Газета Завтра 438 (16 2002) - Газета Завтра Газета

Это небольшое исследование — дань журнализму.

То есть, посетив на прошлой неделе заседание «закрытого» клуба, посвященное книге Проханова, и услышав много скверных выражений в адрес своей родной газеты, я почему-то не огорчился (разве что немного разозлился), но главное — зажегся искренним журналистским интересом. Происходящее показалось мне настолько забавным, занимательным и своеобразным, что я даже возмечтал создать пьесу, живописующую жизнь московской интеллектуальной штудии начала ХХI века. Судите сами: вокруг не стучали пулеметы, вооруженные карабинами и арматурой бейтаровцы не рвались в задвинутые шкафами двери моей редакции; в ближайшей округе обвешанный гранатами российский спецназ не шел на штурм дымящегося пятиэтажного здания, захваченного чеченским отрядом. Отчего мне было не расположиться поудобнее в бархатном кресле и беспристрастно не понаблюдать за лысым человеком, который, то и дело поправляя очки, с ядовитой улыбкой вещает в зал, при этом похохатывает, совершает немыслимые пассы руками, а то вдруг начинает скакать и приплясывать в луче прожектора. Во всем этом было нечто магическое и фантастическое, а сам герой чем-то неуловимо напоминал булгаковского Берлиоза…

Но все по порядку, что касается кургиняновской ругани, вне всякого контекста, с достаточно высокой степенью лексической точности.

Итак, по отношению к газете «Завтра»: «сучья свадьба», «издание, сеющее вирус двусмысленности», «содомия», «твари», «куртизанки», «завели всех в дерьмо», «бесстыдная, постмодернистская газета, славная своим цинизмом и беспринципностью», «генератор энтропии» (последнее не тянет на оскорбление, но, согласитесь, в этом определении звучит неприязнь. — А. Ф.).

По отношению к Александру Проханову: «прохановское вожделение», «придворный тип», «певец тления», «он ломал коммунизм», «всю жизнь путался под ногами советских службистов», «Проханову захотелось быть Третьяковым» (вот это действительно оскорбление! — А. Ф.), «ему страстно хочется войти в литературный истеблишмент», «надышался воздухом партийных мероприятий», «принадлежит к типу людей, которые вкусили славу в советское время, а после дико переживали», «привык жить в квартире на улице Горького», «ему захотелось читателя Сорокина», «он хочет литературной премии Букера, и он ее получит», «роман »Господин Гексоген« — результат творческой импотенции», «он выбрал вместо творчества литературные премии», «в газете крутил провалившихся политиков», «провалил идеологический синтез», «Проханов — это агентура, которую сейчас выводят из-под удара», «…всяких там прохановых и их руководителей…», «он заплатит жизнью…», «собиратель букашек, летающий на правительственных самолетах» и т. д. и т. п.

Если отставить в стороне рискованные со всех точек зрения перечисленные формулировки, то содержание четырехчасовой лекции Кургиняна сводилось к следующему.

Согласно Кургиняну, Проханов, написавший роман со сценой в лаборатории Мавзолея и согласившись на обложку с «черепом Ленина», предложенную издательством «Ad Marginem», совершил диверсию против «красного смысла», последним идеологом и мыслящим адептом коего в России остается только он, Кургинян. По Кургиняну, роман Проханова не является произведением искусства, ибо он вписывается в систему постмодернизма и несет разрушение и смерть, — в то время как сам Кургинян привержен классической этике и эстетике и знает секрет космического созидания. Проханов, по мысли Кургиняна, написал свой роман для того, чтобы его приняли в новую элиту, он захотел войти в культурный и политический «мейнстрим», в то время как он сам, Кургинян, никогда, никогда не стремился быть частью «мейнстрима». Все случилось потому, что Проханов, по мнению Кургиняна, тяготился сермяжностью, необразованностью и скудоумием патриотической среды, в то время как Кургинян «несет вахту», не чурается, вот, клубных мероприятий, даже несмотря на то, что среди его слушателей встречаются круглые идиоты. Кургинян считает, что выход в свет нового романа Проханова — это событие большего масштаба, чем передел думских комитетов, и что политический итог этого события — окончательный демонтаж отечественного ВПК, захоронение тела Ленина и конфедерализация России, что убедительно доказывается посредством четырех схем, каждая из которых содержит по двенадцать блоков, внутри которых подозрительно часто мелькает фамилия давнего идейного противника, антипода Кургиняна философа Александра Гелиевича Дугина.

