Красота требует жертв - Марина Серова

Уж как Татьяна Александровна собиралась ночью во всем разобраться — ума не приложу. Утром весь мой легкомысленный оптимизм очень быстро начал таять. С виду простенькое дельце на моих глазах превратилось в клубочек вопросов, и теперь этот клубочек катался передо мной туда-сюда, лукаво поблескивая хитрыми глазками запутанных концов, и спрашивал: «Ну, слабо?»

— Да вот и не слабо, — выдохнула я, уныло глядя на шоссе, несущее меня в Тарасов. — «Нет ничего невозможного для человека с интеллектом».

— А он у тебя есть? — спрашивал клубочек.

— Да уж есть, не сомневайся, — огрызнулась я. Хотя, если честно, именно в данный момент мне казалось, что мой интеллект отправился на длительную прогулку в неизвестном направлении. Поскольку я понимала одно — у меня есть целая толпа подозреваемых и ничего конкретного. В конце концов, успокоила я себя, это дельце перешло в руки милиции — пусть-ка они там голову ломают, ежели всю жизнь считали себя умнее меня — вот и флаг в руки. Но это я ляпнула сгоряча. Из своего богатого жизненного опыта я давно уяснила одно — милиция любит брать то, что лежит на поверхности. А уж дальше их не беспокоит, виновен человек или нет. Главное — процент раскрываемости дел. А на поверхности у нас лежал, и плохо лежал — не кто иной, как Виталий. Значит, Татьяна Александровна, придется нам этой самой милиции помогать. А то опять ошибутся.

— И что тебе Виталий, — холодно спросила Таня-два, — доброта заела? Или неземная любовь?

— Нет, чувство справедливости, — вздохнула я. — Просто нехорошо, если невинного человека посадят.

— Да брось… Так уж ты уверена в его невиновности?

— А вот и уверена!

Я зло замолчала, показывая своему «альтер эго», что наш разговор закончен.

Наконец-то из-за поворота показались ряды белых домов. Я подъезжала к родному городу. Взглянув на часы, я отметила, что сейчас девять утра, а через час у меня назначена встреча с Янкиным и его невыносимым Шумахером. Почему невыносимым? Ах, просто у него такая фамилия! Это большинство у нас в «Формуле-1» болеет за Шумахера, а меня его бошская физиономия раздражает. Я болею за Даймона Хилла.

У янкинского немца фамилия была Шумахер. По этой причине я никак не могла проникнуться к нему симпатией.

Спать хотелось смертельно, поэтому я почти силой затащила себя под холодный душ и терпеливо простояла под ним десять минут. Даже немного замерзла. Потом сварила себе натуральный крепчайший кофе, способный пробудить даже от летаргического сна. Все последнее время мой рассудок от жары и всяких головоломок пребывал в каком-то, я бы сказала, взвешенном состоянии. Поэтому приходилось прибегать к таким сильным возбудителям. «Интересно, надолго хватит моего здоровья на этакий образ жизни?» — подумала я, отпивая глоток кошмарной жидкости, по консистенции напоминавшей вязкий и горький шоколад. Бр-р — р… Кофе сделал свое дело. Я восстановила силы, и мой мозг начал работать столь усиленно, что я поняла — переусердствовала.

Во-первых, Света не просто так отправилась на променад в сторону пляжа. Ночью там ходят только психи и пьяные, а Света не относилась ни к одной из этих категорий. Кроме того, ее нашел Виталий, которого обеспокоило ее длительное отсутствие. Ему она сказала, что выйдет на минуту посмотреть, не приехала ли соседка по даче. Значит, Света не хотела, чтобы Виталий знал, куда она отправилась. Плюс ко всему, рассчитывала быстро вернуться.

За подобными рассуждениями вставал образ Елены Эльдаровны. Ведь именно с ней была назначена встреча…

Придется ее, бедную, разочаровать. Она так рассчитывала, что я стану у них работать, а тут — облом. Мое инкогнито придется раскрывать… Конечно, если бы Света осталась жива, я бы еще долго могла удерживать Елену Эльдаровну в уверенности, что я всего лишь девчонка с улицы.

Далее следует Ритка. То есть Ритка ни при чем, просто объявление появилось сегодня, значит, к вечеру ей уже могут позвонить. А то, что владельцу записной книжки известно куда больше, чем мне в данный момент, я почему-то не сомневалась.

Потом есть еще Сережа. Светочкин подельник. Найти его мне может помочь Вика Зелинская, которую я увижу часа через три.

