Криминальные прогулки - Фридрих Незнанский

– Ты куда? – крикнул старший. – Стой!

Но микроавтобус продолжал быстро удаляться в сторону пустыря. Когда он отъехал от места недавней стоянки метров на пятьдесят, из кустов выскочил водитель и, потрясая автоматом, заорал:

– Ловите его! Ловите!

Униформисты переглянулись и стремглав понеслись вслед за мчащимся по прямой через пустырь «мерседесом».

– Стоять! – кричали они. – Стоять, падла!

Машина не останавливалась.

– Стреляйте по колесам! – скомандовал тяжело топающий ботинками по земле старший. – По колесам стреляйте! – Он сам прицелился и выпустил длинную очередь в сторону микроавтобуса.

Остальные последовали его примеру. Глушители делали звуки выстрелов какими-то игрушечными, и это создавало ощущение несерьезности происходящего. Оно еще более усилилось, когда старший, запыхавшись, сдернул свою шапочку и под ней оказалось красное, распаренное лицо. Он хотел крикнуть: «Пли в него!» – но из-за одышки у него вышло только свистящее «Пи-и-во-о!», и со стороны могло показаться, что этот румяный толстый мужик несется вскачь за уезжающей от него машиной с пивом.

Наконец какой-то снайпер попал-таки в колесо «мерседеса». Микроавтобус вильнул в сторону и беспомощно остановился. Униформисты окружили его с разных сторон, и старший, задыхаясь, потребовал, приблизившись к дверце с непроницаемым черным стеклом:

– Ась!… Ась!… – Потом чуть отдышался и расшифровал: – Вылазь! Вылазь!

Но никто не вылез.

Тогда старший сделал знак, и один из его подчиненных сразу же дернулся к дверце, резко открыв ее, а другой тут же направил в кабину дуло автомата.

В кабине было пусто.

– Как это? – не понял старший. Он перевел взгляд с сиденья вниз и увидел, что к педали газа привален здоровенный булыжник.

– Вот гад… – сплюнул стоявший тут же водитель.

Старший бросил на него уничтожающий взгляд, но говорить ничего не стал, а только быстро повернул голову и посмотрел в сторону ангара. Все сделали то же самое.

Преследуя машину, униформисты отдалились от «автосервиса» метров на четыреста.

– Теперь его уже точно бесполезно там искать… – выразил общее мнение старший. И, вздохнув, добавил: – Перехитрил он нас… Перехитрил…

После того как фоторобот Вити Корнева показали по Тульскому телевидению, в разные городские отделения милиции обратились сразу несколько человек, утверждавших, что знают этого субъекта.

– Это Мак Дак! – сказал один из школьных врагов Корнева, не раз лупивший с разворота по той утиной морде, которую час назад увидел на экране.

– Это Витя-дурачок! – сказала вокзальная шлюха, которая, после того как Витя испортил ей «рабочий орган», стала известной тульской журналисткой-правозащитницей.

– Это Корнев Виктор Сергеевич, семьдесят второго года рождения! – сказал доктор из психдиспансера и на вопрос милиционера: «Точно? Вы не ошибаетесь?» – ответил: «Я своих пациентов знаю!»

Обо всем этом было сообщено руководству, и очень скоро к Витиному ангару подъехала теперь уже милицейская машина. Вылезший из нее наряд прошелся по территории и с удивлением обнаружил, что все открыто, а никого нет.

Милиционеры пожали плечами:

– Странно…

Они прошли поглубже в ангар и наткнулись на накрытый брезентом автомобиль. Шагавший впереди лейтенант Цыплаков поднял болтающийся нижний край брезента и взглянул на номер машины.

– Ой… – отпрянул он чуть назад. – Ой…

Так бывает, когда найдешь то, что желал, но не надеялся найти, и от неожиданности не веришь своим глазам. И непроизвольно отступаешь на полшага, как будто с этого, чуть увеличившегося расстояния найденный предмет можно лучше разглядеть и удостовериться, действительно ли это он. Как будто можно шире охватить его взглядом, что ли…

Цыплаков охватил.

– Так это же… – пробормотал он, снова наклоняясь к знаку. – Это же… Ну-ка гляньте! – Лейтенант махнул рукой приехавшим с ним сержанту и рядовому.

Те сунулись вперед и увидели перед собой закрепленный на блестящем металлическом бампере белый прямоугольник с чернеющими на нем «А 123 ОС 77».

– Так это же та самая машина! – закончил свою мысль Цыплаков.

Все втроем быстро стянули брезент и убедились, что перед ними действительно синий джип «гранд-чероки».

