ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ - Леонид Пузин

Будто бы мимоходом загадав загадку Алле Анатольевне, Брызгалов ещё раз извинился за беспокойство и распрощался с ней. Думать, думать и думать! Наконец — что-то конкретное! Яновский вполне успевал в Здравницу до дождя! Мало того — так ловко, что его отсутствие в Дубках никто бы не заметил: к ежевечерним пробежкам Андрея Игоревича все привыкли. И если Бутова застрелил-таки он — это же почти идеальное убийство. Почти стопроцентное алиби. Да, но — дождь? Не мог же Яновский договориться с Небом — чтобы успеть как раз за несколько минут до дождя?

После ужина Барсик без приглашения вспрыгнул на колени к Геннадию Ильичу и, потёршись мордочкой о грудь и щёку майора, развалился с видом снисходительного победителя: мол, ладно, у каждого свои слабости, я, так и быть, прощаю тебе вчерашнюю самозванку. Левой рукой поглаживая самодовольно урчащего кота, правой Брызгалов рассеянно нажимал на кнопки пульта управления телевизором — ничего. То есть — ничего стоящего. После новостей — сплошь реклама. Как и вчера, и позавчера, и третьего дня. А посему, минут двадцать по разным программам посмотрев одно и тоже и не найдя для себя ничего интересного, майор переложил Барсика с колен на кресло и отправился в ванную — сегодня желательно лечь пораньше, завтрашний день наверняка будет не лёгким.

В пятницу, словно бы отмечая начало осени, погода с утра нахмурилась, но дождь, ожидаемый майором с минуты на минуту, всё собирался и всё не шёл. Устроив по телефону лёгкий профилактический втык Витьку и перебросив его на Кузнецова, ровно в одиннадцать Геннадий Ильич выехал в Дубки.

Когда, чертыхаясь, он копался в подло заглохшем двигателе — метрах в трёхстах от шлагбаума, в виду дежурных — наконец-то полил дождь. Брызгалов посмотрел на часы и нервно хлопнул крышкой капота: одиннадцать двадцать пять, чтобы успеть на похороны, необходимо, смирив гордыню, просить помощи у зубоскалов-охранников. Похвалив себя за предусмотрительность, Геннадий Ильич надел плащ, запер автомобиль и по гравийной обочине направился к будке. Когда до неё оставалось совсем немного, обогнавший майора японский "джип" вдруг резко затормозил и из открывшейся задней дверцы высунулось добродушно улыбающееся лицо Пушкарёва.

— Что, Геннадий Ильич, ваша старушка забастовала? Просится на покой? Так сказать, на пенсию?

Этот несколько хамский юмор не мог не задеть майора, но сейчас он был не в том положении, чтобы в свою очередь ответить ехидной колкостью.

— Увы, Фёдор Степанович. Главное — жутко не вовремя. Обещал Алле Анатольевне быть в полдвенадцатого, а тут к панихиде бы, дай Бог, успеть.

— No проблем! Садитесь, Геннадий Ильич. Без двадцати — обязательно будем. А для государственного человека десять минут задержки — самое то. Вы же не на оперативном задании — где надо рассчитывать с точностью до секунды. Вот помяните моё слово, раньше половины первого отпевание не начнётся.

Забравшись в "джип", майор осмотрелся: не считая водителя и охранника, Пушкарёв был один — супруга отсутствовала. Не успел Геннадий Ильич решить, спрашивать или не спрашивать о причине её отсутствия — и то, и другое могло оказаться невежливым — как заговорил Фёдор Степанович:

— Геннадий Ильич, если у вас в "Жигулях" нет ничего секретного, передайте ключи ему, — за этими словами последовал жест, указывающий на дежурного при шлагбауме, — в Дубках очень приличный автосервис, так что к окончанию службы ваш автомобиль будет в полном порядке. Знаю, знаю, Геннадий Ильич, не только от подозреваемых, но и просто даром услуг вы ни от кого не принимаете. Не беспокойтесь — счёт вам выставят по полной программе. Но не дороже, чем в городе. Потому как — по честному.

Поколебавшись с четверть секунды, Брызгалов передал ключ верзиле-дежурному, и "джип", набирая скорость, покатил под ставшим уже проливным дождём.

Спросив позволения, — перенервничал, знаете ли, очень не люблю опаздывать, — майор закурил, откинулся на спинку сиденья и, не считая возможным расспрашивать о жене, собрался завести какой-нибудь пустяковый дорожный трёп, но Пушкарёв перехватил инициативу:

— Вижу, Геннадий Ильич, удивлены, не обнаружив моей Зульфии Эльдаровны? Ей малость этого — не совсем здоровится. Но, между нами, — Пушкарёв заговорщицки понизил голос, — на дух не переносит Аллу Анатольевну. Года, наверно, два. Вообще-то чёрная кошка меж них пробежала раньше, но последние два года — совсем. После того, как с Игорем Олеговичем — ну, это самое… Да и покойника — прости ей Господи — тоже. Не так, конечно, как Аллу Анатольевну, но, узнав об убийстве, сказала, что она не станет плакать об этом извращенце. Мол, сколько верёвочке ни виться…

"Ещё бы, — подумал Брызгалов, — продав Пушкарёву Веру Максимовну, его супруге Игорь Олегович, что называется, "удружил". Однако, господин Пушкарёв, с чего бы ты это вдруг разоткровенничался? На что рассчитываешь в замен?"

