Записки солдата - Павел Хадыка

Я оказался в безвыходном положении. Правда, разыскал нескольких старых знакомых, которые поддержали меня продуктами, да и питательный пункт кое-чем помог. Но на продолжительную помощь рассчитывать не приходилось. В Оренбурге, как и в Поволжье, еще был голод.

Дня через два-три пустился в обратный путь.

Опять поддержал меня Черкасов. Прожил у него в Тифлисе несколько дней, привел себя в порядок.

В полк прибыл только к осени. Там произошли большие изменения. За мое отсутствие многие из моих сослуживцев демобилизовались, некоторые уехали на учебу. Полк стал трехбатальонного состава. Именовался он теперь 8-м Пензенским стрелковым полком, а дивизия — 3-й Кавказской. Великанов убыл в Москву на учебу. Командовал полком А. В. Клочков. Астрелин, как мне объяснили, умер. Комиссара Серикова куда-то перевели. В полку из старых служащих осталось очень мало.

Здесь уже побывали шефы из Пензенской губернии. Они привезли два вагона лаптей, плетенных из липового лыка. Я тоже получил две пары.

Меня временно назначили начальником пулеметной команды 3-го батальона, который, как я понял, не так давно передали нашему полку из какой-то расформированной части. Батальон находился в Нахичеванской автономной республике и был разбросан вдоль реки Аракс от станции Шахтахты до населенных пунктов Ордубад и Мегри. До организации пограничных войск батальон нес пограничную службу. Командовал им Трицкий. Оказалось, что начальник пулеметной команды Морозов никуда не убывал и мое назначение было совершенно ненужным. После соответствующего запроса меня временно оставили его заместителем.

Хорошо запомнились мне бои с курдами у станции Шахтахты, в ущелье Волчьи Ворота и с контрабандистами в районах городов Ордубад и Мегри.

Еще до революции курды нападали на наши пограничные посты. В районах бывших застав сохранилось много могил пограничников. По горе Арарат проходила государственная граница между Персией (Ираном), Турцией и Россией. На персидской стороне Арарата жили кочевые племена курдов. Они были объединены в военные организации, имели своих генералов. Главным источником их жизни было скотоводство и грабеж.

Как-то они прислали нашему командиру батальона Трицкому письмо с ультимативным требованием предоставить возможность свободного перехода в Армению и обратно. Цель нам была известна, и поэтому любая их попытка перейти границу пресекалась. Не получив ответа на свой ультиматум, курды начали выслеживать наших пограничников и обстреливать из винтовок через реку Аракс. А ночью при попытке перейти границу завязывались бои.

Я часто бывал в Джульфе, где находился наш таможенный пост. Помнится, наши паровозы иногда проезжали мост через Аракс и заправлялись водой в персидской Джульфе. На нашей железной дороге от Эривани и до Джульфы все водокачки были уничтожены еще в 1920—1921 годах.

В Нахичевани населения было еще мало. До прибытия туда Красной Армии там между армянами и тюркским населением происходили национальная междоусобица, убийства, поджоги и даже бои. Много населения ушло в горы.

Постепенно налаживалась мирная жизнь. Было открыто несколько частных лавок, ларьков, работал небольшой базар.

Однажды сосед-армянин пригласил моего начальника Морозова, меня и еще двух-трех командиров на свадьбу своего сына. Было много народу, приезжали даже гости, жившие за пределами Армении. Раньше я никогда не был на праздниках у местного населения. Лишь слыхал рассказы о похищении девушек, о кровной мести, о примирении обиженного. Поэтому я с интересом смотрел, как шла невеста в дом жениха, как угощали всех встречных на улице. Мы сидели за столом в комнате для мужчин. Женщины веселились в другой половине дома, куда мужчины не входили. Стол по тем временам был богато накрыт, достаточно было разных вин и закусок. Пели армянские и русские песни, танцевали. Исполнялись танцы разных народов Кавказа. Веселились до утра. Это была чудесная свадьба. После нее у нас появились новые друзья из местного населения.

Были у нас друзья и тюркской национальности.

В нашем доме, как и в других, особенно в разрушенных, ползало много скорпионов. Мои сослуживцы ставили ножки кроватей в банки с водой. Некоторые вскакивали ночью, им казалось, что в кровать забрался скорпион. Вскоре и я начал в ужасе вскакивать. По совету местных людей мы стали спать на кошме или бурке, у кого, разумеется, они были. У скорпиона мягкое брюшко, и он не терпит щекотания шерсти.

