Курская битва, которую мы начали - Петр Букейханов

Учитывая все изложенное, это означало, что основное влияние на исход борьбы на советско-германском фронте в конце 1942 года стали оказывать исключительно военные факторы. Однако в военном аспекте вслед за стратегией «блицкрига» перестала оправдывать себя и оперативно-тактическая схема «блицкрига» – глубокие прорывы с выходом на коммуникации противника подвижных танковых и механизированных соединений, успешно осуществлявшиеся благодаря тесному взаимодействию на поле боя моторизованных и механизированных артиллерийских и пехотных частей, танков и авиации. Немецкая армия за первые полтора года войны на Восточном фронте показала все оригинальные оперативные и тактические схемы и решения, нарабатывавшиеся германцами в течение столетий, и в полной мере реализованные благодаря техническим инновациям и высокой боевой выучке Вермахта. После этого планы и действия немецких военачальников перестали быть неожиданными для советского военного руководства и фронтового командования (в мемуарной литературе советских «полководцев-победителей» было принято снисходительно упоминать о шаблонном мышлении немецкого генералитета), а разработать что-либо принципиально новое в области оперативного искусства Германский Генеральный штаб не сумел, да и вряд ли это было возможно. Соответственно, органы управления Красной Армии перестали допускать те ошибки, вынуждаемые оперативными и тактическими комбинациями немцев, которые могли принести противнику крупный успех оперативного или даже стратегического характера, как это было в начале войны. Как следствие, решающее значение для хода и результатов боевых действий приобрели количественные факторы соотношения сил и средств, так что военное поражение Германии стало только вопросом времени.

Благодаря прочности тыла и жестоким мерам по укреплению трудовой и воинской дисциплины Красная Армия, потерпевшая в 1941 – 1942 гг. ряд поражений, катастрофических для любой европейской армии любой европейской страны, не развалилась окончательно, а постепенно восстановила свою боеспособность и продолжала сопротивление, накапливая боевой опыт.

Высшее военное руководство Германии осознало крах своей наступательной стратегии на Восточном фронте после битвы под Сталинградом. 1 февраля 1943 года, на совещании в Ставке Главного Командования Вермахта, Гитлер вынужден был отметить, что «… возможность окончания войны на Востоке посредством наступления более не существует»[155].

Соответственно, по мнению известного английского военного специалиста генерала Джона Фуллера (John Fuller)[156], в марте 1943 года Гитлеру уже стало ясно, что предотвратить поражение в войне можно только политическими средствами (действительно, вовремя не использовав политические средства для обеспечения успеха стратегии молниеносной войны на Восточном фронте, затем понадобилось прибегнуть к ним, чтобы попытаться избежать разгрома на этом театре военных действий. – П. Б.). Теперь руководству Германии следовало противопоставить русским их англо-американских союзников, используя, прежде всего, страх европейцев и американцев перед вторжением Красной Армии и одновременно недоверие, подозрения и опасения коммунистического руководства СССР по поводу действительных намерений правящей элиты капиталистических стран. Свое мнение Фуллер обосновывает изменениями в характере немецкой пропаганды, которая летом 1943 года вместо лозунга завоевания жизненного пространства для немцев (нем. Lebensraum)[157], выдвинула лозунг защиты общеевропейского дома от азиатско-еврейского большевизма СССР и агрессии великих внеевропейских держав США и Великобритании – превращение Европы в крепость («Крепость-Европа», нем. «Festung Europa»)[158]. В связи с этим от немецкой армии в дальнейшем требовалось максимально затянуть военные действия, чтобы выиграть время для искусственного и естественного развития противоречий между русскими и их англо-американскими союзниками. Вермахт должен был оставить стратегию «сокрушения» (нем. «Niederwerfungstrategie») и перейти к стратегии «истощения» (нем. «Ermattungstrategie»).

Перейдя к стратегии затягивания войны, политическое руководство Германии должно было попытаться искусственно создать или использовать естественно складывающиеся условия, которые позволили бы обострить противоречия между союзниками. Некоторые возможности для этого оказались связаны с постоянно актуальным в отношениях между русскими и европейцами так называемым «польским» вопросом.

