Екатерина Великая. Сердце императрицы - Мария Романова

– И это значит, что теперь вы наверняка станете женой великого князя! А я стану вашей первой конфиденткой, ибо кто лучше матери даст дочери мудрый совет.

«О нет, только не ваши “мудрые” советы, матушка!»

К счастью, Иоганна не увидела выражения лица своей дочери. Более того, мечтами она была уже там, в прекрасном будущем. Там, где к ней были приставлены не только камергер, камеристка, пажи. Там, в будущем, у матери великой княгини будет свой, отдельный двор!

Мысли же Фике были об ином. Она поняла, что главное свершилось. Что теперь она непременно станет женой Петра. Что Елизавета приняла ее в свою семью и защитилась таким образом от возможных нападок. Теперь никто не посмеет указать императрице на то, что у страны нет наследника престола, что в любой момент, стоит только ей, Елизавете Петровне, занемочь, великая страна будет обречена погибать без мудрого правителя.

Головокружение от торжественной встречи прошло очень быстро – если и было вовсе. София отлично понимала: для того чтобы перестать быть марионеткой в руках политиков-кукловодов, ей предстоит проделать невероятный путь от почти полного незнания к осведомленности во всех тонкостях жизни двора и страны, слухов и сплетен, привычек и тайных связей. Какая уж тут эйфория, если впереди непаханое поле работы?

Из «Собственноручных записок императрицы Екатерины II»

В своих внутренних покоях великий князь в ту пору только и занимался, что устраивал военныя учения с кучкой людей, данных ему для комнатных услуг; он то раздавал им чины и отличия, то лишал их всего, смотря по тому, как вздумается. Это были настоящий детския игры и постоянное ребячество; вообще он был еще очень ребячлив, хотя ему минуло шестнадцать лет в 1744 году, когда русский двор находился в Москве.

Великий князь, казалось, был рад приезду моей матери и моему. Мне шел пятнадцатый год; в течение первых десяти дней он был очень занят мною; тут же и в течение этого короткаго промежутка времени я увидела и поняла, что он не очень ценит народ, над которым ему суждено было царствовать, что он держался лютеранства, не любил своих приближенных и был очень ребячлив. Я молчала и слушала, чем снискала его доверие; помню, он мне сказал, между прочим, что ему больше всего нравится во мне то, что я его троюродная сестра и что в качестве родственника он может говорить со мной по душе, после чего сказал, что влюблен в одну из фрейлин императрицы, которая была удалена тогда от двора в виду несчастья ея матери, некоей Лопухиной, сосланной в Сибирь; что ему хотелось бы на ней жениться, но что он покоряется необходимости жениться на мне, потому что его тетка того желает. Я слушала, краснея, эти родственные разговоры, благодаря его за скорое доверие, но в глубине души я взирала с изумлением на его неразумие и недостаток суждения о многих вещах…

Глава 11

Многолюдно, но одиноко

Жизнь во дворце закружила Фике в бесконечных празднествах, балах и приемах. Танцы, скачки, мороженое, платья, сшитые по последней моде, – какое же выбрать: зеленое с кружевами или цвета слоновой кости с парчовой отделкой? – кавалеры, улыбки, поклоны, неприкрытая лесть придворных…

Сумасшедший водоворот новых лиц, дел, событий, казалось, совершенно поглотил Фике. Однако в глубине души девушка была растеряна до крайности. Она была одинока в этих роскошных декорациях – мать не в счет, она интересовалась чем и кем угодно, но не родной дочерью, – одинока и несчастна.

Даже поговорить было не с кем. Иногда по утрам, когда весь двор спал после бурно проведенного приема, Фике слонялась по огромным пустым залам, не в силах вернуться к себе и заняться чем-нибудь полезным. Не было ни одной живой души, которой была бы нужна она сама, маленькая принцесса Фике, а не София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, возможная невеста великого российского князя…

Пожалуй, только государыня Елизавета Петровна понимала ее состояние. Видя, что девушка не знает, на кого можно положиться и с кем завести даже не дружеские, а хотя бы просто непринужденные приятельские отношения (однако довольно успешно пытается это скрыть), она взяла дело в свои руки.

– Милое дитя, – как-то сказала Елизавета молодой княгине Румянцевой, – вы ведь уже знакомы с немецкой принцессой Софией?

– Мы встречались несколько раз, ваше величество, – весело ответила та, блеснув озорными серыми глазами.