В Нахичевани я встретил 1923 год. А весной заболел малярией. Приступы ее повторялись через день.

Малярией болели многие наши товарищи. Кто-то рассказал, что если во время приступа окунуться в холодную воду, то сразу прекратится болезнь. У нас во дворе находился небольшой бассейн, он всегда был наполнен проточной водой из арыка. В нем многие купались. И вот однажды летом, когда стояла сильная жара, в момент приступа малярии я разделся, залез в бассейн и начал окунаться в воду. Она была не очень холодной. У меня появился еще больший озноб, и с этого времени приступы малярии стали ежедневными и очень сильными. А через некоторое время началась тропическая малярия. Я совершенно слег в постель.

В профилактических целях больным прописывали хину. От приема ее многие из нас были полуглухие и желтые. Так выглядел и я.

Меня положили в медчасть батальона, затем перевели в санчасть полка в Дарачачаг. Изредка навещали друзья. От них мне стало известно, что я должен уехать на учебу в Москву. Но малярия не проходила, я совершенно обессилел. Дали отсрочку. Но и это время истекло.

Кто-то из штаба полка посоветовал подать рапорт об увольнении из армии. Я так и сделал. И вот наконец последовал приказ о моей демобилизации.

Но теперь стал вопрос, куда ехать. Я знал, что в Оренбурге моей семьи нет. Кто меня поддержит на первых порах трудоустройства? Куда податься?

Выбрал город Минск. Думалось, что отсюда легче будет разыскать семью.

Итак, окончилось мое участие в гражданской войне, служба в Красной Армии. Остались позади напряженные, кровопролитные бои. Я ехал в родную Белоруссию.

Поезд отстукивал километры, я приближался к Минску.

ОТ ВОЙНЫ И ДО ВОЙНЫ

Ну вот и Минск. Вернее, станция Минск. Поезд дальше не идет.

Где же устроиться на ночлег? Пожалуй, на вокзале. Города не знаю, знакомых здесь у меня нет. Выхожу на перрон. Ко мне подходит женщина и спрашивает:

— Может, нуждаетесь в ночлеге? Я живу рядом с вокзалом, на Петроградской улице, могу предоставить на ночь койку.

Конечно, я согласился. Дом деревянный, довольно вместительный. Там уже несколько заезжих, таких, как я. Комнат хозяйка не сдавала помесячно, а принимала нуждающихся в ночлеге только на одну-две ночи и за это брала довольно большую сумму. Это ей более выгодно, чем сдавать жилье на более длительный срок. Поэтому на мою просьбу она ответила категорическим отказом.

Ну что же — утро вечера мудренее. На следующий день после завтрака на вокзале занялся отыскиванием себе жилья. В первые два-три дня ничего не нашел. И только на третий или четвертый день удалось снять угол с койкой по Бобруйской улице в квартире сапожника.

Дом коммунальный. Комната, где стояла моя кровать, служила хозяину мастерской, столовой и приемной. Одним словом, это была главная жилплощадь в квартире. Комната маленькая, и зачастую посетителей садили на мою кровать. Вторая комнатка служила спальней семьи хозяев. Сколько условился платить, теперь не помню, но у меня уже свой угол, и я был доволен.

Подыскав квартиру, сразу же стал на военный учет. Мне выдали справку, что я нуждаюсь в работе. На бирже труда зарегистрировался по специальности — рабочий-кожевник. Конечно, работу сразу не получил, а мои скудные запасы требовали ускорить устройство на работу. Я начал ежедневно ходить на биржу труда и по учреждениям.

Как ни странно, но после проезда Ростова у меня ни разу не было приступа малярии. Я стал поправляться. Появился хороший аппетит.

Наконец биржа труда направила меня на работу на частный кожевенный завод по Старо-Виленской улице. Я был очень доволен. Завод оказался очень маленьким, только с зольным и дубильным отделениями. Здесь работало четыре-пять человек — семья хозяина. К моему огорчению, хозяин предложил работу только один день в неделю. Он даже высказался так:

— Поскольку тебя прислала биржа труда, скандалить с властями я не намерен. Буду платить за один рабочий день в неделю, но работы для тебя на заводе нет.

Конечно, я отказался от такой работы и вновь вернулся на биржу. Меня очень упрекали, что не сумел устроиться работать, и поставили на учет как штрафника, предложив явиться через неделю.

Но я все же ходил туда каждый день. Прислушивался, спрашивал о беженцах, думая найти кого-либо из своих Воронилович или хотя бы встретить знакомых прошлых лет. Но ни родных, ни знакомых не встретил.