох перешептывались, обсуждая напасть, даже земляки честили их на все лады. Затем они впятером что-то придумали, подсели к костру, вывалили пороховую кашицу из мешочков на бересту и кусок осиновой коры и принялись сушить у огня, перемешивая палочкой. Остальные болотненцы обступили их и дивились: нет, что ни говори, а есть у этого Бертулиса-Дыма смекалка! И ведь высушат, раз плюнуть, пускай тогда кузнец, воевода этакий, заявится да понюхает еще.

Сосновцы и лиственцы уже снаряжались в дорогу. Прежде всего надо было перебраться через речку. Шириной она была шагов в пятнадцать и добрых семь пядей в глубину, брода ни справа, ни слева не могли отыскать. Как посмотришь, вроде и не течет вовсе, вода будто застыла. Но брошенная в воду ветка, словно в раздумье, повернулась на месте, затем чуть заметно начала скользить к востоку. Это показалось просто невероятным — ведь все до сих пор известные реки и ручьи текли или на запад, или же на юг, к Даугаве. Можно подумать, что в вечерних сумерках ратники заблудились и пошли в неверном направлении, но Клав решительно отверг эти домыслы. Он твердо знал, что двигались все время только на север, — выходит, есть и такие реки, что текут на восток, впадая в другую, большую, либо в какое-нибудь озеро. Перебраться через речку было нехитрым делом. Этот берег невысок, хотя и довольно крут, а тот и вовсе низок, за ним снова тянется болотистый лес. У самой воды росли две стройные черные ольхи, их срубили и перекинули рядышком на тот берег. По таким мосткам можно перебраться запросто. Болотненцы все еще вяло копошились возле своего шалаша, а те, кто сушил порох, точно воробьи, стайкой приткнулись на корточках у костра. Только вожак повернулся, чтобы прикрикнуть на нерадивцев, как в это же мгновение произошло нечто неожиданное. Раздался оглушительный грохот, взметнулся черный, прорезанный темно-красным пламенем клуб дыма; такая же черная рука молниеносно отшвырнула вспыхнувшую бересту; кто-то отлетел от костра вверх тормашками; затем из вонючего дыма вынырнула закопченная голова Бертулиса-Дыма, без шапки, с зажмуренными глазами. Букис внезапно обрел такой голос, что даже застывший, окутанный туманом лес дрогнул:

— А, с-сатана! Ну вот и глазам каюк!

Но нет, глаза уцелели, Бертулис-Дым вовремя успел зажмуриться. Вот они раскрылись, с чудовищными белками в черном окаймлении, выпученные с перепугу. Рот у бедняги тоже широко открыт. Дрожа и охая, Бертулис-Дым поднялся на ноги. Ну, все ясно, искра угодила в хорошо просохший порох, из-за нее все и случилось. Болотненцы поспешили на помощь к попавшему в беду товарищу, успели спасти подкатившуюся к огню шапку, принесли воды и смыли с Бертулиса копоть. Копоть сошла легко, но начисто отмыть его так и не удалось, все лицо да еще одно ухо отливали стальной синевой. Пробовали оттирать и отскабливать, но ничего не помогало. Известно, что в таких случаях мелкие несгоревшие крупинки пороха глубоко врезаются в кожу, да так и остаются на всю жизнь. Саднило, должно быть, крепко. Все еще оглушенный, пошатываясь, Бертулис-Дым время от времени со стоном проводил по лицу ладонью. У Инты в котомке было перетопленное несоленое сало, она принесла его на кленовом листе и втерла в лицо Бертулису; синева на нем начала блестеть и отливать, как мечи, отточенные старым Марцисом. Выглядел Бертулис так диковинно, что ратники не могли удержаться от смеха.

Острый на язык Андженов Петерис закричал:

— Бертулис-Дым… И вовсе не Дым, а Бертулис-Порох!

Вот так Бертулис-Дым получил новое прозвище и уже не избавился от него. А то, что лицо стало синее, ему потом в походе пригодилось, да еще как.

Злоключение Бертулиса-Пороха занимало ополченцев долгое время, даже после того как переправились через речку, так что топкий лес они заметили, уже успев промокнуть и обнаружив, что густые кусты чернолоза целыми пригоршнями швыряют в лицо влагу. Эта болотина на черных землях была хуже мшарин, черноземная грязь облепляла ноги, под водою скрывались корни, люди спотыкались о них, падали и измучились больше, чем вчера, шагая в духоте и воюя со слепнями и комарами.