Молодая княгиня была сверстницей Фике. Она была довольно хороша собой, чрезвычайно умна, ловка, но – что все же несколько смущало Елизавету, – не особенно строгого нрава. Казалось, ничто не могло смутить или поставить в тупик эту молодую, изящную девушку. Ей все было смешно – и каждый, кто встречался с ней, словно перенимал эту ее привычку даже самые серьезные вопросы переводить в шутку. Императрица считала, что такая подруга более чем подойдет молодой принцессе – она поможет ей освоиться при дворе, даст совет на первых порах, развлечет и, что самое главное, не сделает никакой подлости.

– Я бы очень хотела, чтобы София поскорее обрела здесь, в России, друзей, – продолжала императрица, пристально глядя на Прасковью. – Наша страна еще совсем не знакома ей, девочка далеко от родных и лишилась привычной ей обстановки…

– Фике мила и обворожительна, ваше величество. Я уверена, что ее дружбы скоро будут искать многие при дворе… Она освоится здесь очень быстро…

…Намек был понят, и Елизавета после ухода Румянцевой облегченно вздохнула. Пожалуй, Фике ей нравилась, и было бы обидно терять приличную невестку… Пусть она чувствует себя при дворе как нельзя лучше… К тому же никогда не помешает знать, о чем думает и к чему устремляется это пока еще невинное дитя…

Однако девицы, которым позволили подружиться, далеко не сразу нашли общий язык. Первые их беседы касались тем более чем удивительных. Как-то раз на прогулке Прасковья вспомнила о странствующих алхимиках.

– Говорили, что сии господа обещают любому, кто готов платить звонкой монетой, сделать груды чистого золота из любого мусора с помощью одного только «философического эликсира».

Фике усмехнулась.

– Так и есть. Уметь эти странники толком ничего не умеют, за исключением, быть может, ярмарочных фокусов. Уж это у них получается просто превосходно…

– Расскажете?

– Отчего же нет? Матушкин друг как-то рассказывал, что встречал одного такого «великого ученого», который применял сосуд, называемый «капеллой». Говоря простыми словами, горшок, на дно которого клал золотой порошок, а потом делал фальшивое дно из воска. Горшок он ставил на огонь, наливал туда «философический эликсир» и начинал неторопливо читать «тинктурные формулы»… Часами в сосуде что-то бурлило, кипело и воняло – и наконец, к радости польстившегося на обещания дурачка, там обнаруживалось золото. Правда, потом сей алхимик, всучив рекомому глупцу за кругленькую сумму флакончик эликсира, растворялся в безвестности. И этого новоявленный мастер златого дела золота почему-то получить не мог, сколько и чего он ни кипятил…

Прасковья не могла не улыбнуться этому рассказу. Да, шарлатаны неистребимы…

Фике же, видя интерес новой приятельницы, продолжала с воодушевлением – не каждый день можно встретить девушку, которой интересны столь странные темы для разговоров.

– Другие, рассказывали очевидцы, использовали выдолбленные палочки, помешивали ими варево, незаметно подбрасывая золотые опилки. Третьи демонстрировали всем и каждому гвозди, монеты и прочие мелочи, наполовину состоявшие из чистейшего золота: опустил краешком в «философический эликсир», и вот что получилось, никакого мошенничества, только наука, судари мои…

Румянцева расхохоталась. Ей удивительно славно было разговаривать в укромном уголке с немецкой принцессой не о женихах или нравах двора, но о предметах, удивительно далеких и необыкновенно ученых.

– Правда, иногда в алхимических опытах рождается нечто столь же нужное и важное, однако куда более потребное сегодня и сейчас, чем сотня золотых монет. Иоганн Бетгер, к примеру, искренне верил, что такой магический эликсир существует и открыть его можно при необходимом упорстве. Он, изрядно тронувшись рассудком от бесчисленных опытов, вообразил, будто все же изобрел «философический эликсир». Агенты саксонского курфюрста прознали об этом и засадили его в уединенный замок, оборудовали великолепную лабораторию. Приставили к нему двух подмастерьев и уверили, что не выпустят, ежели господин сей не сварит целого горшка золота.

Бетгер, конечно, ни крупинки золота не получил, но неожиданно для себя самого, да и для окружающих, придумал, как изготовить первоклассный фарфор. Фарфор, ни в чем не уступающий такому, какой ввозили из Китая и который стоил немыслимых денег. Так и появились на свет знаменитые мейсенские заводы, обогатившие Саксонию.

Прасковья кивнула – сей ученый анекдот она тоже слыхала, однако с удовольствием послушала еще раз из уст немецкой принцессы. Которая, к счастью, оказалась не только хороша собой, но и умна и некичлива.