– А, раз два три… – радостно повторял лейтенант. – А, раз два три…

И эти «раз два три» для него были как три загнутых пальца начальника, который в скором времени начнет отмечать среди личного состава отличившихся по итогам полугодия:

– За проявленную бдительность лейтенанта Цыплакова представить к внеочередному присвоению звания старшего лейтенанта – это раз! – скажет начальник и прижмет к ладони большой палец. – Младшего сержанта Кукушкина наградить путевкой в санаторий – это два! – Здесь на его ладонь ляжет указательный палец. – А рядовому Жмыхову объявить благодарность – это три! – На этих словах начальник присоединит к большому и указательному средний палец.

О фортуна!

«Теперь только доложить, – думали милиционеры. – И все!»

И доложили.

И через некоторое время полковник Никитин позвонил в Генпрокуратуру по телефону, указанному в присланной оттуда ориентировке, и сказал, что так, мол, и так – машина найдена.

С этой новостью Меркулов и зашел к Турецкому.

– Ну что же… – сказал Александр. – Значит, мне нужно ехать в Тулу.

Константин Дмитриевич кивнул:

– Да… Нужно…

Сидящие тут же Яковлев и Коломиец переглянулись: сказанное в равной степени относилось и к ним.

Меркулов подошел к окну и задумчиво посмотрел на улицу, запруженную гудящими автомобилями. Отовсюду била в глаза реклама, по тротуарам лилась пестрая людская толпа, а где-то в стороне собирались на митинг какие-то не то анархисты, не то пацифисты, не то еще кто-то в этом роде.

– Тула не Москва… – неожиданно изрек Константин Дмитриевич и снова замолчал.

– В смысле? – повернулся к нему на крутящемся стуле Турецкий.

Меркулов побарабанил пальцами по подоконнику и неясно пояснил:

– Феодализм…

– Чего? – подал голос Яковлев.

– Феодализм, я говорю… – Меркулов привалился плечом к стене и оглядел присутствующих. – Мэр у них, рассказывают, феодал.

– А-а-а… – несколько разочарованно протянул Яковлев. Причем было ясно, что если бы Константин Дмитриевич назвал мэра Тулы не феодалом, а, наоборот, демократом до мозга костей, то Яковлев и тогда равнодушно процедил бы свое «А-а-а…», нисколько не удивившись. Политика Яковлева не интересовала абсолютно. Если и было что-то, занимавшее его еще меньше, так это, пожалуй, балет.

А вот пытливого Коломийца политика очень интересовала (как, впрочем, и балет).

– И в чем же его феодализм проявляется? – спросил он Меркулова.

Турецкий тоже заинтересованно посмотрел на друга.

Тот усмехнулся:

– Ну как – в чем… Весь город он под себя подмял… Все у него схвачено, везде у него свои люди… – Константин Дмитриевич оторвался от стены и, сунув руки в карманы, прошелся по кабинету. – С преступностью при нем в городе стало ну просто из рук вон плохо… – Тут он счел необходимым поправиться: – По нашим сведениям – из рук вон плохо. Официально же – все нормально…

– Как это? – не понял Яковлев.

– А так… – Меркулов остановился и сел в подвернувшееся рядом кресло. Наклонился вперед, уперся локтями в колени и свесил ладони вниз. Чуть помолчал и вдруг резко откинулся на спинку, шлепнув ладонями по подлокотникам. – При всех своих делишках у нас, в Москве, он на хорошем счету!

– Да? – удивился Турецкий.

– Да! – раздраженно развел руками Меркулов. – Знает, паразит, кого подмаслить…

– А-а-а… – снова протянул Яковлев и на этот раз выразил общую реакцию. Все покрякали и покивали: да, мол, подмаслить – это дело известное… Коррупция, едрит ее…

Константин Дмитриевич между тем продолжал:

– Он постоянно заявляет, что самое главное для него – не запятнать честь Тулы. Имеется в виду – перед Москвой, перед начальством не запятнать. Поэтому многие преступления, совершаемые в городе, просто-напросто замалчиваются. Не возбуждаются по ним дела, и все тут!

– Лихо… – усмехнулся Яковлев.

Тут Константин Дмитриевич словно бы спохватился:

– Я к чему все это говорю-то! Я к тому, чтобы вы там поосмотрительней действовали. Наверняка у него и в милиции свои люди, и в прокуратуре! Поэтому будьте настороже – мало ли какую подлянку кинут… Присмотритесь к ним хорошенько, всем подряд не доверяйте… – Меркулов встал с кресла, поправил синий китель и собрался было добавить еще что-то, но ему помешал внезапный кашель. Не болезненный, а такой, какой бывает, когда вдруг поперхнешься или когда начинает першить в горле.

Турецкий дружил с Меркуловым давно и поэтому, как это часто бывает у друзей, мог по каким-то незаметным для непосвященных признакам – внезапному подрагиванию ресниц, или величине изгиба поднявшейся в задумчивости брови, или по какой-нибудь еще мелочи – определить, что скажет Константин Дмитриевич в следующую секунду. «Ага… – сообразил Александр. – Судя по всему, он скажет вот что…» И сделал кое-какое предположение.