Благословенно МВИЗРУ ПВО. Книга вторая - Владимир Броудо

В первом письме Иришке, 10 сентября, я так писал о своем новом жилище. «Нас в комнате 5 человек, из них 3 лейтенанта и 2 старлея. В соседней комнате – 2 капитана и 2 майора. Все – без квартирные, и все с семьями. Офицеры все молодые, хорошие ребята, „интересные люди“, „дети эпохи“. Рядом озеро, полное карасей, но ловить не разрешают. Однако, нам, как военным, представлены определённые льготы».

Перекуривая перед входом в штаб, познакомился с большинством офицеров группы. Узнал, что я оказался 13-ым из молодого пополнения дивизионов, последним из прибывших, но уже успевшим себя прославить. К своему удивлению среди молодых офицеров встретил Володю Можаева, однокашника, выпускника 1-го факультета Минского ВИЗРУ. Он прибыл неделей раньше и уже довольно хорошо освоился. Я был весьма смущен, от неожиданно быстрого распространения сведений не очень лестного характера, но заметил некое уважение в глазах будущих сослуживцев.

По чей-то команде, все офицеры, не спеша, побрели на обед. Я, все еще в парадной форме, вместе с Можаевым, уже в полевой, пошли последними. Входя в столовую, вдруг услышал команду – «Товарищи офицеры!». Я увидел, что все встали, не понимая, кому или с какой целью подаётся команда «Встать. – Смирно!» для офицерского состава, да ещё во время приёма пищи, что в принципе запрещено уставом. Команду подал командир группы и пояснил, что в наш коллектив прибыл инженер-лейтенант Мамонов, «скорый на руку и не терпящий обид, будьте с ним внимательными и осторожными. Прошу садиться

и приятного аппетита». Под скрываемый смех офицеров я так же сел перекусить, полагая, что этим разговор со мной не закончен.

Утром следующего дня, на разводе, я был торжественно представлен всему личному составу группы, а уже в составе дивизиона мне были представлены офицеры батарей.

В иерархии дивизиона я делил четвертое место с заместителем командира батареи – начальником отделения К-2В инженер-лейтенантом Горшковым, выпускником Пушкинского высшего инженерного радиотехнического училища.

У меня было два начальника, непосредственный – комбат капитан Старовойтов Александр Никитович и прямой – комдив подполковник Дулинов Николай Максимович.

В моем непосредственном подчинении были три офицера – заместитель начальника отделения К-3В лейтенант Бриль Николай Васильевич (вып. Энгельского ВЗРКУ), командир 1-го взвода пусковых установок старший лейтенант Грешников Петр Константинович (вып. Энгельсского ВЗРКУ) и командир 2-го взвода пусковых установок лейтенант Донских Александр Борисович (вып. Красноярского ВЗРКУ).

Комбат и Петро Грешников были уже матерыми стартовиками, носили знаки отличия «специалист 1-го класса, у Коли Бриль и Саши Донских – 3-ий класс по технике С-200В, а у меня – 3-й класс, но по С-125 и С-75. По «двухсотке» у меня знания на уровне смежной специальности в объеме 80 часов учебной программы МВИЗРУ. В их глазах я абсолютный дилетант, но поставленный ими руководить, что и как делать и, при этом, учить их. При этом я ни малейшего представления не имел о строительстве позиционных сооружений, оборонительных укреплений, особенностях фортификации на территории со сложным геодезическим грунтом. О понятии «высоких грунтовых вод» я вообще не имел представления.

Поделившись своими переживаниями, я просто попросил всех помочь мне в овладении необходимыми знаниями и не держать зла за неизбежные будущие промахи. Помолчав, «бывалые» оценили у меня отсутствие духа авантюризма и пообещали, мол, поможем, поправим, направим. Но все это происходило в атмосфере некоего недоверия и плохо скрываемого скептицизма.

Два дня Старовойтов вводил меня в курс текущих дел и приказов на предстоящий месяц, подчеркивая, что во время его отсутствия темпы и качество оборудования позиции должны не только не упасть, но и возрасти. После сессии в академии принимать будет лично.

Первая неделя моего правления прошла гладко, скорее, по инерции, приданной комбатом. Далее пошло веселее. В этот период меня своим жизнеутверждающим оптимизмом поддерживала Иришка. В первом же её письме звучали до умиления трогательные угрозы, что-то вроде: «– как только ты получишь это письмо, ты высылаешь мне проездные, В тот же день. Если же через определённое время я их не получу, я выезжаю без них. Так что жди скорой встречи. Я приеду, а потом пусть твоё начальство ломает голову, куда меня деть. Если армии нужны офицеры, пусть она обеспечит им хоть минимальный жизненный уровень».

