Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1 - Джакомо Казанова

Возвратившись в епископский дом, я заявил доброму прелату, что не чувствую призвания окончить здесь свои дни мученической смертью. “Благословите меня и отпустите с миром. А ещё лучше, уйдём вместе и, обещаю вам, мы непременно найдём счастье”, — закончил я.

Предложение моё заставило его рассмеяться, и весь день смех ещё несколько раз овладевал им. Но если бы он согласился, то не умер бы через два года во цвете лет. Этот честный человек понимал, насколько основательно моё отвращение, с сожалением признавая, что напрасно завлёк меня сюда. Он считал себя обязанным обеспечить моё возвращение в Венецию, но, не располагая средствами и не зная, что я при деньгах, обещал лишь направить меня к одному горожанину в Неаполе, у которого я получу шестьдесят дукатов и смогу возвратиться в своё отечество. Я с благодарностью принял его вспомоществование и, поспешно достав из чемодана красивый футляр с подаренной греком бритвой, поднёс оный епископу, прося принять в качестве сувенира. Лишь с величайшим трудом мне удалось уговорить его, поскольку сей прибор стоил как раз шестьдесят дукатов. Он уступил лишь после моей угрозы остаться. Епископ дал мне весьма лестное письмо к архиепископу в Козенцу с просьбой отправить меня в Неаполь. Так я и покинул Марторано, пробыв в нём лишь шестьдесят часов и сожалея об оставшемся там епископе, который со слезами на глазах посылал мне вослед тысячу благословений.

Архиепископ Козенцы, человек умный и состоятельный, поселил меня в своём доме. За столом я с горячностью восхвалял марторанского владыку, но не пощадил его прихожан, а заодно и всю Калабрию, причём с такой язвительностью, что архиепископ не мог удержаться от смеха, равно как и его гости, в числе которых были две дамы, украшавшие своим присутствием нашу трапезу.

Козенца — это город, где порядочный человек может найти для себя развлечения, поскольку там есть богатая знать, красивые женщины и достаточно сведущие люди, получившие образование в Неаполе или Риме. Я уехал оттуда на третий день с письмом архиепископа к знаменитому Джоновези.

Пятеро моих спутников с виду были похожи не то на корсаров, не то на записных грабителей. Посему я старался не показать им, что обладаю полным кошельком, и всё время спал не раздеваясь — необходимая предосторожность в подобной стране.

Я прибыл в Неаполь 16 сентября 1743 года и не замедлил доставить по адресу письмо марторанского епископа, которое предназначалось синьору Дженнаро Поло в приходе Св. Анны. Этот человек, единственной обязанностью которого было вручить мне шестьдесят дукатов, прочтя письмо, объявил, что готов принять меня к себе в дом, дабы познакомить со своим сыном, также интересовавшимся поэзией. После обычных церемоний я согласился, и, приказав доставить мой чемодан, устроился под сим гостеприимным кровом.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Заметив желание моих новых друзей доставить мне честь быть допущенным к руке Её Величества Королевы, я поспешил ускорить приготовления к отъезду, поскольку, вне всякого сомнения, королева стала бы расспрашивать меня и пришлось бы сознаться, что я покинул бедного епископа и сбежал из Марторано. Помимо того, сия государыня знала мою матушку и могла бы сказать, что она теперь в Дрездене, а это было бы крайне неприятно дону Антонио, и вся изобретённая мной генеалогия оказалась бы повергнутой. Посему я счёл за лучшее воспользоваться удобным случаем и уехать. На прощание дон Антонио подарил мне прекрасные золотые часы и вручил письмо к дону Гаспаро Вивальди, которого почитал лучшим своим другом. Дон Дженнаро отсчитал мои шестьдесят дукатов, а сын его просил писать ему и поклялся мне в вечной дружбе. Все провожали меня до самой кареты и, проливая вместе со мной слёзы, напутствовали благословениями и добрыми пожеланиями.

V

ПОЕЗДКА ИЗ НЕАПОЛЯ В РИМ

1743 год

С той минуты, когда я сошёл на берег в Кьодже, судьба, казалось, решила низвергнуть меня. Но в Неаполе она улыбнулась мне и уже не оставляла без своего покровительства. Как видно из дальнейшего, Неаполь всегда был для меня благоприятен.

Я не остался неблагодарным к доброму марторанскому епископу. Если он неумышленно и причинил мне зло, то его письмо к дону Дженнаро явилось источником всех моих последующих благ. Из Рима я написал ему.

Пока мы ехали по красивой Толедской улице, я был занят тем, что осушал слёзы, и только при выезде из города обратил внимание на лица моих спутников. Рядом со мной сидел мужчина лет сорока-пятидесяти, приятной внешности и с некоторой живостью в глазах; зато напротив мой взор остановился на двух очаровательных лицах. Это были молодые и красивые дамы, очень тщательно одетые, с выражением одновременно и скромным, и открытым. Хотя подобное соседство было мне крайне приятно, на душе у меня оставалась тяжесть, и я испытывал потребность в молчании.

До самого Аверзе никто не произнёс ни слова, лишь кучер сказал, что ненадолго остановится там напоить мулов, и за краткостью сего времени мы даже не выходили из кареты. От Аверзе до Капуи мои спутники беседовали почти без передышки, и — невероятное явление — я ни разу не открыл рот. С удовольствием я слушал неаполитанский жаргон моего соседа и приятный говор обеих дам, которые оказались римлянками. Для меня было истинным подвигом провести пять часов в обществе двух очаровательных женщин и не сказать им хотя бы самого тривиального комплимента.

Приехав в Капую, где нам предстояло провести ночь, мы остановились на постоялом дворе. Нас поместили в комнате с двумя кроватями, как зачастую принято в Италии. Неаполитанец обратился ко мне и сказал: “Значит, я буду иметь честь спать с синьором аббатом”. Сохраняя совершенно серьёзное выражение, я ответил, что он может выбирать по своему желанию, даже если хочет распорядиться и по-иному. Одна из дам, как раз та, которая мне особенно понравилась, улыбнулась, и я счёл сие добрым предзнаменованием.

За ужином нас было пятеро, потому что, согласно обычаю, возница кормит своих путешественников и садится за стол вместе с ними. В поверхностном, как свойственно столь обыденным обстоятельствам, разговоре сохранялись благопристойность, остроумие и хороший тон. Любопытство моё возбудилось. После ужина я вышел и, найдя нашего возчика, спросил, кто такие мои спутники. “Этот синьор -адвокат, — отвечал он, — а одна из дам его супруга, не знаю, какая именно”.

Возвратившись после этого в комнату, я из вежливости лёг первым, чтобы дамы могли без стеснения разоблачиться, а утром встал прежде всех и не возвращался до тех пор, пока меня не позвали к завтраку. Нам подали отменный кофе, который я усиленно расхваливал, на что самая привлекательная из дам обещала такой же в продолжение всего путешествия. После завтрака явился цирюльник, и адвокат стал бриться; закончив с ним, нахал предложил мне свои услуги, однако я отказался. Он возразил на это, что носить бороду неопрятно, и удалился.