Душа и слава Порт-Артура - Сергей Куличкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моряк, с которым он встретился в поездке на полевую съемку, не подвел и прислал описание всех дальномеров, имеющихся в продаже у Рихтера. Как Роман Исидорович и предполагал, его идея была не нова. Так или иначе она использовалась в системах Лаббиа, Готье, Гоме, но опыты свои Кондратенко решил довести до конца и добиться признания прибора. Зарубежные дальномеры были сложнее по устройству, а значит — менее надежны. Кроме того, и стоили они прилично — от 35 до 100 рублей. У Кондратенко прибор при такой же точности стоил в десять раз меньше, без стоимости бинокля.
Вечерами Роман Исидорович посещал знакомых. От семейных вечеров с их обильными ужинами и неизменными картами веяло прошлогодней скукой. Офицерское собрание и здесь мало отличалось от бобруйского и по сравнению с прошлым стало еще менее популярным среди офицеров. Даже некогда гремевшие на весь округ полковые вечера с великолепными солдатскими хорами уступили место извечным картам и тупому пьянству. Часто вспыхивали бессмысленные ссоры, дело доходило до прямых оскорблений и тайных дуэлей…
Кондратенко угнетала такая однообразная обыденность в жизни. Он перестал ходить в собрание, посещать семейные вечера и проводил свободное время дома за книгами. О минском офицерстве он пишет брату: «Отсутствие общих объединяющих светлых идей заставляет каждого вести грубоэгоистическую жизнь, с беспощадным отношением к своему ближнему». Конечно, он писал не о революционных идеях, которых был чужд, а об искрометной идее творчества, большого созидательного труда по строительству мошной, отвечающей современным требованиям армии, ибо настоящая была далека от совершенства.
В конце сентября возвратился начальник штаба корпуса. Узнав, что Кондратенко хотел бы получить отпуск, с радостью предоставил его, так как только в начале следующего года предполагалось появление свободных вакансий новых штабных должностей.
Соскучившись по родным, Кондратенко тут же отправился в Тифлис. В отпуске занялся ставшей для него обязательной работой брата, которую кропотливо и основательно Елисей Исидорович делал почти двадцать лет, — обрабатывал данные по климату Кавказа, став в этой области, по мнению брата, замечательным специалистом. Роман Исидорович в душе был рад такой оценке своего труда. Правда, отсутствие специальной литературы не позволило ему довести работу до конца, к тому же пора было ехать на воды, где он решил провести остаток отпуска, чтобы подлечить больное колено.
Прямо с курорта, не заезжая домой, он поехал в Петербург, где затратил три дня на покупку литературы по климатологии и на знакомство с имеющимися конструкциями дальномеров. Он также составил обстоятельную записку о своем приборе в военное ведомство.
В начале февраля 1888 года Кондратенко получил назначение на должность штаб-офицера при управлении местной бригады. Должность эта была новая, утверждена приказом по военному ведомству только в начале января. Штаб-офицеры, по сути дела, являлись начальниками штабов будущих резервных, а ныне кадрированных дивизий. В особо опасный период кадрированные дивизии, пополненные рядовым и офицерским составом, согласно тому же приказу должны быть быстро и организованно развернуты в полнокровные соединения.
Эти новые и давно назревшие мероприятия военного министерства Кондратенко посчитал «лучшим ответом на трескучую похвальбу Бисмарка перед своими немецкими полчищами». Пока же, в мирное время, его должность предусматривала кропотливую мобилизационную работу. Как и всегда, все подробности о новой службе он сообщил брату Елисею:
«..Действительно, на моих руках будет находиться вся мобилизационная часть, для исправного состояния которой необходима самая тщательная проверка этого дела при управлениях местных воинских начальников. С другой стороны, имея в виду, что каждый резервный батальон (их в бригаде всего шесть) развернется в случае мобилизации в целый полк, надо, конечно, всю эту мобилизационную часть все время разрабатывать, что называется, до нитки и держать в самом строгом порядке для избежания хаоса в случае войны. Проверка тактических занятий при этих условиях приобретает тоже большое значение.