Зная свою замечательную супругу и её решительность, хотя бы по её поездке в Городец, я ненавязчиво доводил необходимую информацию до своих командиров и до очень авторитетного и влиятельного замполита майора Шахова. Ему я так и говорил, что, мол, жена собирается приехать в ближайшие дни, при этом «планирует притащить все сервизы и кактусы, чтобы создать мне уют и произвести устрашающее впечатление». Основной эффект, на мой взгляд, произвело заявление, что она «согласна у какой-нибудь бабки на хуторе пожить». Я же акцентировал их внимание на том, что жена у меня утончённая и натура весьма ранимая, на хуторе жить вовсе не приспособленная.

Видя всю сложность положения с квартирами, я вовсе не тешил себя иллюзиями и в случае приезда Ириши готов был поселиться в гостинице или, как в молодости мои родители, снять где либо квартиру или комнату. Пока же мы не планировали полный переезд, поскольку Карьке ещё только предстояло закончить институт, а срывать её с учёбы было просто неразумно., хотя очень-очень хотелось.

Моя жена Кари с Микки Маусом. 1975 г.

Запомните её такой. Я про неё ещё много напишу. А пока я…

По причине малочисленности офицерского состава вынужден был сам поехать старшим машины на самосвале ММЗ-555 за бетоном в Слоки. Путь не далекий, солнечный день, видимость прекрасная. Водитель молодой, но резвый лихо идет на обгон ассенизационной машины, а та вдруг без включения поворотных сигналов круто поворачивает налево и наш самосвал с грохотом врезается прямо в кабину этого «дерьмовоза». Ассенизатор вылетает в кювет вправо, а мы, соответственно влево и тоже в кювет.

Через пару минут выбираюсь из машины, убеждаюсь, что мой водила жив и не пострадал. Выползаю на дорогу и вижу удручающую картину. У дымящегося и парящего ГАЗ-52, водительская дверь вырвана и валяется на дороге, из проема свешиваются ноги в сапогах, а рядом суетится какой-то мужчина в сером пиджаке. Останавливаю попутку и прошу вызвать скорую, милицию, ГАИ и сообщить в часть.

В течение часа собрались все. Скорая отказалась от водилы, поскольку травм на нем не обнаружила, но констатировала его смертельную пьяность. Милиция приняла бедолагу «ассенизатора» как своего клиента и на «канарейке» увезла в город. Оставшиеся сотрудники ГАИ, ВАИ, командир группы Корчагин, заместитель комдива по автотранспорту и замполит долго составляли протоколы, рисовали разные схемы, суетясь с рулетками, и опрашивали свидетеля. В результате к нашей стороне претензий предъявлено не было, а с нашего водителя и с меня все обвинения были сняты.

Наш самосвал отбуксировали в автопарк группы, водителю объявили выговор, а мне, как главному виновнику, строгий выговор и в течение трех дней восстановить машину и ввести ее в строй. Так открылась коллекция моих офицерских взысканий.

Самосвал починили за два дня. Мой «свой счет» был переписан в «черный офицерский счет группы» в виде 2-х литров спирта и двух «накрытых полян». Практическую работу проделали латышские механики расположенного рядом совхоза им. Ленина. Они же больше всех и загубили свои печени.

Далее дни летели незаметно. Днями на позиции по сооружению бетонных колодцев для пусковых установок, укладыванию рельсовых путей для заряжающих машин, сооружению убежищ для личного состава и укрытий для техники, а вечерами и ночами штудировал технические описания, инструкции по эксплуатации и альбомы схем всей аппаратуры стартовой батареи. Объем был огромный. На мне, как на заместителе комбата, кроме кабины К-3В и дизель – электростанции АД-200 «висело» еще более 20 единиц вооружения и боевой техники, несметное количество измерительной аппаратуры, запасных частей и приспособлений, инструмента и снаряжения. Все это должно было работать, правильно использоваться, а я обо всем этом должен был знать.

Возвращение комбата, как мне казалось, должно было снять с меня значительную часть обязанностей. Но я ошибался, это был не тот человек. Его безудержная инициатива, планов громадье и наполеоновские замашки не давали покоя ни мне, ни командирам взводов. Больше всех из нас доставалось Петру и Николаю. Я выяснил, что еще совсем недавно п/п-к Дулинов, к-н Семченко, к-н Старовойтов, ст. л-т Грешников, л-т Бриль служили под Вентспилсом в одном дивизионе ЗРК С-200 «Ангара». Всех их, с обещанием о повышении по должности, «перетащил» за собой в прошлом командир дивизиона, а ныне командир группы, получивший звание полковника при переводе, Корчагин. И если действительно комбат Дулинов стал командиром дивизиона, а начальники отделений Семченко и Старовойтов стали комбатами, то Грешников, в связи с разводом с женой, переведен с понижением, а Бриль, после суда офицерской чести потерявший звание старшего лейтенанта, перешел на равнозначную должность. Вот в такую атмосферу я и попал.