Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.) - Леонид Васильев

В 678 г. до н. э. Ци организует карательный поход группы чжухоу против царства Чжэн в наказание за его набег на Сун [114, 16-й год Чжуан-гуна; 212, т. V, с. 94 и 95]. И здесь уже вполне отчетливо выступают на передний план карательно-полицейские функции гегемона-ба, которые не был в состоянии выполнять сам суверен-ван. Мало того, вслед за карательной экспедицией Хуань-гун собрал чжухоу, включая правителя наказанного Чжэн, с тем чтобы заключить специальное соглашение, подтверждающее авторитет Ци. В число официальных задач, как бы молчаливо признанных всеми за Ци, входило, в частности, «поддерживать дом Чжоу».

Это не означало, однако, что от Ци требовалось вмешательство в дела домена каждый раз, когда там случалось что-либо серьезное. Напротив, функции «скорой помощи» по традиции обычно ложились на Чжэн и Го. Но задача «поддерживать дом Чжоу» как бы легитимизировала статус гегемона-ба, а в некоторых случаях давала прямой повод для вмешательства в дела домена (как то было во время мятежа Цзы Туя). Вообще же защита собственно китайских земель от все учащавшихся вторжений варваров была едва ли не главным делом гегемона и приносила Хуань-гуну наибольшие политические дивиденды.

Источники утверждают, что на севере Хуань-гун наказал шань-жунов, на западе — бай-ди, что после сокрушительного разгрома Вэй дисцами именно Ци помогло этому царству, построив новую столицу и укрепив ее стеной, что усилиями Хуань-гуна были обнесены стенами и другие города, до того страдавшие от набегов жунов и ди [85, с. 85–87; 29, с. 120–122]. Стоит напомнить в связи с этим, что Конфуций, не слишком-то симпатизировавший Гуань Чжуну, заметил как-то, что, если бы не он (а в глазах Конфуция именно Гуань Чжун был подлинным руководителем Ци, творцом его силы и мощи), «мы все ходили бы с распущенными волосами и запахивали халаты на левую сторону», т. е. уподоблялись бы варварам [ «Луньюй», 243, с. 185].

По некоторым данным, Хуань-гун с помощью военной силы привел к покорности 31 государство, причем большая часть их принадлежала к числу варварских либо полуварварских, располагавшихся в окраинных районах Чжунго или вне его территории [85, с. 85; 29, с. 119]. Что касается государств Срединного Китая, то по отношению к ним Хуань-гун применял в основном карательно-полицейские меры. Новый чжоуский правитель Хуэй-ван (676–652 гг. до н. э.), вступив на престол, направил в царство своего представителя шао-бо Ляо, чтобы он подтвердил полномочия циского Хуань-гуна в качестве ба. За это ван просил покарать царство Вэй, незадолго до того поддержавшее мятежника Цзы Туя. Хуань-гун выполнил эту просьбу [114, 27-й год Чжуан-гуна; 212, т. V, с. 111 и 112], хотя лично против Вэй ничего не имел и спустя несколько лет после этой карательной экспедиции с готовностью содействовал восстановлению разрушенной дисцами столицы Вэй.

Хуань-гун помог также восстановить княжество Син и обнести стеной его столицу после того, как оно тоже стало жертвой набега со стороны ди; он прислал зерно царству Jly в неурожайный год, а затем принял участие в делах Лу, когда там происходила смена правителя после смерти Чжуан-гуна и убийства малолетнего Минь-гуна [114, 28-й год Чжуан-гуна, 1-й и 2-й годы Минь-гуна; 212, т. V, с. 113 и 115, 124–129; 85, с. 86; 29, с. 121]. Неудивительно, что чжухоу, по словам «Го юя», стали относиться к Хуань-гуну с уважением, хвалить его за соблюдение норм, за бескорыстие и добродетели. Впрочем, столь стандартно-похвальные с точки зрения нормативной конфуцианской традиции отзывы были явно преувеличенными [85, с. 86, 87; 29, с. 121]. Ведь хорошо известно, что всесильный правитель Ци отнюдь не был бескорыстным благодетелем. Напротив, он был весьма честолюбив и имел далеко идущие цели, о чем можно судить по другим эпизодам из того же источника. Умерял аппетиты своего царственного патрона и смягчал возникавшую в связи с этим напряженность, как правило, Гуань Чжун, с мнением которого — на этом стоит сделать специальный акцент — Хуань-гун всегда считался.

Наведя некоторый порядок в Чжунго, где на смену спорадическим столкновениям царств и княжеств друг с другом пришли все более частые совещания чжухоу, улаживавшие под председательством правителя Ци многие спорные проблемы, Хуань-гун обратил внимание на главного потенциального противника Срединных государств — царство Чу. Это сильное и крупное государство, расположенное к югу от бассейна Хуанхэ, с начала VII в. до н. э. стало регулярно вмешиваться в дела Чжунго, чаще всего выступая за наведение порядка в южных, близких к Чу царствах, таких, как Чжэн или Чэнь и Цай. По-видимому, эта активность Чу раздражала циского гегемона-ба, что и было главной причиной столкновения.

