Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой - Иван Цанкар

— Всего лишь? Значит, вы в аду не очень избалованы, — пошутил эсесовец на нарах.

Сова не ответил, а только бросил на него колючий взгляд из-под косматых бровей.

Некоторое время эсесовцы еще потешались над горбуном и дразнили его, затем командир сказал своему помощнику:

— Пойди на склад и дай ему хлеба.

Солдат в очках встал. Сова тоже поднялся и хотел пойти следом. Но, прежде чем он успел выйти из комнаты, командир остановил его:

— Слушай, Сова, не считай нас дураками. Будешь три дня в гараже висеть, как тот парень из Сел. Язык высунешь ниже собственных подошв. Не вздумай шутить с нами. Дай ему хлеба.

У Совы мороз пробежал по коже, хотя в комнате было невыносимо душно. Он быстро вышел за солдатом. Склад находился внизу, в подвале.

— Сколько тебе? — спросил его эсесовец, когда они спустились.

— Много, — произнес Сова и уставился на огромные груды всяких богатств.

Солдат забавлялся с горбуном по-своему.

— Значит, вы в аду проголодались?

— Проголодались, — согласился Сова.

— А как маленькие Люциферы?

— Проголодались, — сказал горбун.

— Забирай целый мешок! — Солдат пихнул ногой мешок с хлебом.

В мешке было по крайней мере тридцать караваев черного хлеба, весом килограммов в пятьдесят, но Сова легко перебросил его через плечо и выпрямился.

— Ну как, дать еще? — спросил эсесовец, который сегодня был в хорошем настроении, так как ему не надо было идти патрульным.

— Да! — ответил Сова кратко.

— На! — сказал солдат и подал мешок поменьше, который крестьянин зажал под мышкой. Ноздри его уловили запах свиного сала.

— А сейчас убирайся с глаз долой, адский привратник. И не являйся, пока не обнаружишь в горах чего-нибудь стоящего.

Он повернул Сову лицом к двери и сильно толкнул его через порог. Может быть, он думал, что Сова упадет в снег и еще раз позабавит его. Но тот не упал, хотя на плечах у него был большой мешок и еще один поменьше под мышкой. Прежде чем солдат успел опомниться, Сова уже исчез из виду, шагая по тропинке к бункеру. Когда, наполовину скрытый снежными сугробами, он проходил со своей кладью мимо часового, тот злорадно скалил зубы, думая, что горбун с трудом волочит ноги. Но в уродливом теле Совы была невиданная сила, и он почти не чувствовал тяжести. Через два часа он вернулся домой.

— Есть хотите? — спросил он детей, с любопытством окруживших его.

— Хотим, — ответили мамалыжники.

Каждый получил по целому хлебцу и куску сала. Несколько караваев отправилось на полку под крышей, куда попала также и часть сала; все остальное богатство ожидало вечера в углу за дверью. Когда стало смеркаться, Сова взвалил мешок на плечи и потихоньку пошел в горы. Прежде чем выйти к месту встречи, он сделал большой круг по скалам, чтобы замести следы. На это у него ушло часа два, и когда он спускался вниз, по расщелине, то уже боялся опоздать. Но у подножья скалы никого не было. Партизаны тоже, казалось, замешкались. Сова не решался оставить продовольствие и уйти. Сало пахло так, что его сразу же учуял бы какой-нибудь зверь, поэтому ему пришлось ждать. Он сторожил уже целый час, когда кто-то стал пробиваться по снегу из правой расщелины. Сова был ночной птицей, и его ухо сразу же уловило, что скалу окружило множество людей. Однако только один подошел к месту, где присел крестьянин.

— Принес? — спросил партизан. Это был тот, что побывал утром в его домишке.

— Принес, — ответил Сова спокойно.

— Сколько? — продолжал партизан расспросы.

— Много, — сказал Сова.

Партизан в полутьме стал ощупывать мешок. Тут он почуял запах сала.

— Ты и в самом деле настоящий дьявол! — обрадовался партизан. — Знаешь, мы тебе не верили. Десяти раненым ты спас жизнь, Сова. Ведь ты добрый, Сова. Хороший, Сова, ха-ха…

Сова тихонько встал, потом хрипло произнес:

— Видишь, партизан, я тоже человек. Может быть, меня за это повесят, но это неважно. Я не такой, как вы думали.

Он почти утопал в снегу.

— Сова, ха-ха… — смеялся партизан, который от счастья не мог выжать из себя ничего другого.

— И потом, — продолжал Сова, — потом я подумал: пусть и у вас, партизан, будет сегодня настоящий рождественский вечер…

— Ха-ха, — продолжал смеяться партизан. А Сова скрылся в ночи.