На этот незаданный вопрос майору не пришлось ждать ответа. Выдав короткую справку об интимных чувствах своей жены, Фёдор Степанович тоже закурил — судя по запаху, что-то жутко иностранное — и обратился к Брызгалову в совершенно ему не свойственном то ли слегка заискивающем, то ли чуть виноватом тоне:

— Геннадий Ильич, наш разговор вчера… когда вы меня так напугали этими самоубийствами… Верочка ведь совсем ребёнок… и в цепи… да и нет у меня никаких цепей… ну вот, после нашего разговора я подумал и позвонил Владимиру Моисеевичу — вы о нём, вероятно, слышали, наш лучший психиатр… а он этого… сначала — когда я заговорил об осиротевших рабынях — сказал, чтобы я не маялся дурью… а вот когда рассказал о двух самоубийствах — он забеспокоился и приехал сам… где-то около часа разговаривал с Верочкой наедине, а мне после сказал, что случай сложный… и, знаете, Геннадий Ильич, одобрил ваш совет… конечно, не в цепи, но вызвал санитара из клиники, и тот Верочку связал как-то по особенному — у них это называется "надеть смирительную рубашку"… ну, я с санитаром договорился — он теперь при Верочке неотлучно… а если поспать — вызовет сменщика… Так вот, Геннадий Ильич, когда Владимир Моисеевич уходил, то попросил передать вам, чтобы вы нашли время и с ним созвонились. Можно — домой. Вот — возьмите.

Пушкарёв порылся во внутреннем кармане чёрного пиджака и протянул майору плотный белый прямоугольничек.

— Я, Геннадий Ильич, знал, что увижусь с вами на похоронах, поэтому не позвонил с утра. Не думал, правда, встретиться по пути, но так даже лучше. Очень хочу поблагодарить вас за Верочку. Ведь если бы вы вчера не предупредили — подумать страшно, чем бы могло всё кончится… И ещё, Геннадий Ильич, если, конечно, секрет, простите, но как вам это пришло в голову?.. когда даже Владимиру Моисеевичу?..

На лицевой стороне визитной карточки Брызгалов прочёл: Кандинский Владимир Моисеевич — далее адрес и два телефонных номера: рабочий и домашний. Более — ничего. "Чтобы позволить себе такую скромность, надо быть действительно широко известным", - мелькнуло в уме майора.

На обороте косым, стремительным почерком значилось: Геннадий Ильич, буду весьма признателен, если вы позвоните мне в любое удобное для вас время. Считаю, что наш разговор может быть очень полезным.

Завершал послание элегантный росчерк.

Разбирая докторскую скоропись, майор не сразу среагировал на вопрос Пушкарёва, а когда собрался отвечать — дорога кончилась. "Джип" стоял возле бутовской дачи.

— После Фёдор Степанович. Сейчас мне к Алле Анатольевне — надо срочно. Спасибо, что подвезли. А с Верой Максимовной — никаких, конечно, секретов. Но почему — не знаю. Просто: два самоубийства — вот и подумал. А что заинтересовался Кандинский — удивлён не меньше вашего. Всё, Фёдор Степанович. Бегу. Простите.

Гроб находился в гостиной — на задрапированном чёрным подиуме. Добротный дубовый гроб с латунными ручками — без каких бы то ни было претензий на роскошь. Что делало честь вкусу Аллы Анатольевны. Сама она в траурном платье с покрытой по-монашески головой стояла в изголовье — рядом с Лидией Александровной, одетой в точности так, как её хозяйка.

Если в первое посещение бутовской дачи Брызгалова удивило сходство между рабыней и госпожой, то сейчас оно сделалось просто поразительным: Алла Анатольевна и Лидия Александровна казались зеркальным отражением друг друга. Впечатление из-за этого создавалось несколько жутковатое, даже слегка мистическое — чему в немалой степени способствовало странное соединение запахов: воска и ладана — с опьяняющим ароматом роз.

Брызгалов подошёл к Алле Анатольевне, полушёпотом поздоровался с ней и с Завалишиной, извинился за опоздание и заглянул в гроб. По сравнению с тем, что майор увидел во вторник на лесной просеке, лицо Бутова изменилось мало: те же, перемноженные на вечность, мир и спокойствие. Словно вся бурная и далеко не безгрешная жизнь Игоря Олеговича теперь — в посмертии — приобретала иной, для пребывающих в этом мире пока непонятный смысл.