Когда я был настоящим - Том Маккарти

Начал я с Белгрейвии. Я ходил по одной улице туда, по следующей обратно, по третьей туда, совсем как люди Наза согласно данным им инструкциям, чтобы ничего не пропустить. Однако через два часа я понял, что мой дом находится не в Белгрейвии. Тут чисто; белые дома с приподнятыми крылечками и белыми колоннами – даже те, что формально отвечали критериям, которые я сообщил поисковой группе, – не вызывали у меня никаких воспоминаний. То же было с Кингс-Кроссом. И с Саут-Кенсингтоном. Лучше других оказался Паддингтон – несколько зданий в этом районе были похожи на мое. Они были похожи на мое, но моими не были. Не спрашивайте, откуда я это знал – знал, и все.

Под вечер я позвонил Назу.

– Ну как? – спросил он.

– А, да я к тем, что отобрали наши люди, не ходил, – ответил я ему. – Решил самостоятельно искать.

– Понятно. Тогда я велю им приостановить поиски.

– Нет. Велите им продолжать. Когда исчерпаем наши первоначальные шесть районов, расширим территорию.

На том конце наступила пауза. Мне представилось то, что происходит в глубине его глаз, это жужжание. Через некоторое время он сказал:

– Сделаю, раз вы так хотите.

– Хорошо.

Процесс – он был необходим.

В тот день я свой дом не нашел. На следующий тоже. Когда я в тот вечер попал домой, там меня ждали два сообщения: одно от Грега, одно от Мэттью Янгера. Грег хотел, чтобы я ему позвонил. Мэттью Янгер тоже хотел, чтобы я ему позвонил, – секторы, включенные нами в портфель акций, за последнюю неделю поднялись в стоимости на десять процентов, предоставив нам замечательную возможность «срезать верхушку» и диверсифицировать. Их сообщения я слушал, лежа на диване. Меня измотали все эти сегодняшние хождения. Я принял ванну, заклеил пластырем мозоль, которая появилась у меня на правой ноге, и пошел спать.

Мне приснился сон, отчетливый, как явь. Во сне улицы и здания двигались мимо меня, подобно пассажирам в тот день, когда я стоял неподвижно перед вокзалом Виктория и просил мелочь у прохожих. Улицы и здания двигались мимо меня на конвейерных лентах, вроде тех, длинных, что везут тебя по аэропортовским коридорам. Этих движущихся лент было несколько, они соединялись между собой: сходились и разветвлялись, перекрещивались, ныряли одна позади другой или одна под другую, словно полосы запутанной развязки, и провозили мимо меня и вокруг меня дома, тротуары, фонари, светофоры и мосты.

Мой дом был где-то там – ехал посреди этих сложных переплетений. Он попадался мне на глаза, проскальзывая за другое здание и опять уносясь прочь, чтобы появиться заново где-то еще. Ленты походили на пальцы фокусника, тасующие карты: они тасовали город, на лету показывали мне мою карту, мой дом, а после снова прятали ее в колоде. Они требовали, чтобы я крикнул: «Стоп!» именно в тот момент, когда ее было видно; сумей я это сделать, выиграл бы. Таков был уговор.

«Стоп!» – кричал я. И опять: «Стоп! Стоп!». Но каждый мой выкрик чуть-чуть отклонялся от цели – всего на десятую или даже сотую секунды, но тем не менее отклонялся. Я кричал «стоп» всякий раз, как видел свой дом, и система конвейеров начинала тормозить, но на это уходило несколько секунд, и к моменту, когда она останавливалась полностью, мой дом снова исчезал с поверхности.

Через некоторое время я закрыл глаза – во сне – и попытался почувствовать, когда он появится. Я почувствовал ритм, в котором все двигалось, схемы, по которым все развивалось, и позволил воображению проскользнуть внутрь. Я чувствовал появление моего дома. Подождав, пока он пройдет мимо дважды, перед самым третьим разом я крикнул:

– Стоп!

Еще крича, я понимал, что на этот раз все должно получиться. Конвейеры снова затормозили, и мой дом остановился прямо передо мной. Шагнув вперед, я вошел в него. Мне удалось увидеть все еще яснее, чем в тот вечер, на новоселье у Дэвида Симпсона; удалось побродить вокруг, наслаждаясь деталями: шкаф консьержки и лестница с затоптанным полом, повторяющийся черно-белый узор на нем, окислившиеся чугунные перила, черный поручень со штырьками. Я увидел дверь пианиста и дверь хозяйки печенки, тот пятачок рядом с ней, куда она ставила мусор, когда я проходил мимо нее, свою собственную квартиру этажом выше: кухню открытой планировки и растения, ванную с растрескавшейся стеной и окно, выходящее во двор, а напротив – дом с красной черепицей на крышах и черными котами. Мне удалось занять все здание целиком – ненадолго, но все же на какое-то время, пока обстановка не сменилась и я не очутился в помещении библиотеки, где торговался по поводу билетов с ворчливой официанткой из Югославии.