Если к этому добавить, что в случае формирования резервных дивизий я по своей должности прямо становлюсь и, вероятно, утверждаюсь начальником дивизионного штаба, то станет еще более ясной необходимость ближайшей связи и знакомства с войсками и их начальниками…»
Приняться сразу за новую службу Кондратенко не мог, так как его новый начальник генерал Гренгаген объезжал район бригады, который включал в себя три губернии. Наконец командир резервной бригады прибыл, и Кондратенко тут же ему представился. Тот быстро ввел его в курс дела. Предстояло: заняться мобилизационной готовностью семи резервных батальонов; проверкой мобилизационной готовности управлений уездных воинских начальников Минской, Витебской и Могилевской губерний (всего 31 уезд) и, наконец, текущей перепиской. В заключение генерал обещал, что через год отпустит его в строй.
Впервые Кондратенко встретил начальника, с которым нашел полное взаимопонимание. Гренгаген — еще не старый генерал, швед по происхождению, давно забывший о нем и превратившийся в настоящего русака — прекрасно разбирался в людях. Обладал огромной работоспособностью, высоким чувством личной ответственности и ценил эти качества в своих подчиненных.
Уже при первом знакомстве с работой Кондратенко стало ясно, что нужен навык и абсолютная ясность во всех решаемых вопросах, для чего придется много потрудиться. Об этом он и писал брату в последних письмах:
«…Занятия мои по новой должности идут, постепенно увеличиваясь: прежде, на первой неделе, я не приходил в управление по праздникам, потом стал приходить не только по праздникам, но также по вечерам, а в последние дни, кроме того, пришлось просиживать до 2–3 часов ночи за специальными работами. Подобный образ жизни предвидится на несколько месяцев. Пока я очень доволен этой работой, ибо вижу всю ее настоятельную необходимость…»
Помимо основной работы Роман Исидорович не прекращал заниматься климатом Кавказа, оказывая брату посильную помощь. Он получил из Петербурга два очерка экономического положения Кавказа, Кавказский календарь, книгу «Задачи климатологии Кавказа» и засел за обработку цифровых данных. Пользуясь полученными книгами и сделанными им еще в Петербурге выписками из «Летописей Главной физической обсерватории», он к лету в черновом варианте закончил обработку данных для всех сорока кавказских метеорологических постов за последние двенадцать лет.
Между тем основные дела захлестывали все больше и больше. Постоянные разъезды по батальонам бригады и уездным начальникам показали ему, как далеки распоряжения сверху от истинного положения дел. Если в резервных батальонах еще велась какая-то работа, то в уездах о таковой не слышали и слышать не хотели. Согласия между военными и гражданскими властями не было никакого. Это вносило разлад в непонятное для многих дело. Кондратенко доказывал, убеждал, грозил, но обычно наталкивался на тупое равнодушие чиновников.
Нередко наезжали всевозможные комиссии, но от них было больше вреда, чем пользы.
«Предстоит ревизия (лицами из Петербурга) управления 6-й местной бригады, всех резервных батальонов, входящих в эту бригаду и некоторых управлений наших уездных воинских начальников, — писал он брату. — Дай бог, если эта ревизия выяснила бы всю несостоятельность существующей совместной организации резервных войск и местных учреждений нашей матушки-России. Впрочем, по-видимому, на это имеется мало шансов, ибо, судя по фамилиям и чинам (большинство гвардейские поручики и капитаны), ревизующие лица посылаются скорее для исправления своего финансового положения перед наступающими вскоре праздниками. Поживем — увидим!»
Как он и предполагал, комиссия скорее походила на экскурсию. Высокие гости большую часть времени проводили в увеселительных поездках по району бригады, а знакомство с мобилизационной работой в резервных батальонах и у уездных начальников сводилось к роскошным обедам, сопровождаемым обильными возлияниями, взаимными приветствиями и «скромными» подарками.
С трудом дождавшись конца этого безобразия, Кондратенко уехал в отпуск, который провел привычно совмещая дело с отдыхом. Закончил наконец и свои климатические вычисления. Словом, жизнь его в эти годы не выходила из довольно серой колеи. И Кондратенко добросовестно тянул лямку обычного военного чиновника.
По возвращении в Минск его ждало огорчительное известие. Пришел наконец ответ из военного ведомства о дальномере. Письмо в вежливой форме уведомляло, что военное министерство, всесторонне рассмотрев предложение Генерального штаба капитана Кондратенко Р. И., не считает возможным принять его к дальнейшему ходу. Ответ достаточно ясен, но Роман Исидорович настойчив. Он будет еще не раз посылать прошения во всевозможные инстанции, убеждать, доказывать. И отовсюду последует отказ. Русские полевые войска, нуждающиеся в дешевом, простом в обращении и надежном дальномере, так и не получат его, а изобретатель останется неизвестным на многие годы.