В марте 1943 года немецкое руководство попыталось искусственным образом повлиять на общественное мнение Англии и США, широко осветив с помощью пропаганды события расстрела советскими органами государственной безопасности польских офицеров весной 1940 года в Катынском лесу под Смоленском (их останки были обнаружены немцами еще в 1942 г.). 20 марта 1943 года Польское правительство в эмиграции, одновременно с правительством Германии, обратилось в Международный комитет Красного Креста с просьбой о расследовании данного факта. В апреле 1943 года эксперты из 12 европейских стран составили протокол изучения останков более 10 тысяч польских военнослужащих, находившихся в плену в СССР с 1939 года, где подтвердили обоснованность обвинений в адрес советских правоохранительных органов (по замечанию Сталина в послании Черчиллю, это была «следственная комедия», не вызывающая доверия у честных людей)[159]. В конце апреля Советское правительство разорвало все отношения с Польским правительством. Однако, оказавшись перед угрозой разрыва отношений с СССР после отзыва советских послов из Великобритании и США, англо-американская политическая элита продемонстрировала свою обычную беспринципность, якобы поверив советским заявлениям о том, что все случившееся – немецкая дезинформация и фальсификация.

В конце 1943 и первой половине 1944 гг. основная напряженность в отношениях между премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем (Winston Churchill) и советским лидером и Верховным Главнокомандующим Иосифом Сталиным оказалась связана с вопросами по поводу советско-польской границы, территориальными претензиями Польши и СССР на земли Восточной Пруссии, а также конфронтацией между Польским и Советским правительствами (после расследования катынских событий Сталин в посланиях Черчиллю называл Польское правительство империалистическим и профашистским).

Соответственно, еще одна возможность конфликта между СССР и его англо-американскими союзниками сложилась естественным образом, когда советское руководство из политических соображений не только не поддержало начавшееся 1 августа 1944 года вооруженное восстание польских «партизан» в Варшаве, организованное Польским правительством из Лондона, но даже отказалось предоставить промежуточные аэродромы для «челночных» полетов англо-американской авиации, пытавшейся доставить полякам предметы снабжения с аэродромов в Италии (в ответ на прямую просьбу Черчилля и Рузвельта помочь их самолетам быстро осуществлять снабжение польских «антинацистов» в Варшаве, Сталин отвечал, что кучка преступников затеяла восстание ради захвата власти, поэтому советское командование решило отмежеваться от варшавской авантюры, чтобы не нести ни прямой, ни косвенной ответственности за эту акцию). Варшавское восстание было подавлено частями германской армии, а западные союзники СССР не стали обострять возникший конфликт, сделав вид, что они оставили происшедшее без внимания (в связи с этим, для военно-политического руководства Германии наиболее политически и стратегически целесообразным решением было бы не бороться с восстанием, а просто блокировать Варшаву (наиболее важные коммуникации проходили через пригород на восточном берегу Вислы – Прагу, и все время продолжали оставаться под контролем полевых частей группы армий «Центр», так же как и четыре главных моста через Вислу[160]) и только демонстрировать здесь военную активность, чтобы советским войскам при дальнейшем наступлении пришлось столкнуться с воодушевленными победой значительными силами так называемой «Армии Крайовой», руководимой Польским правительством из Лондона, что неминуемо вызвало бы серьезный конфликт между поляками и русскими и новое столкновение англо-американских и советских интересов из-за «польского» вопроса[161]).

Помимо событий в Польше, в сентябре 1944 года появились противоречия по поводу раздела сфер влияния в юго-восточной Европе, связанные с вступлением советских войск на территорию Греции (во Фракию, которую Великобритания относила к зоне своих интересов), поэтому на совещании 13 сентября Гитлер объявил, что приблизительно через 6 недель Балканский регион станет районом столкновения между Англией и СССР, вследствие чего ход войны коренным образом изменится в пользу Германии[162]. Однако этого не случилось, а территориальные противоречия союзникам удалось урегулировать в феврале 1945 года в ходе Крымской (Ялтинской) конференции руководителей трех держав – США, Великобритании и СССР.