Герой

Когда немцы схватили подпольщика Ракежа, в его документе значилось другое имя. Они спросили, как его зовут, и он спокойно, хотя чуть помедлив, произнес:

— Йоже Камник.

На вопросы, откуда он и кто такой, назвал все, что требовалось: край, улицу, даже номер дома.

— Увидим, — сказали немцы, которые в таких случаях ничему не верили. Они связали арестанта и стали пинать его сапогами. Дело в том, что они искали подпольщика Ракежа, а им попался кто-то другой. И за это арестованный получил на несколько ударов больше. В первом же полицейском участке, куда его пригнали, начался допрос:

— Как твое имя?

— Йоже Камник.

— Так! — многозначительно сказал комиссар. Для того другого, для подпольщика, которого ему должны были доставить, он заготовил целую кучу вопросов. На всякий случай он решил задать их. Но на каждый вопрос получал краткий ответ:

— Не знаю.

Комиссар уставился в лежащие перед ним бумаги и через некоторое время, вероятно, проглядев их, сказал:

— Увидим!

После этого в комнату вошли два полицая-эсесовца. Они схватили арестанта, привязали его к стулу и начали избивать дубинками. Они колотили его изо всех сил. А сил у них было предостаточно, — оба казались настоящими исполинами. Минут через пятнадцать комиссар остановил их и снова спросил:

— Как твое имя?

— Йоже Камник.

— Черт возьми! — выругался комиссар и посмотрел в окно. Это значило, что верзилы снова должны опять взять палки и продолжать свое дело. Они били его еще минут пятнадцать и по их лицам начал струиться пот. Человек на стуле иногда корчился в судорогах, иногда скрипел зубами и несколько раз издал какой-то звук, непохожий на обычный вздох. Затем комиссар опять махнул рукой, и избиение прекратилось.

— Как твое имя?

— Йоже Камник, — прозвучало в ответ необычно твердо.

— На сегодня хватит, — сказал комиссар и велел бросить его в камеру.

Подпольщик Камник лежал на полу в том же положении, в каком его оставили. Напоследок ему еще связали за спиной руки. Он пролежал два дня и две ночи лицом вниз, так как боль в спине не давала ему перевернуться. Он думал, что умрет от жажды. Временами он просил воды, но напрасно. На третий день его снова вызвали к комиссару.

— Как твое имя, товарищ?

— Йоже Камник, — ответил арестант, не задумываясь, и при этом почувствовал, что ему не нужно преодолевать никакого внутреннего сопротивления, как это было при первом допросе.

Тогда комиссар обернулся к нему и сказал запросто:

— Послушай, товарищ, я таких вещей не люблю. Что ты там ни говори, мы все о тебе знаем. Поверь мне, в конце концов ты назовешь свое имя. Как тебя звать?

— Йоже Камник, — ответил заключенный. Но на сей раз он слегка запнулся.

— Ну, сам себя вини, — сказал комиссар, и те же дюжие полицаи снова привязали заключенного к стулу. Потом его разули. Они били его опять по старым, не зажившим ссадинам, болевшим сильнее, чем в первый раз. Потом опять спросили имя, и он снова ответил:

— Йоже Камник.

Теперь уже взмокли не только полицаи, вспотел сам комиссар. Он негромко о чем-то распорядился. Один из полицаев притащил из соседней комнаты большой раскаленный утюг. Этого связанный арестант не мог видеть. Полицай начал водить утюгом по голым подошвам. В комнате запахло паленым мясом. Заключенный взвыл и попытался поджать ноги, но не мог пошевелиться, и полицай продолжал свое дело. Арестант несколько раз корчился в судорогах, затем он, казалось, потерял сознание. Тогда его отвязали, помогли сесть и, решив, что он пришел в себя, вновь спросили, как его имя. И заключенный повторил:

— Йоже Камник.

Комиссар со злостью ударил рукой по столу и велел отвести заключенного в камеру. Оставшись один, он воскликнул:

— Черт возьми, ну и парень!

Так продолжалось день за днем. В участке арестованного продержали неделю, все семь дней пытали, но так и не смогли узнать его настоящего имени. Затем его отправили в тюрьму в Бегунье, где имелись другие необходимые средства, чтобы заставить говорить таких упрямцев.

В Бегунье его бросили в одиночную камеру под номером одиннадцать, расположенную почти в самом конце здания. Оттуда не были слышны никакие крики. На первом допросе его жестоко избили, связали и оставили на несколько дней без еды. Решив, что взяли его измором, снова пришли спросить, как его имя.

— Йоже Камник, — последовал ответ.

Его обещали накормить, если он назовет свое настоящее имя; заключенный повторил, что он Йоже Камник.