Но обратимся к явлению собственно клуба, который функционирует в рамках «Эспериментального творческого центра», созданного режиссером Кургиняном в 1989 году на базе «Театра на досках».

По поводу «рядовых членов»: состав их за последние годы существенно изменился. На заседания, где присутствуют, как правило, 50–70 человек, уже не ходят такие люди, как глава нынешней КПС Олег Шенин и экс-председатель КГБ Владимир Крючков (последний в свое время на заседаниях клуба демонстрировал поразительное умение спать с открытыми глазами). Публика (зрители!) делятся на несколько категорий. Это давнишние фаны (как правило, немолодые женщины, рьяно интересующиеся политикой), люди новой формации — циничные пиарщики и работники аналитических центров Москвы (возможно, подворовывающие для своих контор некоторые технические идеи) и ряд эстетов, которые ходят в клуб, как в театр (на заседании я встретил двух известных литературных критиков и одного знакомого психиатра).

Сам «Экспериментальный творческий центр», как я понял, представляет собой нечто вроде небольшой тоталитарной секты. Подобное положение дел, по всей видимости, сложилось еще во времена существования «Театра на досках», где режиссер безраздельно царствовал в умах и душах своих актеров. Некоторая мнительность, подозрительность и почти что детская ревность сотрудников центра относительно мнения о своем начальнике резко бросаются в глаза. Если Проханов, по словам Кургиняна, либерал, то в «Экспериментальном творческом центре» царит атмосфера восточной деспотии. Кстати, Кургинян до сих пор ставит спектакли (вернее, один спектакль), где в качестве актеров выступают аналитики, сотрудники его центра. Я сам видел, как серьезный, взрослый человек, специалист по межэтническим конфликтам, скакал по сцене в черном трико, изображая обезьяну. Речь идет о знаменитом прогоне кургиняновского спектакля «Обитаемый остров» — инсценировке произведения братьев Стругацких. Знаменит этот прогон был вот чем: длился он восемь (!) часов, то есть действие, мягко говоря, было затянуто. А для того, чтобы зрители своим преждевременным уходом не оскорбили коллектив театра, Кургинян велел запереть все входы и выходы (тут-то я и увидел высший пилотаж Крючкова). Число потенциальных членов клуба, сошедших с ума в этот день, до сих пор остается неподсчитанным…

Впрочем, следует отметить, что еженедельные «четверговые» заседания, где Кургиняном рассматривается политическая обстановка в стране, мало чем отличаются от спектакля. Правда, на сцене только один актер — но зато актер великолепный. Говорю это совершенно искренне, без тени какого-либо отрицания многих талантов Сергея Ервандовича Кургиняна.

Несмотря на некоторую истеричность представления, Кургинян не напоминает своего сородича, злосчастного политолога, который безвременно ушел в глубокий маразм и несет околесицу в разнообразных «Пресс-клубах». Кургинян остается тонким интеллектуалом, полемистом высочайшего класса (в ходе диспута с лидером российских троцкистов Александром Бузгалиным он разделал противника, что называется, под орех). Однако Кургиняна подводят некая бесконтрольность ума, избыточная самоупоенность и страсть к игре. Действительно, посещая клуб, можно получить эстетическое удовольствие. Если вы не впадаете в сладостный анабиоз, слушая ярящегося, так сказать, сверхинтенсивного лектора, который при помощи сложного лексического набора толкует о довольно отвлеченных вещах, тогда вы сможете оценить глубину и блеск кургиняновского метода.

Кургинян — шаман от политологии. Он приковывает своими скачками и зловещими похохатываниями. Десятки схем и сотни терминов несутся со сцены в зрительный зал. Интенсивность докладчика такова, что рациональное восприятие сказанного представляется невозможным. Зато формируются образ, картинка, иероглиф… Ткется немыслимое кружево, возводится химерический замок.

Утомляясь, Кургинян иногда сбивается. Психологически напоминает усталого юмориста, перезревшего кэвээнщика. Но пластически он все столь же великолепен, «делает ножкой», как заправский конферансье, под тихий вздох зала внезапно пересекает сцену, перепрыгивает с одного места на другое.

Во время доклада он лицедействует. Он правдиво изображает то согбенного под тяжестью компромисса лидера компартии, то хмельных «братков», которые прячутся за спинами думских политиков, то гусем проходится по сцене, представляя поведение известного олигарха.