Наложница императора - Татьяна Семенова

Чиновники докладывали Сяньфэню о тяжёлой ситуации, и тот пришёл в ярость, узнав, что маньчжурские полководцы проигрывают.

— Надо что-то предпринять, — жаловался он Ланьэр.

— Десятитысячелетний господин должен просто назначить новых генералов, более способных, — ответила наложница. — Лучше, чтобы они были уроженцами тех мест, где будут воевать. И ещё надо привлечь на нашу сторону могущественные китайские кланы. Им тоже, наверно, не по вкусу тайпинские вожди, которые отберут у них все богатства и приравняют к обычным простолюдинам. Тайпины хотят построить Царство с равными правами для всех. Богатым китайцам это совсем не нужно, — она немного подумала и продолжила: — А ведь среди китайской знати наверняка найдутся способные военачальники.

— Не думаю, что Государственный совет будет в восторге. Китаец, управляющий маньчжурскими войсками?! Немыслимо! Такого ещё не было, — император пожал плечами.

— Сын Неба вправе сам устанавливать законы, — сказала Ланьэр.

Сяньфэн улыбнулся. Ему понравилась эта мысль.

— Ещё можно попросить о помощи иностранцев, — продолжила Ланьэр. — У них сильные военные командиры и хорошее оружие.

Сяньфэн задумался.

— Да, может быть, это и неплохой шаг, — через некоторое время проговорил он. — Они согласятся, потому что тайпины, придя к власти, наверняка отберут у них Гонконг, который мы отдали по договору 1842 года, и не разрешат торговать во многих портовых городах.

Такие разговоры вёл император со своей наложницей, посвящая её во все государственные дела и, надо сказать, всякий раз оставался вполне доволен её советами.

Через некоторое время с разрешения маньчжурского правительства могущественными китайскими кланами была создана армия ополченцев под командованием китайских военачальников. Руководил этой армией Цзэн Гофань, весьма способный и талантливый китаец. Он отличался особой жестокостью и считал, что чем больше будет убито бунтовщиков, тем лучше. Его армия называлась «Хунаньские молодцы». Дальше, император обратился за помощью к иностранцам, и те направили к нему генерала Гордона, который так всё организовал и так обучил китайских солдат, что воинство под его командованием получило громкое имя — «Вечно побеждающая армия».

После всех этих мероприятий, тайпины начали сдавать позиции. «Вечно побеждающая армия» Гордона и армия «Хунаньских молодцов» Цзэна Гофаня одерживали победу за победой, в результате восстание было подавлено.

Ланьэр осталась очень довольна тем, что император позволяет ей принимать участие в решении государственных вопросов и даже просит у неё совета. Но Сын Неба почему-то всё не давал ей высшего титула — «драгоценной наложницы». И это по-настоящему беспокоило её. Был только один способ получить титул и закрепиться у власти окончательно — родить от императора ребёнка. Дело в том, что у императрици Цыань не могло быть детей, а император Сяньфэн очень хотел иметь наследника.

И вот то, чего так хотела Ланьэр, сбылось. В 1856 году у неё родился сын — Цзайчунь. Сяньфэн был счастлив. Не меньше была счастлива и Ланьэр. Сын Неба, наконец-то, присвоил ей титул «драгоценной наложницы», и она, приобрела особое положение во дворце — положение матери будущего императора. Правда, младенцем она совсем не занималась — для этого существовало множество нянек и кормилиц.

Ланьэр жила в Западном дворце Запретного города. Восточный дворец, более почётный, занимала законная жена Сяньфэна — императрица Цыань. Конечно, Ланьэр предпочла бы жить в восточном дворце, но пока её устраивали и западные апартаменты, тем более что влияния на императора у неё было значительно больше, чем у Цыань. А соответственно и власти во дворце становилось всё больше. Она активно занималась государственными делами, Сяньфэн не препятствовал этому — наоборот, почти полностью доверился своей драгоценной наложнице. Министры, видя такое положение вещей, шли с докладами к Ланьэр, и та подписывала бумаги или накладывала резолюции. А Сяньфэн только ставил императорскую печать на указах. Некоторые знатные князья и министры начали проявлять недовольство этим. Особенно воинственно был настроен министр по налогам Су Шунь, очень хитрый и талантливый чиновник. Так же недолюбливал наложницу и князь Гун, брат Сяньфэна. Су Шунь и Гун были весьма дальновидными политиками.

