Гармония - Жан Фрестье

Однако ему было мучительно представить себе, чтобы она могла подарить другим то, что он сам не взял, а то и отверг – из-за плохого настроения, недоверчивости, скептицизма. Он отметил все это про себя, но не принял никакого решения. В настоящий момент, на время недолгого отсутствия Гармонии, ему нужно было чем-то занять себя. Он подошел к одиннадцатому, уверил его, что все идет наилучшим образом, освежил ему влажной ваткой рот и зубы, дал льдышку, чтобы тот ее сосал. Потом измерил температуру; она подскочила уже до тридцати восьми с половиной.

Когда вернулась Гармония, Вальтер вместе с двумя санитарами переселял двенадцатого, который и в самом деле начал чувствовать себя хорошо.

– Почему ты перекладываешь его? – спросила она.

– Для упрощения. Мы сгруппируем всех на нечетной стороне. Этого я сейчас положу на девятую койку. А когда вернется "грудная клетка", ты положишь его на седьмую. В результате все трое будут один возле другого. Пожалуйста, сходи в операционную, узнай, как там у них идут дела.

Она ушла, а Вальтер попросил санитаров помочь ему передвинуть баллоны с кислородом, тяжелые и длинные бутыли, которые перекатывают, осторожно наклоняя их. Он попросил оставить их около седьмой койки, воткнул в земляной пол длинный металлический стержень, служивший обычно для скатывания брезента палаток. Так лучше обеспечивалась устойчивость баллонов, которые он кожаными ремнями от плетеных корзин прикрепил к стержню. Он отвинтил и снова привинтил манодетандеры, проверив их исправность. Все было готово, когда появился кортеж: впереди шла Гармония, за ней – первый, превратившийся в седьмого, и Джейн замыкающая, руки ее по-прежнему были заняты ампулой с кровью и резиновыми трубками. Впятером, при согласованности движений, оказалось довольно легко положить "грудную клетку" на койку, ни на миллиметр не сместив установку для переливания крови. На лице больного быстро закрепили кислородную маску, задав средний режим. Цвет лица у человека был слегка синюшный, но это должно было пройти минут через пятнадцать.

– Ну вот и все, – с удовлетворением в голосе произнес Вальтер. – Мы собрали нашу жатву.

Джейн выглядела обессилевшей. Тем не менее она пошла перекусить за ширму, где соблазнилась банкой тушенки, съела половину и чуть смущенно попросила у Вальтера разрешения ненадолго прилечь.

– Вы вполне это заслужили, – сказал он. – Ложитесь на любую койку, какая понравится, и поспите. Я подежурю.

Она застелила пятую койку новым одеялом и через несколько секунд уже спала. Гармония отказалась от предложения Вальтера последовать ее примеру. Так же, как и он, она находилась в фазе возбуждения, когда сон кажется мучительным. Санитары вернулись на свой пост у входа, где улеглись на носилки, чтобы дать немного отдохнуть ногам. По сравнению с предшествующими ночами эта ночь оказалась исключительной. Бой удалялся. Хотя, как Вальтер не раз замечал и в прошлом, в шесть часов утра, даже в самые тяжелые времена, наступало что-то похожее на паузу. Констатация этого факта давала повод для двух гипотез: или из-за усталости медицинская служба переставала делать все, что нужно было делать, или же по какому-то негласному уговору около полуночи бойцы сами переставали проявлять инициативу, из-за чего, с учетом разрыва во времени между ранением и лечением, у службы здоровья наступал с шестичасовым опозданием некоторый относительный простой. Скорее всего, одна гипотеза накладывалась на другую и усталость сказывалась на всех одинаково: она замедляла действие. В том, что касается хирургических команд, то дневник регистрации операций позволял увидеть уменьшение их числа в том случае, если затягивался период по-настоящему тяжелой работы. Например, удаление какого-либо органа или конечности, занимавшее в первый день четверть часа, на пятый день длилось уже полчаса.

Так или иначе, но в полседьмого обе хирургические команды по обыкновению пришли немного расслабиться и отдохнуть в реанимационную. Это было одно из тех редких мест, где благодаря холодильнику можно было выпить чего-нибудь прохладительного. Они пришли целой ватагой, все в большей или меньшей степени перепачканные кровью, мужчины – с посиневшими от щетины подбородками и покрасневшими глазами. Образовавшийся кружок не умещался в кабинете и доходил до стоявшей ближе всех первой койки. Голодные, томимые жаждой, они попили, наелись и стали самым банальнейшим образом жаловаться на свою судьбу.

– Подумать только, – заметил Давид, – мне надо, прежде чем удастся лечь в постель, прооперировать еще двух типов. К счастью, пустяки.

– Дорогой мой, – отозвался Полиак, – таков закон. За исключением случаев, когда это совершенно невозможно, нужно оставлять все в полном порядке, прежде чем уступить свое место другому. Это вопрос морали, точнее, вовсе даже и не морали, на которую нам в общем-то наплевать, потому что мы выше ее, а вопрос морального духа. Если нынешнее положение нам не нравится, давайте подумаем о том, что будет, например, лет эдак через десять с нашей карьерой на гражданке: гонорары, конкуренция, наспех сделанная работа и стремление преуспеть. Фу! Какая гадость! Война – это свинство, зато у нас сейчас самый прекрасный возраст.

С ним прохладно согласились. Будущее не очень интересовало людей, которых навязчиво изо дня в день преследовало ежечасное, ежеминутное свинство. Они скорее были склонны обсуждать операции этой ночи, комментировать вероятные ошибки и их противоположность – удачные подсказки интуиции.

– В нашей профессии необходимо воображение, – сказал Давид, – иначе она не имеет никакого смысла.

И тут он рассказал, как в прошлом году в одном гарнизонном городке он избежал операции, которую ему не очень хотелось делать, избежал благодаря гениальному озарению у скромного ассистента, до того отнюдь не блиставшего особыми способностями. Там один шестилетний ребенок проглотил стальной шарик от подшипника. О том, чтобы такой предмет прошел сам по себе через пищеварительный тракт вверх либо вниз, не могло быть и речи. Шарик был тяжелый, и на рентгеновском снимке было видно, как он одним только своим весом деформирует желудок, образуя в нем карман. Он застрял там как бы по инерции. Врачи целое утро провели за обсуждением возможностей рвотных и слабительных средств и прочих, скорее всего неэффективных, глупостей, обдумывая, как произвести вскрытие брюшной полости и желудка.

– И вдруг, – сказал Давид, – наш ассистент, до этого не проронивший ни слова, бросается к малышу, хватает его за ноги и, вытянув руки, начинает трясти его вниз головой. Шарик тут же падает на паркет. Получилось, что вес его, который нас так озадачивал, в конце концов выручил нас.