Мы вчера убили послезавтра - Платон Планктон

- Прости нас, Америка! - Истерично кричал Серый.

- Прости нас, Америка! - Вторила ему разгоряченная толпа.

- Покаемся! - Кричал Серый.

- Покаемся! - Выла толпа.

Неужели они правы? Эти бывшие каторжники и террористы правы? Неужели в наших людях не осталось ничего человеческого? Неужели они разучились думать? Неужели мы можем только каяться и самоуничижаться? Но как так? Ты же этого не замечал. Ты же такой как они, все те, кто сейчас взял на себя вину за мифическую гибель неизвестного посла в несуществующем пожаре. Или не такой? Не жрешь ВПП еду? Общаешься с Глыбой? И ты думаешь, что этого достаточно? Внезапно накатило ужасающее отчаяние. У Димы вдруг пирожок встал поперек горла, он подавился и его вырвало. Ему немного полегчало, но Серый решил его добить.

- Смотрите! - Закричал Серый, показывая на Диму.

- Его вырвало! Он очистился! Он очистился от позора! Как же ему хорошо! Он покаялся по-настоящему! Мы гордимся тобой! Наша демократия может спать спокойно! Либеральные ценности под надежной защитой! Я хочу быть как ты! Мы все хотим быть как ты.

- Да! Мы все хотим быть как ты!

Какие же вы бараны! Кем вы хотите быть? Дима краем глаза заметил, что какой-то паренек пытается вызвать у себя рвоту, засунув себе в горло руку чуть ли не по локоть. Вашу мать! Что ж вы такие тупые? Дима одновременно поймал себя на мысли, что он несколько раз назвал про себя людей баранами, перехватил торжествующий взгляд Серого и понял, что долго этого не выдержит. Снова подкатила тошнота.

Разблевался как красна девица. Тряпка ты, а не мужик. А еще туда же, спорить лез. Как Серый тебя уделал. А все они бараны! Тупые бараны! Как во рту то неприятно пахнет. И вовсе не пирожком. Умыться надо. И рот прополоскать.

Дима краем глаза увидел Михалыча. Михалыч больше не ломал комедию. Он с тревогой глядел на разошедшегося Серого. Серый был в ударе. Народ плакал, каялся, кое-кто блевал. В общем Серый упивался победой в споре с Димой. Да, такие парни видимо и делали в свое время революции. Из-за таких как он, мы до сих пор краснеем перед всем миром. Стоп! Кто краснеет? И за что? И почему мы из-за кого-то краснеем?

Диме было настолько плохо, в голове все настолько сильно перемешалось, что он уже почти ничего не соображал. Единственное, чего ему хотелось, это умыться. Дима медленно по стеночке пошел по направлению к туалету. Все происходящее превратилось в какую-то череду размытых картинок. Как будто и не с ним. Как будто и не здесь. Дима видел происходящее, но не отдавал себе отчета в том, что происходит.

Он видел, как в помещение вошли несколько людей в белых балахонах. "1000 Правых"! Сейчас они наведут порядок. Стоп, кто наведет и какой порядок!? Он видел, как метнулся в сторону запасного выхода Михалыч. Он видел, как Серый нырнул в толпу стоящих на коленях баранов и внешне превратился в одного из них. Уже подходя к туалету, он краем глаза заметил, как Михалыч, которому отрезали путь к черному ходу, побежал к комнате-рефрижератору и спрятался в ней. Дима умылся холодной водой и понемногу начал приходить в себя. Уже твердо стоя на ногах, он вышел из туалета и заметил, как в комнату вслед за Михалычем вошли трое в белом и прикрыли за собой дверь. Дима шатаясь, прошел по коридору и поглядел в стеклянное окошко комнаты-рефрижератора.

Михалыч стоял у дальней стены. В глазах его не было страха. Была скорее досада, что он так глупо попался. Двое в плащах остались у входа, третий подошел к Михалычу на расстояние двух шагов.

- Где второй? - Он говорил с каким-то легким акцентом. Похоже на западнославянский.

- А он покаялся в побеге и вернулся. Дерьмо по пакетикам фасует. - Михалыч усмехнулся. Было видно, что он совершенно не боится людей в плащах. Чтобы в этом ни у кого не осталось сомнений, Михалыч смачно плюнул стоящему напротив в лицо:

- Курва!

Человек в плаще, вытер с лица плевок.

Дима с некоторым восхищением и уважением посмотрел на Михалыча. Сейчас его будут бить, подумал Дима. Но не угадал.

Никто Михалыча бить не стал. Человек в плаще быстро достал из спрятанной под плащом кобуры пистолет и выстрелил Михалычу прямо в лоб. Красное пятно вмиг возникло на стене позади Михалыча, а сам он рухнул на пол.

С улыбкой. Дима, готов был поклясться чем угодно. Михалыч умер с улыбкой.

Человек в плаще вложил пистолет назад в кобуру, шагнул к Михалычу, пнул со всей силы его бездыханное тело, плюнул на него сверху и сказал:

- Русская свинья. Пся крев.

