Мы – русские! Суворов: Жизнь, слова и подвиги великого русского полководца А.В. Суворова - Георгий Гупало

В продолжение получаса он выплескивал из ведер воду себе на лицо, говоря, что это помогает глазам. После этого камердинер должен был оставшуюся воду тихонько лить ему на плечи, так чтобы вода стекала ручейком и катилась по локтям. Мытье заканчивалось во втором часу ночи. Обтирался Суворов перед камином. В это время входил в спальню его повар Матька с чаем. Только он один имел право наливать Суворову чай и даже в его присутствии кипятить воду. Налив половину чашки, он подавал ему отведать: если чай был крепок, разбавлял водой. Суворов любил черный чай лучшего качества и еще приказывал его просеивать сквозь сито. Чай он выписывал из Москвы через своего управляющего, которому наказывал, чтобы «прислал наилучшего, какой только обретаться может… По цене купи как бы тебе дорог ни показался, выбери его через знатоков да перешли мне очень сохранно, чтобы постороннего духа он отнюдь не набрался, а соблюдал бы свой дух весьма чистый».

В скоромные дни он пил по три чашки со сливками, без хлеба и сухарей, в постные – без сливок. Строго соблюдал все посты, не исключая среды и пятницы. А во время Страстной недели Суворов ничего не ел, а только пил один черный чай без хлеба.

Когда подавался чай, Суворов требовал белой бумаги для записи своих выученных уроков. Писал он всегда тушью, а не чернилами.

Чистому – все чисто.

Письма писал на толстой бумаге, иногда на небольших клочках, самым мельчайшим почерком. Слог его был краток и мужественен и выбор выражений так меток, что он никогда написанного не поправлял. Запечатывал он их самым дорогим сургучом и огромной печатью с знаменами, пушками и саблями с надписью: «Virtute et veritate», т. е. «доблесть и верность» – девиз Суворова. После чая он спрашивал повара, что тот будет готовить и что будет у него для гостей. Повар отвечал. «А для меня что?» – спрашивал Суворов. В постный день повар отвечал: уха, а в скоромный – щи. Вторым блюдом было жаркое. Сладкого Суворов никогда не ел, соусов тоже. Большой званый обед для гостей у него был из семи блюд, а иногда и более. Если кто желал угостить обедом Суворова, то приглашал к себе его повара – другой стряпни он не ел. Суворов очень любил, когда у него обедали и говорили много за столом, но не терпел тех, кто много ел. Раз один приезжий иностранец обедал у Суворова и удивил его и всех присутствующих своим аппетитом. Всякое блюдо быстро исчезало. Суворов смотрел с изумлением. На другой день он не мог позабыть этого посещения и сказал: «Ну, спасибо гостю, он первый изволил отдать справедливость искусству моего повара, ел, как будто у него нет желудка. Он не подходит под указ Петра Первого об отпуске прожорам двух пайков: для него мало и четырех».

А.В. Суворов

Суворов неохотно тратил деньги на парадные обеды. Потемкин много раз напрашивался к нему на обед. Суворов всячески отшучивался, но наконец вынужден был пригласить его с многочисленной свитой. Суворов призывает к себе Матоне, метрдотеля, служившего у Потемкина, заказывает ему роскошный обед и просит не щадить денег на яства, а для себя приказывает своему повару изготовить два постных блюда. Обед вышел роскошнейшим и удивил даже самого Потемкина, привыкшего к роскоши. По выражению

Суворова, за столом «река виноградных слез несла на себе пряности обеих Индий». Но сам он, под предлогом нездоровья, кроме двух блюд, ничего не ел. На другой день, когда Матоне представил ему счет, простиравшийся за тысячу рублей, то Суворов отказался оплатить его, только написал на нем: «Я ничего не ел» и отправил Потемкину, который тотчас заплатил, сказав: «Дорого стоит мне этот Суворов!»

Но возвратимся опять к утру Суворова. После чая он, все еще неодетый, садился на софу и начинал петь по нотам духовные концерты Бортнянского и Сарти. Такое пение продолжалось целый час. Он очень любил петь. Голос у него был бас. У Суворова в московском доме, близ церкви Вознесения у Никитских ворот, жили даже крепостные певчие и музыканты. Он держал их там для усовершенствования в музыке и пении и приказывал ходить учиться к другим, славившимся тогда в Москве, например, к голицынским. На время пребывания Суворова в деревне певчие эти переводились из Москвы в имение.

Деньги дороги, жизнь человеческая еще дороже, а время дороже всего.

После пения Суворов спешил одеваться: туалет свой он совершал не более пяти минут и в конце еще раз умывал лицо холодной водой. Затем он приказывал камердинеру Прошке позвать своего адъютанта полковника Данила Давыдовича Мандрыкина с делами.

Ранее еще семи часов Суворов отправлялся на развод. К разводу Суворов выходил в мундире того полка, какой был тогда в карауле. После развода, если не было докладов и дел, он призывал инженерного полковника Фалькони для чтения иностранных газет. Суворов выписывал до двенадцати заграничных газет: шесть французских и шесть немецких и, кроме того, «Московские» и «Петербургские ведомости». Из оставшихся после Суворова расходных книг видно, что он на газеты тратил в год около трехсот рублей.

Жалок тот полководец, который по газетам ведет войну. Есть и другие вещи, которые знать ему надобно.

По окончании чтения газет Суворов спрашивал, подано ли кушанье. Садился он за стол в 8 часов утра, а когда у него был парадный обед, то часом позднее. Перед обедом он пил рюмку тминной сладкой водки, а когда страдал желудком, то выпивал рюмку пеннику с толченым перцем. Закусывал водку всегда редькой. Прибор за столом у него был самый простой: оловянная ложка, нож и вилка с белыми костяными черенками. На серебре он не ел, говоря: «В серебре есть яд». Суворов никогда не садился на хозяйское место, а всегда сбоку, по правую сторону стола, на самом углу. Перед обедом, идя к столу, он громко читал «Отче наш». Кушанья не ставили на стол, а носили прямо из кухни, с огня, горячие, в блюдах, обнося каждого гостя и начиная со старших. Суворову подносили не всякое блюдо, а только то, которое он кушал. Суворов соблюдал величайшую умеренность в пище, так как часто страдал расстройством же: лудка. Камердинер Прошка всегда стоял позади стула и не допускал ему съесть лишнее, прямо отнимая тарелку, не убеждаясь никакими просьбами, потому что знал, что в случае нездоровья Суворова он же будет в ответе и подвергнется строгому взысканию: «Зачем давал лишнее есть?» И если в такой момент разгневанный барин спрашивал, по чьему приказанию он это делает, отвечал: «По приказанию фельдмаршала Суворова». «Ему должно повиноваться», – говорил Суворов. Часто Прошка обходился весьма дерзко со своим барином. Король Сардинский Карл Эммануил прислал Прошке две медали на зеленых лентах с изображением на одной стороне императора Павла I, на другой – своего портрета с латинской надписью: «За сбережение здоровья Суворова». Прошка всегда носил их на груди.