Расписав свой день, я пришла к выводу, что, если постараться, вполне можно решить все проблемы «за один присест». То есть за один день. И хотя даже мне собственная самоуверенность показалась воплощением безумной наглости, я прониклась высоким моментом и улыбнулась. В конце концов, большинство немыслимых подвигов совершается благодаря вере в собственные силы.

В тот момент, когда такая бесспорная истина озарила мой мозг, в дверь позвонили.

Я открыла и на пороге увидела Янкина. За его спиной возвышался солидный белобрысый господин, которого я сразу нарекла Шумахером. А рядом стояла дамочка в теле, с бледной, анемичной кожей и невыразительным и тусклым лицом. Увесистая картошка носа не придавала ей привлекательности, а маленькие глазки-буравчики просто приводили в ужас.

— Доброе утро, Танечка, — потянулся Янкин к моей руке. — Вот и мы. Решили нарушить ваш покой… Знакомьтесь — герр Шумахер с супругой.

— Таня, — представилась я, протягивая этой странной парочке руку.

Если у герра Шумахера при большом желании можно было обнаружить хоть капельку обаяния, то у его супруги оное качество отсутствовало напрочь.

Шумахер внедрил свое грузное тело в мое любимое кресло — я при этом вздрогнула, опасаясь за его сохранность. При этом немец с любопытством оглядел мою обстановку, которой я, к слову сказать, гордилась, и как-то жалостливо крякнул. Видимо, в его стране так жили только представители низших слоев общества. Взгляд же его супруги с крайним неодобрением сверлил меня. Так и хотелось ее заверить, что своим супругом она может пользоваться в гордом одиночестве — мы, русские женщины, вполне обойдемся без ее толстого Шумахера.

Кстати, присмотревшись, я пришла к выводу, что мне повезло — я имею счастье лицезреть в своей квартире типичнейших немцев.

Шумахер что-то сказал Янкину по-немецки, Янкин заерзал в кресле, покраснел и кинул на меня взгляд. Я немецкий знаю и фразу поняла.

— Она слишком сексапильна, чтобы быть умной.

Вот так он меня охарактеризовал! Я задумалась. На что мне обидеться? На то, что не слишком умна, на его взгляд? Или на сексапильность? Решив, что на признание моей красоты обижаться не стоит, я пришла к выводу, что мне не понравилось второе. И на чистейшем немецком я отпарировала:

— Придется вам мириться с некоторыми моими недостатками. Впрочем, если я вас не устраиваю по каким-то параметрам, я не навязывала свою кандидатуру.

Шумахер вылупил на меня глаза и громко запыхтел, как закипающий самовар. А Янкин еще интенсивнее заерзал на краешке стула. Что касается супруги, то она продолжала хранить индифферентное молчание, отчего у меня родилось подозрение, что эта матрона плохо «понимайт» не только русский, но и свой родной язык. А может, она вообще из аборигенов Берега Слоновой Кости?

— Танечка, наверное, мы немного рано приехали к вам в надежде получить сведения об интересующих нас личностях?

Я усмехнулась как можно более зловеще и медленно произнесла:

— Отчего же? Одну из них я нашла.

Он вопросительно взглянул на меня:

— Как? И где…

— В морге уже, наверное, — передернула я плечом. — Видите ли, Константин Сергеевич, к тому моменту, когда мы с ней наконец-то встретились, она была мертва. А вернее сказать — убита.

Янкин вздрогнул. Шумахер нетерпеливо воззрился на него, ожидая, что Янкин переведет мои слова.

— А… деньги? — пробормотал Константин Сергеевич, поднимая на меня полный мольбы взгляд.

— Послушайте, господин Янкин, — проговорила я. — Я только что вам сообщила о том, что Светлана Точилина найдена убитой. Вы меня спрашиваете про деньги… Вы что, не поняли или настолько черствы?

Он замялся.

— Нет, что вы… Просто…

— Просто деньги вас интересуют больше всего на свете, — усмехнулась я. — Хорошо, я постараюсь уважать ваши странные убеждения. Если человеку охота попасть в ад, я считаю это его правом. Особенно когда этот человек пребывает в «здравом уме и памяти», а также вполне совершеннолетний и может отвечать за свои поступки. Так вот, не стану вас мучить ложной надеждой — денег у Светы не было. Более того — никаких денег она не брала.

— Откуда вы знаете?

Я уже хотела было пояснить ему, что то — гда Свете не понадобилось бы шантажировать его менеджера и неведомую владелицу органайзера, но промолчала. Нельзя же рассказывать об этом одному из подозреваемых!

— Это пока мой секрет. Потом я, возможно, объясню некоторые свои умозаключения. Так вот — у Светы денег не было. Поэтому я не могу вас ничем утешить.

Константин Сергеевич очень огорчился. Куда больше, чем Светиной смертью.