Проснувшись наутро, я начал понимать, почему не нашел свой дом в первые четыре дня работы: я подходил к делу рационально. С логикой. Мне следовало взяться за все это иррационально. Без логики. Ну конечно! Возможно, за последние несколько лет я когда-то уже проходил мимо этого дома – а значит, где-то в моей памяти должна была сохраниться запись о нем. Какой-то след всегда остается. И потом, даже если я еще не проходил мимо него, все равно выследить его мне удастся только в том случае, если буду двигаться украдкой: не по прямым, квадратам и клиньям, а наискось, по диагонали, подбираясь к нему сбоку хитроумными маршрутами.

Я приготовил себе завтрак и задумался, как же добиться, чтобы поиски стали иррациональными. Первой в голову пришла идея использовать карту в духе «И-Цзинь»: закрыть глаза, несколько раз повернуться, воткнуть, не глядя, булавку, а потом отправиться на поиски в тот район, куда ей случилось попасть. Однако чем больше я об этом способе думал, тем менее хитроумным он мне представлялся. Случайный – это ведь не то же самое, что хитроумный. Я опробовал его на своем плане улиц – просто так, посмотреть, что выпадет: Митчем. Попробовал во второй раз: Уолтэмстоу-Маршес. Вот вам и восточная мудрость.

Следующей моей идеей был цвет: следовать за цветом. Можно было, скажем, принять решение двигаться туда, куда двигаются желтые предметы: грузовик, рекламный плакат, чья-нибудь одежда. Можно было, начав где-нибудь – где угодно, – пойти по улице, по которой проехал желтый грузовик, затем подождать возле магазина с желтым фасадом, пока мимо не пройдет женщина в желтых брюках, и пойти за ней. Это был абсолютно произвольный подход, но он мог к чему-нибудь привести, заставить меня взглянуть на вещи не так, как обычно, приоткрыть какие-то щелки в камуфляже, за которым скрывался мой дом.

Развивая эту идею дальше, я придумал еще план: идти дерганым, хаотическим образом. Не в смысле самой ходьбы, походки, а в том смысле, чтобы поначалу двинуться по одной улице, потом внезапно повернуть назад, как я сделал, когда отправился в Хитроу встречать Кэтрин, но сообразил, что забыл бумажку с номером и временем прибытия ее рейса. Или можно притвориться, будто направляешься в одну сторону, ждешь, чтобы перейти определенную улицу по пешеходному переходу, – а потом, когда загорится зеленый, отклониться в каком-нибудь другом направлении, подобно футболисту, бьющему пенальти, когда он заставляет вратаря прыгать не в ту сторону.

Еще я подумал, не последовать ли мне числовой системе: начав с нулевой отметки, свернуть в первую улицу направо, потом во вторую налево, в третью направо, в четвертую налево и так далее. Система, разумеется, может быть гораздо сложнее: можно ввести дроби, алгебру, дифференциалы и бог знает что еще. Или же можно разработать соответствующий процесс с помощью алфавита: пойти по первой из попавшихся мне улиц, название которой начинается на «а», идти дальше, пока не встречу «b», «с» и так далее. Или можно применить к алфавитному процессу числовые принципы: начать с улицы, начинающейся на «а», затем продвинуться вперед по алфавиту на количество букв, равное тому, что содержится в названии улицы, и найти ближайшую улицу, название которой начинается с этой новой буквы. Или можно…

В разгар моих размышлений зазвонил телефон. Это оказался Мэттью Янгер.

– Как ваши дела? – спросил он.

– Хорошо. Ищу дом. Что вы имели в виду под «срезать верхушку»?

– А! – прогудел в ответ его голос в трубке, добравшись до меня по проводам. – «Срезать верхушку» – это когда ваши акции конкретной компании ревальвируются – поднимаются, – и вы срезаете прибыль путем их частичной продажи, пока стоимость вложения не придет в соответствие с начальной стоимостью в момент покупки.

– А зачем это нужно? – спросил я.

– Для того, – объяснил он, – чтобы инвестировать деньги, полученные за счет срезания верхушки, в другую компанию, тем самым диверсицировав ваши вложения. Ваши акции технологических и телекоммуникационных компаний, которые мы недавно отобрали, уже поднялись в целом на десять процентов за неделю с небольшим – потрясающий результат. Я понимаю, вы цените эти два сектора выше других, но при всем при том я подумал: если срезать верхушку, эти десять процентов, мы могли бы инвестировать их в какой-нибудь другой сектор, при этом нисколько не поступившись вашей приверженностью технологиям и теле…