В поисках Леонардо - Валерия Вербинина

– Так вы актриса? – в экстазе вскричала сеньора Кристобаль. – Просто поразительно! Правда, Ортега?

Врач высунул нос из-за рюмки вина и утвердительно кивнул.

– Я уже не играю, – с извиняющейся улыбкой сказала женщина-куколка, встряхивая кудрями. – Дорогой Монтегю против. Но, если бы была возможность, я бы…

– Конечно, конечно! Ведь сцена не отпускает тех, кто имел счастье хоть раз ступить на нее. Уж я-то знаю!

– Ну, это еще как посмотреть – счастье или несчастье, – вполголоса ввернула донья Эстебания.

– И где же вы играли? – спросила Амалия у маркизы Мерримейд.

– О, в разных пьесах. В основном Шекспир, но попадались и французские – «Федра», «Андромаха»…

– Трагедии, – встрепенулась сеньора Кристобаль. – Обожаю трагедии. Правда, не переношу, когда мою героиню убивают. Тебя закалывают картонным кинжалом, и изволь лежать бревном на сцене, пока тенор поет прощальную арию. Это просто измывательство над оперой!

– Я играла не только в трагедиях, – сказала маркиза немного обиженно. – В комедиях тоже, хотя хорошие комедии нынче так редки.

– Лучшие комедии писал Мольер, – счел своим долгом заметить аккомпаниатор Шенье. Французы склонны полагать, что их искусство и литература – лучшие в мире. Надо признать, что тут они не так уж далеки от истины.

– Шекспир тоже писал комедии, – вмешался маркиз Мерримейд, оскорбленный тем, что какой-то лягушатник в его, маркиза, присутствии смеет кичиться своим превосходством над доблестной английской нацией, равной которой нет в мире.

– Которые называют комедиями лишь по недоразумению, – отозвался дипломат, не упустив случая щелкнуть аристократа по носу.

Завязался спор, чьи комедии лучше. Все оживились. Незваная гостья, посетившая корабль, была предана забвению. Подали десерт. Сеньора Кристобаль заявила, что не может позволить себе ни намека на сладкое, и тут же умяла свою порцию. Она как раз облизывала ложечку, когда раздался крик:

– Уймись, старая дрянь!

Это Кристиан Эрмелин вне себя орал на миссис Рейнольдс, пристававшую к нему с вопросом, не желает ли он за умеренную плату пообщаться с духом своей матери. Но продолжение было еще примечательнее. Хрупкий Гюстав Эрмелин, которого решительно все считали слабаком, вскочил с места и крикнул в лицо побелевшей поклоннице спиритизма:

– Если ты, гнусная старая шлюха, не отвяжешься от нас, я вышвырну тебя за борт вместе с твоим ублюдком!

Мистер Дайкори положил вилку и сделал знак слуге, чтобы его везли обратно в каюту. Скрип колесиков кресла повис в тишине, после чего миссис Рейнольдс захлюпала носом, схватила дочь за руку и бегом покинула салон. Собачка маркизы, как всегда, примостившаяся на коленях у хозяйки, неодобрительно тявкнула. Гюстав тяжело опустился на место. Маркиз нахмурил брови. Вчера миссис Рейнольдс порядком его утомила, но он считал неприличным подобное обращение с женщиной, которая к тому же, черт подери, была почти что англичанкой.

– Интересно, – задумчиво заметила Амалия, – какая погода будет завтра?

И все с облегчением заговорили на вечную тему, которая не устаревает никогда.

«Однако страсти накаляются, – думала Амалия. – Мадам Эрмелин умерла не в самый подходящий момент. Она была главой семьи… а раз так, вскоре начнется схватка за опустевшее место. – Она мимоходом улыбнулась Роберту П. Ричардсону, печально смотревшему на нее из угла. – И кто выиграет эту схватку? Кристиан? Блестящий Феликс? Гюстав, от которого, как от всех слабых людей, неизвестно, чего ожидать? Ортанс со своими светящимися зеленоватыми глазами? Или взбалмошная Эжени?»

Но не это интересовало ее больше всего. На самом деле она никак не могла решить для себя вопрос: была ли смерть мадам Эрмелин случайной или же ей каким-то образом помогли умереть?

Посмотрим правде в глаза: подавиться может любой человек, но мало кто от этого отправляется к праотцам. Вероятность, разумеется, существует, но она ничтожно мала. Такой несчастный случай из разряда почти фантастических, а Амалия, когда-то сама ставшая объектом нескольких покушений, вообще с большим подозрением относилась к несчастным случаям. Но, вспомнив все обстоятельства случившегося, она была вынуждена отмести предположение о насильственной смерти.

«Ведь как все было? Женщина поела. Встала из-за стола. Лакеи внесли шампанское. Она взяла бокал, произнесла тост – и поперхнулась. У всех на глазах… Никто не мог сказать заранее, что она будет пить, а уж тем более – какой бокал возьмет, если будет пить. Нет, шампанское не могло быть отравлено. Это исключено».