Поводы для него были самые разные. Сыма Цянь, например, приводит такой случай. Одна из жен Хуань-гуна, родом из Цай, расшалившись, стала раскачивать лодку, чем напугала не умевшего плавать мужа. В гневе Хуань-гун вернул жену отцу, а тот, в свою очередь рассердившись, отдал ее в жену кому-то другому. Именно поэтому в 656 г. до н. э. Хуань-гун и Гуань Чжун во главе чжухоу направились походом на юг, напав сначала на Цай, а затем пойдя против Чу. Когда чуский Чэн-ван (правители Чу уже давно и довольно демонстративно именовали себя ванами, хотя в табели чжоуской иерархии они обычно обозначались знаком цзы, что примерно соответствовало средневековому европейскому титулу виконт) попытался узнать о причине вторжения, Гуань Чжун жестко заметил, что еще великому цискому Тай-гуну было дано официальное право надзирать за порядком в этом районе Поднебесной, что чусцы перестали платить положенную дань чжоускому вану, а это сказывается на возможности вовремя и в должной полноте приносить жертвы, и, наконец, что в свое время из похода на юг не вернулся чжоуский Чжао-ван, за что Чу тоже должно ответить.

Как видно, поводы для военной экспедиции звучали веско. Но чусцы повели себя умело. Не возражая против верховного права надзора за порядком и пообещав впредь исправно присылать в домен вана должные подношения, правитель Чу решительно отказался нести ответственность за исчезновение Чжао-вана с его армиями, заявив, что в те отдаленные времена чусцев в этом районе еще не было («Спросите об этом у берегов реки», — не без ехидства заметил он). В общем, дело было улажено миром [114, 4-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 139 и 140–141; 103, гл. 32; 71, т. V, с. 47–48]. Но после этого Чу начало еще активнее вмешиваться в дела южных царств Чжунго. Дальнейшее развитие событий свидетельствовало о приближающемся закате яркой звезды циского гегемона. Негромкий, но твердый голос южного Чу прозвучал для чжухоу как своего рода знак недовольства и внутреннего сопротивления. Первым это почувствовал сам Хуань-гун.

В 651 г. до н. э. в Куйцю он в очередной раз пригласил чжухоу на торжественный сбор, на сей раз по случаю своего семидесятилетия. Вообще-то такие совещания созывались им достаточно часто — за четверть века с небольшим их состоялось девять; на три из них правители съезжались на боевых колесницах, т. е. они так или иначе были связаны с военными либо карательными экспедициями, а на шесть — на парадных колесницах [85, с. 85–86; 29, с. 120]. Съезд чжухоу в Куйцю стал для них едва ли не центральным событием. Это была своеобразная кульминация могущества Ци, но одновременно и новая проба сил в изменившихся обстоятельствах. С одной стороны, громко раздавались голоса льстецов и клятвы верности. Сам недавно взошедший на чжоуский престол Сян-ван (651–619 гг. до н. э.) прислал со своим сановником кусок жертвенного мяса и ряд других подарков, официально освободив юбиляра от положенного при приеме таких подарков церемониала (следуя мудрому совету Гуань Чжуна, Хуань-гун все же совершил необходимый церемониал). С другой стороны, среди чжухоу слышались разговоры о высокомерии циского правителя, причем тон задавал тот самый сановник вана Цзай Кун, который привез официальное соизволение вана об освобождении от церемониала, обязательного при приеме подарка от сына Неба. Этот же сановник на обратном пути, повстречав опаздывавшего на съезд цзиньского Сянь-гуна, посоветовал ему не только не торопиться, но вообще не ехать в Куйцю, мотивируя свой совет недобродетельностью Хуань-гуна, который будто бы только и думает о том, чтобы захватить побольше земель и к тому же использовать в своих интересах смуту в Цзинь [85, с. 106; 29, с. 143–144; 103, гл. 32; 71, т. V, с. 48–49].

Был ли этот демарш советника вана, имевшего высокий титул чжоу-гуна, — чем-то вроде самодеятельности, вызванной обстоятельствами? Едва ли. Тем более что повода для недовольства Чжоу поведение Хуань-гуна не давало. Отказавшись от дарованной ему привилегии, он был сама лояльность. Скорее всего, поведение чжоуского сановника означало, что новый ван сам был полон амбиций и явно побаивался стареющего гегемона. И видимо, для таких опасений были некоторые основания. Ведь циский Хуань-гун был честолюбив, как это вполне определенно явствует из его сетований, помещенных в 32-й главе труда Сыма Цяня: