Простая формальность - Барбара Хоуэлл

Синтия почувствовала, как кто-то мягко положил ей руку на рукав. Это была ее мать, которая стояла рядом и сейчас давала понять, что ей пора замолчать и оставить молодого человека в покое.

— До свидания, Джеральд, — сказала миссис Мур, крепко пожимая ему руку. — Нам очень жаль, что ты не можешь остаться, но дела есть дела, я понимаю.

Если Клэй надеялся, что никто не заметит ухода сына, то теперь эти надежды рухнули. Гости были полностью поглощены тем, что происходит. Все молча наблюдали, как официант убирал прибор и стул Джеральда, и оставшиеся одиннадцать мест за огромным столом показались еще более отдаленными друг от друга.

Наступило молчание, еще более тягостное, чем прежде. Сара, прислонившись к подоконнику, грустно смотрела на Алекса и Лэнса. Не замечая ее взгляда, они держались рядом друг с другом, рослые, мрачные, молчаливые. Бет вертела бусы на шее и смотрела поверх голов собравшихся. Она сразу сказала Саре, что сыновья Клэя окажутся снобами, и нечего зря тратить на них время, и теперь упивалась своей правотой. Супруги Лори, как и подобает воспитанным людям, сохраняли полную непроницаемость. Миссис Мур вернулась к тому стулу, на который ей нравилось опираться.

Клэй постучал ножом по бокалу, отчаянно пытаясь создать хоть какой-то шум. Как насчет шампанского, кому налить? Кто-нибудь хочет еще закусок? Через пару минут подадут обед. Он покачался на пятках, хмыкнул и откашлялся.

— Прекрасно! Да-да, шампанского! Прекрасно, изумительно! — прокричала Дорис, протягивая бокал и звеня при этом семью золотыми браслетами. Официант опрометью бросился к ней.

Интересно, подумала Синтия, догадывается ли Тэд Румбах, как все мы благодарны его жене за то, что она так по-дурацки себя ведет?

Вдруг миссис Лори с виноватым видом плюхнулась на один из стульев расставленных вокруг стола. В ту же минуту краска вновь прилила к ее лицу. Каждый воспринял ее поступок как сигнал к действию, все кинулись искать свои места, и наконец в зале возникло небольшое оживление.

Клэй выдвинул стул Синтии и при этом шутливо поклонился. Чокаясь с ним шампанским, Синтия поцеловала его, затем вытянула анемон из вазы посреди стола и воткнула ему в карманчик с платком. Он храбро улыбнулся в ответ и потянулся за маслом.

Вокруг них завязался разговор. Мать Синтии спросила у Лэнса что-то про скрипку. Тэд заговорил с Алексом про лес. Синтия дала знак подавать горячее.

Официанты оживленно заговорили по-французски, и все деловито принялись за обед стоимостью сто долларов с персоны.

Глава седьмая

Мэрион Хендерсон передвигалась по бальному залу отеля, лучезарно улыбаясь коллегам и подчиненным своего мужа, и изо всех сил старалась держаться без высокомерия, на равных — в общем, играла в демократию. Уже были произнесены все речи и подан кофе. Участники банкета встали из-за стола, обрадовавшись возможности уйти от запачканных скатертей, переполненных пепельниц и приставших к локтям крошек. Над головами из невидимых динамиков неслись звуки фокстрота. Служащие фирмы «Пластмассы Беллами», их жены, гости — все общались, танцевали, то и дело натыкаясь друг на друга. Мэрион помахала директору по сбыту и вице-директору по производству, они помахали ей в ответ.

Молодчина эта Мэрион! Заботится о муже, следит, чтобы он хорошо спал, вовремя ел, не переутомлялся. Без нее он бы не смог так эффективно руководить фирмой, уступил бы лидерство, ушел бы в себя, заболел или стал неврастеником. Держу пари, она еще и в постели на что-то способна. Хэнку Хендерсону повезло.

Да нет, это ей повезло.

— Сколько лет, сколько зим! — прокричал прямо в ухо Мэрион управляющий по рекламе.

— Привет, Сэм! Как дела? Где твоя жена? — Лицо Мэрион расплылось в широкой улыбке. Единственная профессия, о которой она никогда всерьез не думала, была профессия актрисы, и сейчас, в конце жизни, Мэрион иногда подозревала, что именно это и было ее призванием. Может, Синтия Мур тоже актриса?

— Привет! Прошу к нашему столику. Хэнк сказал замечательную речь! — Он подвинул ей стул и сделал размашистый жест длинными руками в сторону жены:

— Мардж, знакомься, это Мэрион.

— Привет, Мэрион! Вы шикарно выглядите! Это платье из Парижа?

— Нет. А я собиралась вам на днях позвонить.

— Посидите с нами.