Туман оставался все таким же густым, за двадцать шагов ничего нельзя было разглядеть. И ни единой тропки вокруг. Приходилось брести наобум по топким чащам и островкам, заросшим осокой. А раз неравномерно двигались, так и время нельзя было определить: может, еще позднее утро, а может, и полдень недалек. Даже всезнающий Клав чесал затылок. Подвернулась тропа, проложенная и протоптанная каким-то лесным зверем, но, следуя по ней, они пришли к такому заболоченному озеру, что еле-еле выбрались оттуда.

К вечеру туман стал рассеиваться и погода прояснилась. Солнце так и не вынырнуло из белой завесы туч, но местонахождение его сквозь просветы в вершинах деревьев все же можно было определить, и местность стала куда суше и тверже. Затемно войско Мартыня добралось до сухого ельника, где в яме под поваленным деревом скопилась молочно-серая дождевая вода. Да лучшей тут и не найти было. Переночевали хорошо — зеленовато-рыжий мох под елями, как обычно, был густой и мягкий, в вершинах шумел ветер; под утро, правда, стало прохладнее, огня пришлось развести побольше.

Назавтра большую часть дня шагали по сухому ельнику, огибая непроходимые заросли рослых березок. Солнце уже должно было клониться к закату, впереди блеснула голубизной равнина. Ратники облегченно вздохнули, словно все время плыли по необозримой водной глади и теперь заметили берег. С опушки пахнуло легким воздухом поля, в глаза сверкнуло низкое солнце; у кого нюх поострее, те уловили характерный запах овинной копоти — значит, где-то поблизости жилье.

Продравшись сквозь поросль на опушку, сразу же увидели четыре крестьянских двора, один близ другого. Строеньица маленькие и старые, коньки на крышах совсем иные, чем в сосновских местах. Поля каменистые, наполовину засеянные, наполовину только распаханные с весны и уже заросшие буйной травой. Залаяли две собаки, но тоже как-то иначе, нежели в своей стороне. Мартынь не позволил ратникам сразу же заходить во дворы, решив наперед посоветоваться со старшими.

— Всей оравой мы их только напугаем, нынче народ и без того переполошенный. Пусть сначала двое разведают, что там за люди. Ты, Клав, возьми с собой Марча и ступайте вдвоем! Мушкеты оставьте здесь, чтобы не подумали, что разбойники.

Отрядам он приказал разместиться по опушке и ожидать. Клав с Марчем направились к первому жилью. На дворе издалека увидели какую-то женщину. Заметив приближающихся, она крикнула кому-то, кинулась а ригу и захлопнула ворота. С чурбачка поднялся на ноги высокий костлявый старик с белой округлой бородой и, держась за стенку, заковылял к воротам — видимо, слепой. Клав позвал его издали:

— Не беги, дед, мы тебе ничего плохого не сделаем.

Но старик даже головы не повернул, верно, был еще и глуховат, потому-то женщина так громко и кричала. Ворота он еще нащупал, но внутрь попасть не мог. Разведчики махнули рукой и направились к следующему жилью. И там по двору расхаживала какая-то баба, но она не побежала, а, уткнув руки в бока, глядела на двух малышей, которые у стены риги, лежа на песке, подставили вечереющему солнышку голые животы; затем она повернулась всей дородной фигурой к ратникам. Те сразу же смекнули, что добра и тут не жди. Выговор у нее был какой-то чужой, ратникам он показался чудным — нараспев.

— Бродят тут разные, только баб пугают! Ни одного мужика в дому нет.

Марч так и покатился со смеху.

— Так чего ж лучше, вот мы в самый раз тут как тут.

Женщина взмахнула кулаком.

— Бесстыжие, ох и бесстыжие!

Даже Клав ухмыльнулся, что с ним бывало очень редко.

— Испугаешь тебя такую. Ну да ладно, нам только надобно знать, что это за волость и далеко ли до Эстонии.

— Какая вам тут волость!.. Это Каменистое Тапской волости, Сама волость там, вон где солнышко сейчас. А чего вы в нашей волости ищете, чего вам тут надобно?

Клава даже задела наглость этой бабенки, ее явное неуважение к воину с мечом на боку.

— В твоей волости мы ничего и не ищем, только идем через нее к эстонскому порубежью. Мы королевские солдаты.