Круглые коленки - Ирина Степановская

в Домодедово, славный участок. Странный холм, разрезанный дорогой, поросший по обеим сторонам травой и березами. Может быть, это, конечно, и искусственная насыпь, но тогда непонятно, кто и для чего ее насыпал. Я запомнила этот участок потому, что именно там, когда мы в очередной раз проезжали его на такси с мамой, она сказала мне одну вещь, которая совершенно изменила мою жизнь. И теперь, когда я снова проезжаю эту дорогу, а самолеты из нашего города приземляются всегда в Домодедово, я с нетерпением жду этот холм. Я воображаю его чем- то вроде торта на тарелке Земли, который я сама должна прорезать и проскочить сквозь него, чтобы попасть в следующий отрезок своей жизни. Это мне всегда, кстати, удается. Да, согласна, фантазии идиотки. И еще в такие минуты я воображаю, будто снова сижу в машине с мамой.

Когда мы ехали с ней после очередной моей операции, за окном такси моросил московский октябрь. Еловый лес стоял по сторонам шоссе синеватой дымчатой пленкой. В гипсе у меня была другая нога, не та, что сейчас, но уже было подозрение, что кость опять срастется неправильно.

– Мне больше не выдержать, – сказала я. – Останусь на костылях. Уже привыкла. Ничего не изменишь. А пока после операции буду в коляске.

– Выдержишь, – сказала мама. – Ты должна ходить. У тебя будет ребёнок, ты должна ходить ради него.

Как она сумела распознать мою беременность, когда я сама ещё упорно думала, что моя задержка не что иное, как следствие наркоза, операционной травмы и тяжёлого нервного истощения?

– И видимо, надо подумать о каком- то другом образовании. Папы нет, на мою врачебную зарплату втроём не проживем, сама видишь – Перестройка. Пока срок у тебя ещё маленький, иди, учись на бухгалтера. Работу, я думаю, найдёшь. Надо понимать – наступают новые времена.

Тут- то мы и заехали внутрь того самого кургана. На зеленой еще траве желтыми мокрыми пятнами светились в сумраке опавшие листья.

– Нет! Только не бухгалтерия! Я там умру!– Я выкрикнула это так громко, что водитель посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Он был крепкий, даже толстый, и его лицо заняло все забрало зеркала.

Мама, помолчав, наклонилась ко мне.

– Я тоже, миленькая моя, была далеко не дура. Я тоже хотела учиться дальше, закончить ординатуру, стать заведующей или кем- то еще, но ты, видимо, как раз решила, что тебе пора уже появиться на свет. А я ведь уже даже документы тогда подготовила, чтобы поступать. Я приняла тебя вместо ординатуры, и после декрета вернулась на своё рабочее место в свою «полуклинику», как тогда говорили. И ничего, не умерла. Хотя завидовала иногда папе, что он работает в ВУЗе, но ты для меня всегда была важнее. А сейчас мы должны быть реалистами. В магазинах ни черта нет даже в Москве, денег тоже нет. Хватит тебе сидеть дома в коляске. Пора начинать ходить, хоть с палкой, хоть с костылем. Будешь бухгалтером, всегда купишь для ребёнка кусок хлеба с маслом и литр молока.

– Может мне попробовать брать учеников? Стать репетиром по химии? – бормотала я.

– А ты хотела бы работать с детьми? И ты думаешь, кому- то сейчас нужна твоя химия? Хоть с костылем, хоть с палкой, но ребенку в твоем животе нужен свежий воздух, движение, – твердо сказала мама. – Надо ходить ради ребенка. Будешь работать, купишь машину. Все будет хорошо. Выдержишь.

Она никогда раньше со мной так не говорила. А мне ведь было тогда… да, уже было много…

И я действительно встала с коляски через полтора месяца после операции. Операция все- таки помогла, я даже отказалась от костылей, стала ходить с палочкой. А мама не стала ждать, заняла деньги и купила мне машину. «Хромая с палкой» – это был приговор навеки, но в какой- то степени и прогресс. Хромая – это все- таки не колясочница. А отдала я ей деньги за машину довольно быстро, уже когда стала работать бухгалтером. Теперь вопрос с машиной будет решать вместе с Мишей. Все возвращается на круги своя.

…От Берлина до Москвы ровно столько же километров, сколько потом от Москвы до того места, где я живу. В сравнении с Москвой мой родной город дыра- дырой, но города, в которых родились, не выбирают. Природа у нас отличная, если кто интересуется природой. Мне, откровенно сказать, на нее наплевать. Горы с ущельями, реки, озёра… Леса с вековыми соснами, да что с вековыми! Миша однажды принёс мне распил, я насчитала 230 лет. Ну, и бог с ними!

На внутренних линиях сопровождающего пассажира- инвалида не было, хотя я заказывала такую услугу. Работница аэропорта, ругаясь и размахивая руками, звонила куда- то насчет меня. Пассажиры скопились у стойки проверки билетов перед выходом на посадку. Уже объявили посадку и раскрыли проход в рукав, но за мной никто не пришел. Впереди стоящие пассажиры начали оглядываться на меня, и лица у них были угрюмы. Я почувствовала себя старой и никому не нужной. Зубы опять слились в гипсовые массу. Так у меня в последнее время проявлялась реакция на боль, на страх. Ну- ка, нет ли поблизости какого- нибудь мальца, который обзовет меня «страшной тетей?» Иди сюда, негодник, я непременно сделаю «козу»!

Наконец из самолета прибежала нежнейшая, длинноногая «моя» стюардесса и попросила какого- то парня с мотоциклетным шлемом закатить меня в салон. Круглоголовый белобрысый мотоциклист, насвистывая что- то похожее на то, что пел черноликий весельчак в Шёнифельде, дал мне в руки свой шлем и довольно тяжёлый рюкзак.

– Женщина, не уроните! – сказал он. – Поехали! – И мы полетели с ним по рукаву с такой скоростью, будто участвовали в мотоциклетных гонках. В салоне он довольно жёстко плюхнул меня в кресло, укатил коляску вдаль за шторки и вернулся, картинно отряхивая ладони в байкерских перчатках.

– Телефончик дай, – он подробно оглядел догнавшую нас принцессу авиалиний.

– Перебьёшься. – Но я заметила, она тоже его с интересом разглядывала.

– А что мешает? Замужем?

– Все тебе расскажи.

– Света, ну скоро там? – Другая, не такая красивая девушка, сдерживала на входе поток пассажиров.

– Запускай! – крикнула «моя», и толпа желающих вернуться домой понесла вперед моего благодетеля. Он еще задержался немного на старте, будто разглядывал синий платочек, повязанный вокруг стройной Светланиной шейки, но потом быстро пошел вперед, нахлобучив на голову свой шлем.

– У вас тринадцатый ряд. Место В! – вдруг крикнула ему вслед Света, но он не обернулся. Я вздохнула и устроилась поудобнее в своем кресле. Зубы мои высвободились из воображаемого гипсового замка.

Из- за воспоминаний время от Берлина до Москвы пролетело не то, чтобы незаметно – не длинно. На операцию я поехала скорее из-