— С удовольствием. Только подождите минуточку, мне нужно поговорить с Хэнком. Сейчас вернусь. — Мэрион послала им свою самую сердечную улыбку и помахала рукой. Ее голос звучал так же неестественно и оживленно, как бойкая мелодия в репродукторе.

Она вовсе не собиралась искать Хэнка. У него был твердо установленный ритуал обмена рукопожатиями после банкета, и этот ритуал не предусматривал присутствия жены, которую надо было бы со всеми знакомить. Мэрион направлялась в туалет, посидеть в одной из кабинок и перечитать то, что она записала сегодня в свой маленький блокнот, который сейчас лежал у нее в сумочке.

— Привет, Мэрион! Ты уже привела в порядок бассейн? — Это говорил кто-то из отдела сбыта — вспомнить бы еще как его зовут?

— Да, бассейн сияет как новенький.

— Ты воспользовалась моим советом? Обратилась в компанию Макгрегора?

— Кажется. Да нет, точно, я же к ним и обращалась.

— Они не подведут. Но если вдруг что не так, позвони мне, ладно?

— Обязательно. Спасибо. Извини, пожалуйста, меня ждут.

— Нет, это ты прости, что задержал, — ответил он обиженно.

Обиделся. Но почему? Она ведь сказала только… Мэрион попыталась спасти положение.

— Да ты меня ничуть не задерживаешь. Я просто хочу… Можешь подождать минуточку? А за совет насчет Макгрегора — спасибо. Ну как, подождешь?

— Ладно, увидимся, — ответил он.

Мэрион пробилась сквозь толпу и вышла в длинный зеркальный коридор, где находились туалеты. Навстречу шла женщина с рыжими волосами и со сверкающей золотом сумкой в руках. Она уже было открыла рот, но Мэрион успела юркнуть в дверь женского туалета.

— Черт, — пробормотала Мэрион, испытывая отвращение к самой себе. К счастью, в уборной никого не было. Мэрион осмелела. — Гады! Сволочи! Дерьмо собачье! — крикнула она, с наслаждением слушая, как ее слова отскакивают от розовых кафельных стен. Склонившись над раковиной, она пыталась прогнать назойливую мелодию фокстрота, которая еще звучала в ее ушах, хотя сюда музыка не доносилась.

Ее насторожил звук шаркнувшей по полу подошвы. И тут же она заметила выглядывавшую из-под двери самой дальней кабинки огромную босоножку, из которой торчали пальцы с ярко-красным лаком на ногтях. Зашелестела туалетная бумага.

А вдруг ее голос узнали? Нет, не может быть. Очень даже может. Быстрее! Мэрион шмыгнула в ближайшую кабинку и поджала ноги так, чтобы ее туфель не было видно. Ее итальянских туфель. Продавец клялся, что в радиусе тысячи миль дрУгих таких не сыскать.

Если она просидит в кабинке достаточно долго, владелица босоножек наверняка уйдет. Кто бы там ни был, это либо служащая фирмы, либо жена служащего, потому что этим туалетом пользовались только приглашенные на банкет. Мэрион не могла допустить, чтобы про жену Хэнка говорили, что она в туалете ругается, как грузчик.

Она заставила себя отключиться, выбросить это нелепое происшествие из головы. В конце концов, не она же служит в компании Беллами, и они ей не указ. Пусть будут довольны, что она вообще пришла.

Она открыла сумку, достала небольшой блокнот и пролистала его до последней записи. Во рту у нее пересохло, строчки ползли и извивались перед глазами, как песок в пустыне. Мэрион заставила себя сосредоточиться и начала читать.

«Мужчина, охваченный религиозным порывом, утверждает, что любит Бога-творца.

На самом деле эта любовь — лишь слабое прикрытие огромного желания быть любимым кем-то могущественным и таким образом иметь возможность оказывать на него влияние и разделять с ним его могущество.

Отношение к мужчине у женщин такое же, как у мужчин к Богу. Они испытывают страх и молят о помощи, делают вид, что поклоняются и любят, но в действительности желают быть любимыми, желают оказывать влияние на мужчин и разделять с ними их власть.

Подлинным богом женщины является мужчина. Достаточно оглядеться вокруг: вот телефон, которым она пользуется — его изобрели мужчины; вот еда — ее производят фермеры-мужчины; улица — ее охраняют полицейские-мужчины; границы страны — их защищают мужчины. Так она начинает осознавать, что все ее существование зависит от хорошего отношения к ней мужчины и ее умения сохранить его расположение — так же, как жизнь мужчины зависит от благоволения Бога.

Рядовая женщина задыхается от давления мужской власти. Это ощущение удушья зачастую именуют депрессией.

Такое положение вещей не изменится, пока женщина не начнет сама участвовать в управлении обществом. Но как добиться этих перемен? Что будет с детьми?»