Затем он развернулся и пошел к выходу. Двое других подошли к телу Михалыча. Один начал деловито обрабатывать следы крови на стене из какого-то баллончика, второй начал быстрыми движениями, сдирать с Михалыча одежду, словно пытаясь найти на нем какие-то метки. А может, просто нужно было по инструкции тело без одежды увезти. Дима не успел об этом подумать, как главный начал открывать дверь. Убежать не успеть! Но Дима от неожиданности принял единственно верное решение. Он распластался по стене, рядом с дверью. Дверь распахнулась и прикрыла собой Диму. Человек в плаще вышел. Через пару минут двое тысячников вынесли завернутое в оранжевый мешок тело Михалыча. У Димы пересохло в горле. Он не раз видел эти мешки. "1000 Правых" перевозила в них почту. То есть Дима раньше думал, что почту. Так всем говорили. И Дима верил. А теперь он видел, что в мешках этих вовсе не почта, или, по крайней мере, не всегда почта. Он потихоньку прокрался к запасному выходу, через который вышли люди в плащах. Через щель между дверью и косяком увидел, как они подошли к большому пикапу, закинули в кузов Михалыча в мешке, и как ни в чем не бывало, рассевшись по сиденьям, рванули с места.

Пережитое за последние пять минут привело Диму в чувство похлеще, чем холодная водичка из-под крана. Дима медленно вернулся в комнату-рефрижератор. Никаких следов только что произошедшей там трагедии не наблюдалось. Только на полу валялся небольшой медальон Михалыча. Видимо сорвали случайно, когда одежду снимали и не заметили. Дима поднял медальон. Он был самодельный, сделанный из какого-то значка. Значок был неправильной формы. На белом фоне в центре была красная звезда, вокруг нее венец из колосков и красное знамя сверху.

На знамени было написано: ГВАРДИЯ. В самом верху знамени была просверлена маленькая дырочка, через которую была продернута тонкая веревочка. Веревочка была разорвана. Дима поднял медальон, положил его в карман и направился в основной зал кафе.

Народ в зале немного отошел, утирал друг другу сопли, потихоньку всхлипывал и лишь изредка до Димы доносилось едва уловимое: "Не уберегли, стыдно-то как". Похоже, никто ничего не заметил.

Серый с каменным лицом сидел за столом. Дима, проходя мимо него, пнул стул, на котором сидел Серый и пошел к выходу. Серый встал и пошел следом. Они вышли, сели в машину, и выехали со стоянки.

Некоторое время они ехали молча. Дима хотел что-то сказать, но не находил слов. Перед глазами стояла улыбка Михалыча. Любые слова становились в горле комком. Но все-таки Дима выдавил из себя несколько:

- Урод ты, Серый! Придурок, он же из-за тебя ... его нет ... ты понял!?

- А как тебе было объяснить иначе? - Как ни в чем ни бывало, ответил ему Серый. Либо ему было абсолютно наплевать на Михалыча и на то, что его больше нет, либо Серый так часто терял товарищей, что просто научился относиться к этому по-философски. Скорее всего, второе. От этой мысли у Димы мурашки поползли по коже. Больше он ничего не говорил до конца поездки.

"А как тебе было объяснить иначе?" Действительно, а как? Дима не знал как, но ощущение того, что Михалыч отдал свою жизнь всего лишь за то, чтобы Дима посмотрел на мир другими глазами, было не из приятных. Должен был быть и другой способ показать ему всю нелепость массовых покаяний. Однозначно должен. Не может же каждый раз кто-то отдавать жизнь, за то чтобы другой всего лишь поменял точку зрения. А может в этом и все дело? В том, что иначе нельзя. Иначе было бы слишком просто. И сколько еще должно погибнуть людей, чтобы Дима все до конца осознал?

Дима взвыл. Тихо, но так искренне, что Серый даже встревожился. Ничего-ничего. Я-то рано или поздно все пойму. Я узнаю все, что от меня так тщательно скрывали. Лишь бы никто больше не погиб. Ни Олеся, ни этот придурок Серый, никто. О себе Дима, почему то не подумал. А нужно ли ему это все это понимать? Он не знал ответа на этот вопрос. И вряд ли узнает в ближайшее время. Но процесс пошел, и не в Диминых силах было его остановить. Неожиданно в стекло начали бить капли дождя, Дима включил дворники, ближний свет, и снова вспомнил Михалыча. Где-то там впереди в полумраке, за каплями дождя, размываемая дворниками, виднелась его последняя улыбка.

До самого железнодорожного вокзала Дима не проронил ни слова. А вот слезы были. Скупые и молчаливые.

И что теперь!?

На Диму смерть Михалыча подействовала очень сильно. Первый раз в жизни он увидел смерть вот так рядом. Поэтому он решил помочь выбраться Серому. Странно, ведь этот человек его чуть не придушил, а Димино сознание все равно начинало бастовать, как только он представлял, как этого хмурого великана люди в белых балахонах в оранжевый мешок упаковывают. Не мог Дима этого допустить, никак не мог.