Су Шунь, всё-таки склонный к консерватизму, выступал за постепенные реформы, в то время как Гун являлся сторонником самых активных действий. И всё же оба прекрасно понимали, что государство, в том виде, в каком оно было, очень скоро ожидает крах. Стране требовались реформы, особенно в области образования и военного дела. Не менее важно было налаживать дипломатические отношения с иностранными державами, по мощи превосходившими Китай.

Однако Ланьэр была против реформ, а к иностранцам относилась очень негативно. Она постоянно внушала императору не предпринимать никаких попыток сближения с варварами и ратовала за то, чтобы Китай оставался закрытой державой. Но, по сути дела, это было уже нереально. Су Шунь и Гун отлично всё понимали. Иностранцы, несмотря на сопротивление, «вползли» в Китай и развернули активную деятельность, выгнать их из страны не представлялось возможным. Свою силу и превосходство они уже показали в первой «опиумной» войне — зачем же опять ссориться с «заморскими варварами»?

Тем не менее, драгоценная наложница никак не хотела, чтобы император налаживал отношения с иностранными державами.

— Они не знают наших церемоний! Им не ведома учтивость! Они все нервные и бестактные. Разговаривают громко, двигаются резко и суетливо. Если наш народ начнёт перенимать их поведение, будет просто ужасно! — спорила она с князем Гуном, — И потом, иностранцы так отвратительно коверкают китайский язык — единственный универсальный язык, достойный изучения! А как они танцуют? Эти омерзительные ужимки! А наряды их женщин? Платья без рукавов, с открытой шеей! А как они общаются друг с другом? Мне рассказывали, что они целуются при встрече! Это же верх неприличия! А их врачи! Пичкать своих больных какими-то гадкими пилюлями! Говорят, эти пилюли они делают из глаз китайских детей… И ещё: они так кичатся своими изобретениями, а ведь на самом деле всем обязаны нашим учёным. Все открытия, которые они якобы совершили, сделаны с помощью наших мудрецов, додумавшихся до них ещё тогда, когда иноземцы были дикарями. Наши учёные дали им семена, из которых выросла их наука. И мы должны признать себя их учениками?! Это недопустимо!..

Ланьэр совершенно не желала перемен, хотя и была не прочь воспользоваться услугами «заморских варваров», например, для подавления восстаний.

А Князь Гун наоборот упрямо пытался подвигнуть Сяньфэна на реформы и говорил о необходимости сближения с другими государствами.

— Их послы настаивают на аудиенции у вашего величества, — говорил он, обращаясь к Сяньфэню, — но не хотят выполнять ритуал «коу-тоу»[12] перед Сыном Неба. Иностранцы считают это унизительным для себя, говорят, что у своих правителей не совершают челобитных. Может, стоит пойти им на уступки и назначить только три низких поклона без коленопреклонения?

Ритуал «коу-тоу» был извечным камнем преткновения между послами и правительством Поднебесной. Дело в том, что император Китая считал себя владыкой всего мира и соответственно к другим государствам относился как к вассальным княжествам. «Я, — говорил он о себе, — почтительно получив на то соизволение неба, правлю как государь китайцами и иноземцами». Принятый в Китае дипломатический этикет являлся поистине унизительным для гостей. Послов заставляли отбивать земные поклоны, стоя на коленях и ударяясь лбом об пол, не только перед императором, но и перед входом во дворец и даже перед пустым троном. Если послы отказывались, их не допускали к императору, а то и вовсе выгоняли из страны. Всё это мешало установлению нормальных дипломатических отношений.

Например, в 1809 году русский царь направил в Китай посольство во главе с графом Головкиным. Китайские представители остановили его в Монголии и предложили Головкину отрепетировать, как он будет себя вести перед Сыном Неба. К стене комнаты прикрепили табличку с именем императора, и русский посол должен был приближаться к ней на четвереньках, а на его спину, на специальной подушечке следовало положить верительную грамоту от русского царя. Головкин, естественно, отказался от унизительного ритуала. Тогда китайские представители вернули русскому посланнику все привезённые им подарки и запретили въезжать в Пекин.

Ланьэр, присутствуя при разговоре императора Сяньфэна и князя Гуна о «коу-тоу», искренне возмутилась:

— Да как эти заморские варвары смеют требовать нарушения наших традиций? А что, если глядя на них, и наши придворные вздумают не выполнять положенного этикета! Почему мы должны идти на уступки? Ведь это они живут здесь и торгуют на нашей земле!