Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1 - Джакомо Казанова

За сто шагов от дома того благотворителя, которого брат Стефано пожелал удостоить своим посещением, он взял у меня тяжёлый свой плащ, а войдя благословил всех, и каждый поцеловал у него руку. Хозяйка просила отслужить мессу, и монах благосклонно согласился. Когда же, улучив удобную минуту, я шепнул ему на ухо: “Разве вы забыли, что мы сегодня завтракали?”, — он сухо ответил мне: “Это не ваше дело”.

Я не решился возражать, однако, участвуя в сей мессе, был немало удивлён, когда понял, что он не знает обряда. Но это было ещё не самое поразительное. Отслужив кое-как  мессу, он принялся исповедовать весь дом, и каждый получил отпущение грехов, за исключением хозяйской дочери, очаровательной девицы двенадцати-тринадцати лет. Он при всех разбранил её и пригрозил ей адом. Пристыжённая бедняжка залилась слезами. Я пожалел её и не мог удержаться, чтобы во всеуслышание не назвать Стефано лицемером и погубителем сей молодой особы. На мой вопрос, как можно было не отпустить ей грехи, он вполне хладнокровно отвечал, что не может нарушить тайну исповеди. Я не хотел даже есть, твёрдо решившись отделаться от этого мошенника. Выходя, мне пришлось взять один паоло за отслуженную им мессу, то есть исполнить жалкую роль его казначея.

Как только мы оказались на большой дороге, я сказал ему, что ухожу один, так как с ним недолго попасть и на галеры. В запальчивости я назвал его подлецом и невеждой. Он возразил мне, что это лучше, чем нищий, и получил за это пощёчину, на которую ответил ударом палки. Однако же я вмиг обезоружил его, а сам поспешил в сторону Мачераты. Через четверть часа ехавший налегке в Толентино возчик предложил подвезти меня за два паоло, на что я с охотой согласился. Истратив шесть паоло, можно было доехать и до Фолиньо, однако бережливость заставила меня отказаться от сего. Я превосходно себя чувствовал и подумал, что с лёгкостью дойду пешком до Вальчимары. Но пришёл туда лишь через пять часов и совершенно обессиленный. Несмотря на крепость моего организма, пяти часов ходьбы было достаточно, чтобы свалить меня с ног, так как в детстве я никогда не ходил пешком даже на одно лье.

Утром я встал отдохнувшим и был готов отправиться в путь. Но здесь новое несчастие — я вспомнил, что оставил свой кошелёк с семью цехинами на столе в толентинском трактире. Вообразите моё положение! Не будучи уверен, что получу деньги обратно, я не решился возвратиться. В кошельке осталось всё моё состояние, за исключением нескольких медных монеток, завалявшихся в кармане. Я заплатил то немногое, что причиталось с меня, и с отчаянием в сердце пустился в путь, направляясь в Червало. Я был уже не далее одного лье от этого места, когда, пытаясь перепрыгнуть канаву, растянул себе ногу и был принужден сесть у обочины дороги, ибо мог надеяться лишь на помощь какого-либо путника.

По прошествии получаса появился крестьянин с ослом и за один паоло доставил меня в Червало. Мы приехали к человеку самого злодейского вида, и тот, взяв два паоло вперёд, пустил меня в дом. Я просил лекаря, но получил ответ, что он будет лишь на следующий день. Мне дали отвратительный ужин, после чего я лёг в постель, которая могла напугать самого отчаянного храбреца. Я надеялся подкрепиться сном, но именно здесь мой злой гений приготовил для меня адские страдания.

Через некоторое время явились трое, с виду заправские бандиты, вооружённые карабинами. Они говорили на каком-то непонятном жаргоне и, не обращая на меня ни малейшего внимания, громко переругивались. Изрядно выпив, они до полуночи орали песни и только перед рассветом улеглись на охапках соломы. К моему величайшему удивлению, совершенно пьяный хозяин стал укладываться вместе со мной. Чувствуя непреодолимое отвращение быть рядом с подобным существом, я просил его уйти, но он, изрыгая ужасающие богохульства, отвечал, что весь ад не может помешать ему спать в собственной постели. Мне ничего не оставалось, как дать ему место, и на моё восклицание: “Боже! К кому я попал?”, услышал в ответ, что нахожусь в доме самого честного из полицейских приставов Его Святейшества Папы Римского.

Едва улёгшись, сей омерзительный тип вынудил меня защищаться, и сильнейшим ударом я свалил его с кровати. Однако же он поднялся и возобновил свои наглые попытки. Чувствуя, что не смогу от него отбиться, я встал и с трудом доволокся до стула, на коем был вынужден провести остаток ночи. С рассветом ночные гости подняли моего мучителя и, опохмелившись и поорав во всю глотку, взяли свои карабины и ушли.

Я же, оставшись в одиночестве, провёл ещё мучительный час, понапрасну призывая кого-нибудь. Наконец вошёл маленький мальчик и, получив монетку, согласился сходить за лекарем. Сей последний, осмотрев меня, сказал, что для выздоровления потребуется три-четыре дня. Он советовал перебраться в гостиницу, и я охотно согласился. Там я сразу же лёг в постель. Положение моё было таково, что мысль о выздоровлении внушала мне лишь страх. Чтобы заплатить хозяину, у меня было только одно средство — продать свой редингот. Под гнётом обстоятельств пришлось признаться самому себе, что если бы я не вступился за обиженную девицу, то не попал бы в столь печальное положение и, следовательно, моя горячность была совершенно неуместна. Если бы я мог поладить с францисканцем... если бы то, и если бы это... словом, все “если”, разрывающие душу несчастного, который прикидывает в своей голове так и эдак и не может найти никакого выхода. Однако, должен признаться, для молодого человека размышления, вызванные несчастьем, оказываются не без пользы — они приучают его думать.

На утро четвёртого дня, чувствуя себя, как и предсказывал лекарь, способным передвигаться, я решил просить сего честного человека продать мой редингот. Прискорбная необходимость — ибо приближалось время дождей. Но я был должен пятнадцать паоло хозяину и четыре — лекарю.

Как раз в ту минуту, когда я договаривался с сим последним о столь пагубной для меня продаже, в гостиницу вошёл брат Стефано и сразу принялся хохотать, как сумасшедший.

Я был поражён, словно громом, и просил лекаря оставить меня наедине с монахом.

Объясните мне, любезный читатель, как в подобных обстоятельствах не впасть в суеверие! Я ни минуты не сомневался в том, что брат Стефано выручит меня из беды, и кем бы он ни был послан, лучше всего покориться, ибо судьба избрала его, дабы сопроводить меня в Рим.

“Тише ходишь, здоровее будешь”, — изрёк монах, как только мы остались одни. Ему понадобилось пять дней на ту дорогу, которую я проделал за один, но он чувствовал себя лучше прежнего и не подвергся никаким неприятностям. По дороге он узнал, что секретарь венецианского посольства лежит больной в гостинице.