Чужой в раю - Евгений Касьяненко

В первый раз в жизни я влюбился. И влюбился абсолютно безнадежно и безответно, что было ясно мне самому с первого дня, как я попал в этот зловещий любовный капкан. Мы были с ней абсолютно разные люди по своему психологическому типу. Она — хохотушка, любившая шумные кампании, песни под гитару, эстраду и прочие радости жизни. Я же был, по крайней мере, школьником, замкнутым в себе интровертом, ничего не признающий в жизни, кроме книг, занятий радиолюбительством и летней рыбалки.

И еще, может быть, главное. Меня всегда, и в юности особенно, смешила и раздражала людская мода со всеми ее атрибутами — модными тряпками, модными причиндалами, которые потом, в новейшую эпоху стали называться дайджестами. Меня выводило из себя всеобщее увлечение западной музыкой. Я считал, и не без основания, тогдашних носителей моды — стиляг — обиженными на голову людьми. Ее же мода завораживала.

Но, влюбившись, я тут же стал домогаться свидания с ней после первого же урока в новом учебном году. И делал это исключительно бестолково, как может поступать только человек, совершенно потерявший голову от любви. Без всякой договоренности шел к ней домой, выпив для смелости стакан крепленого вина по дороге. Попав в ее квартиру, начинал плести сущий вздор. Делал ей какие-то нелепые подарки, говорил на темы, которые ее абсолютно не интересовали, дрался с соперниками, которые являлись таковыми только в моем воображении.

Когда я потом вспоминал этот безумный год, то всегда поражался своей фантастической глупости. Самым странным было то, что рядом со мной все это время находился человек, который мог без труда охмурить любую женщину в нашем миллионном городе и научить этому меня — мой отец. Он был крайне популярной личностью. Журналист, пишущий на темы культуры. Лектор, способный прочесть пятичасовую лекцию о западном кино в любой аудитории, да так, что слушали затаив дыхание. И… пижон по жизни, всегда одевавшийся исключительно модно.

Отец мог бы дать мне детальную и предельно циничную инструкцию о том, как нужно поступить, чтобы уже через месяц не я бегал за одноклассницей, а она за мной. Но… Уж кому бы я в тот год в последнюю очередь признался о своей школьной любви, так это своему отцу. Я тогда считал его крайне легкомысленным в таких делах человеком, потому что сам был полным кретином.

Весной, за месяц до выпускных экзаменов, я был на грани психического расстройства от своей несчастной любви. Точнее, оно уже наступило.

Как-то в майский вечер я вновь пришел без разрешения к ней домой, но на этот раз меня просто не пустили на порог. Я вернулся к себе и сразу лег спать. Но заснуть не мог. Лежал с открытыми глазами до трех часов ночи. Потом встал, тихо оделся, чтобы не разбудить родителей и вышел из дома. Идти было некуда, и я бессмысленно пошел прочь из города. Километров пять прошел по пустым, спящим улицам, потом повернул к мосту через великую русскую реку. Долго стоял на середине моста, испытывая желание спрыгнуть с него в пятидесятиметровую темную мглу, разбиться и утонуть, но не решился и пошел дальше по шоссе. Через километр свернул на обочину, в лесозону. Вновь появилось стремление уйти из жизни. Но тут меня уже одолевали сомнения — удастся ли повеситься на брючном ремне, слишком он короток, чтобы закрепить его на дереве. Я побрел назад, сделав по дороге еще один идиотский поступок — выдрал из земли громадный куст полевой ромашки и понес его с собой, даже не обломив корни и не отряхнув глину.

Когда я шел по городу, забрезжил рассвет. Потом это и случилось. В темной подворотне одного из дворов я заметил Её, стоящую в полутьме. Умом я понимал, что стоять здесь, в пяти кварталах от своего дома, в начале пятого утра она никак не может. Но все же подошел удостовериться. Призрак распался.

(…Забегая вперед скажу, что мистики в этом призраке было даже больше, чем мне тогда показалось. Именно в этой подворотне жил мой друг детства. Через двадцать лет он нелепо погиб, упав с лестницы в своем саду. И вот на его похоронах (гроб стоял именно в этой подворотне) я вдруг увидел Её, стоящую у гроба. Оказывается, друг моего детства приходился ей родственником, о чем я узнал только на его похоронах.)

Потом я отнес дурацкий куст ромашки к порогу ее квартиры, вернулся домой и заснул мертвым сном. Я был пропащим человеком. После окончания школы оставаться жить в одном городе с ней я не мог. И уехал работать на великую стройку за многие тысячи километров от дома.

Но это вовсе не конец печальной истории моей первой любви.

…Прошло почти четверть века и неожиданно мы с ней…сошлись, как называют подобное происшествие в народе. Я был разведен, у нее погиб муж-алкаш, оставив ее без средств к существованию и с двумя детьми на руках. Она, еще изумительно привлекательная, отдалась мне через неделю (иное было просто глупо в нашем возрасте), но замуж выходить не захотела. Было что-то изначально подлое в наших отношениях. Ей нравился секс со мной, но и только. Хотя я уже принадлежал к миру столь любимой ею богемы, мы так и остались во многом полярными людьми. Она — потребителем культуры, я — одним из ее создателей, пусть и ничтожно мелким. Самое смешное, мы были антагонистами даже в политике. Она приверженца Ельцина, а я — левый. Измучавшись друг от друга и бесконечно ссорясь, мы расстались через полтора года. И не скрою, когда через несколько лет я заглянул к ней на работу (которую сам и нашел в те годы для нее), то с некоторым злорадством увидел у нее над головой в кабинете портрет…Ленина. Разобралась все-таки кое в чем с годами, решил я.

Город, мой город, был такой же, как тогда, в шестидесятые… Непривычное для глаз в двадцать первом веке полное отсутствие рекламных щитов, множество автоматов газ-воды, которые впоследствии запретили по гигиеническим причинам. Множество халуп, но много и новых домов. В те годы страна еще строилась и крепла…

Я уже почти бежал к тому месту, к той подворотне, где она мне тогда пригрезилась. Она, семнадцатилетняя, действительно, стояла там. Только на этот раз это был вполне осязаемый фантом, сконструированный раем, в отличие от давнего, дрожащего нечетким маревом в предрассветном тумане, призрака-галлюцинации моей юности. Я подошел, взял ее за руку, теплую, совершенно человеческую руку.

— Пойдем гулять за город, — сказал я и увлек ее за собой. Она подчинилась (потому что должна была подчиниться, потому что такова была моя воля в этом виртуальном мире). Но ей было страшно со мной идти, она плакала, ибо она знала, что ее ждет за городом (опять же потому, что я хотел, чтобы девушка-призрак знала об этом).

Мы шли по пустым улицам моего города, который был так же естественно пуст в этот предрассветный час, как и сорок лет назад на Земле. Лишь на полдороге я задал ей единственный вопрос — чтобы просто подстраховаться: имею ли я дело с призраком или вдруг это райская субстанция Натальи, неведомо как попавшая в мою виртуальную райскую жизнь.