Успокоив себя насчет шампанского, Амалия тут же нашла другой повод для тревожных размышлений.

«А еда? Что, если отрава была в еде и подействовала не сразу? Всем только показалось, что мадам Эрмелин поперхнулась, но на самом деле…»

Тут Амалия вспомнила, что еду тоже подавали лакеи и что за столом, кроме мадам Эрмелин, было еще десять человек. Маловероятно, что при таких условиях ей можно было что-то подложить в пищу и никто бы ничего не заметил. Оставалась, разумеется, возможность того, что ее отравил лакей, расставлявший тарелки, но с таким же успехом мадам Эрмелин могла проглотить акула, подплывшая по Сене к окнам ее парижской гостиной.

«А если лакей был в сговоре с тем, кто…»

«А если он желал отравить не мадам Эрмелин, а кого-нибудь другого…»

«А если яд был не в еде и не в шампанском, а в воде… Ведь после того, как женщина поперхнулась, старший сын принес ей воды, и через минуту у нее пошла кровь изо рта… И что, яд так быстро подействовал? Да и Кристиан – никак он не подходит на роль отравителя… Все это просто глупо».

Амалия очнулась от своих размышлений и увидела, что все поднимаются из-за стола.

– О чем вы задумались? – спросил месье де Бриссак.

– Так, ни о чем, – ответила Амалия беспечно, решив, что ни к чему усложнять себе жизнь. Старая дама поперхнулась, у нее лопнул в горле сосуд, и она умерла. Вот и все. К тому же она, как говорят обычно дети, была «противная». И незачем больше думать о происшедшем.

Вечером сеньора Кристобаль оккупировала желтый салон с роялем. Леон Шенье играл «Il dolce suono» из «Лючии ди Ламмермур» Гаэтано Доницетти, а сеньора Кристобаль пела так, что щемило сердце. Куда девалась немолодая, расплывшаяся, истеричная женщина с взбалмошным характером? Казалось, она исчезла, и от нее остался один голос. Голос, который, раз услышав, невозможно забыть. Амалия, возвращаясь после прогулки перед сном, заглянула в салон и остановилась у дверей, затаив дыхание. Она дала себе слово непременно пойти в оперу, когда приедет в Петербург.

Шорох за спиной заставил ее обернуться.

– Вы могли бы войти туда, – заметил Рудольф.

– Не хочу, – упрямо сказала Амалия. – Боюсь расплакаться. Но как она поет!

Пение кончилось, и Амалия решила, что можно возвращаться. Рудольф шагал сзади. Неожиданно Амалия вскрикнула: нога ее скользнула, и она бы упала, если бы кузен не подхватил ее вовремя.

– Спасибо, кузен, – чопорно промолвила Амалия. – Вы спасли мне жизнь!

– Плачу добром за зло, – отозвался Рудольф весело. – Вы в порядке?

– Да. Но что же это такое…

Она наклонилась, ища тот коварный предмет, из-за которого едва не свернула себе шею. Рудольф поморщился: от усердия Амалия даже опустилась на колени.

– Что это с вами? – поинтересовался он.

– Не со мной, – сказала Амалия. – Меня беспокоят эти пятна.

На светлых досках палубы виднелась тонкая, едва различимая цепочка красных пятнышек.

– Похоже на кровь, – с тревогой пробормотала Амалия. – Они такие мелкие. Я бы не заметила их, если бы… м-м… не оступилась на… сувенире, оставшемся от собачки маркизы.

Рудольф в задумчивости почесал нос. Он присел и тоже подверг пятнышки рассмотрению.

– Это может быть и вино, – зевая, изрек он.

– Может быть, – согласилась Амалия. Она поднялась, отряхнула юбку на коленях и потянула дверь ближайшей каюты, записанной не то на месье, не то на мадам Мерсье.

– Куда вы? – прошептал Рудольф ей в спину.

– Здесь открыто, – отозвалась Амалия. И вошла.

Рудольф, недоуменно пожав плечами, проследовал за ней. Шаг за шагом Амалия обследовала помещение, заглянула даже под кровать. Рудольф, вначале с удивлением наблюдавший за ее манипуляциями, стал в конце концов помогать ей.

– Вы можете хотя бы сказать мне, что вы ищете? – спросил он как бы невзначай.

– Сама не знаю, – честно призналась Амалия. – Просто те пятна показались мне слишком темными для вина.

Рудольф отворил большой шкаф – и с коротким возгласом отступил назад. В шкафу, привалившись к стенке, стоял человек.

– Гм, – сказал германский агент, обретая свое обычное хладнокровие, – похоже, трупы на этом корабле сыплются, как из рога изобилия.

– Вы что-то нашли? – в волнении заговорила Амалия, подбегая к нему. – Боже мой!

– Снимаю перед вами шляпу, – сказал Рудольф, кланяясь. – Вы были правы: те пятна были вовсе не от вина.