Живая статуя - Наталья Якобсон

— Обращайся ко мне, как привыкла, — без особого радушия разрешил я. — Не знакомиться же нам с тобой заново.

Флер что-то неразборчиво хмыкнула, будто осуждала меня то ли за отсутствие смекалки, то ли за недостаток галантности.

Я вспомнил, что не принес ей никакого подарка и немного огорчился. Конечно, я был совсем не обязан оправдываться за свое невнимание к ней. В конце концов, она мне никто, просто случайная знакомая, но, как это ни странно, я успел к ней привыкнуть, проникнуться симпатией и даже немного заинтересоваться. Флер окружала плотная неразгаданная тайна, поскольку ее мысли были мне недоступны.

Опустив руку в карман, я прошептал пару слов, это было короткое, тайное повеление для духов, понятное им одним, но Флер навострила ушки так, будто тоже поняла, о чем я говорю.

Я надеялся, что духи украдут для моей дамы что-то из самых привлекательных безделушек или не украдут, а вытащат из давно забытых кладов. Флер прислушалась к тишине так, будто слышала неуловимое для человеческих ушей шушуканье призраков и их неслышные движения. А потом тихий звон драгоценности, очутившейся у меня в кулаке. Я разжал руку и протянул ей восхитительное колье из бриллиантов. Мелкие камни в нем соединялись, принимали затейливые формы, и оно казалось ожерельем из звезд.

Флер немного оживилась, увидев украшение, но подарок приняла так, словно я всего лишь возвращал ей то, что у нее же было когда-то украдено. Она разложила колье на ладони, рассматривая тонкую огранку камней, и опять вместо сложных линий судьбы на ее руке мелькнул горящий, алый крест. Я уже почти забыл, что общаюсь с девушкой, которая навечно осуждена носить на себе этот знак, как печать.

— Ты самый щедрый из всех кавалеров, каких я знаю, Эдвин, — со странной, невыразительной интонацией протянула Флер, будто не хвалила, а укоряла меня за что-то. — Скажи, неужели тебе не жалко оставлять здесь, в месте, в которое ты, возможно, уже не захочешь возвращаться, все эти ценные вещицы?

— Эти украшения созданы для женщины. Мне они ни к чему, — я смог только слегка пожать плечами, тем самым выражая, что таков мир, и его не изменишь. Похоже, мне удалось с честью выйти из ситуации, а ведь Флер чуть не поставила меня в тупик. Не мог же я объяснить ей, что сокровищницы дракона давно ломятся от золота и драгоценных камней, а по всему миру раскиданы тайники, до которых могу добраться только я один. Различные подати все время пополняют уже несметные сбережения, а нетронутое богатство мне ни к чему. Я не собираюсь спать на золоте и вешать замки на каждый сундук, мне хочется осчастливить мир, раздав нуждающимся хотя бы сотую долю того, что я сам имею, иначе богатство, запертое вдали от солнечного света, неприкосновенное и не приносящее пользы никому, превратится в ненужный хлам.

Мог ли я объяснить все это Флер в паре слов? Прочти я ей хоть длинную лекцию о том, что хочу принести людям немного радости, она бы меня не поняла. Разве можно заботиться о других, когда у самой полно забот? Так думала, наверное, каждая из актрис, с которыми Флер выступала. Были такие времена, когда я тоже не мог задуматься ни о чем, кроме собственных проблем, но они остались далеко позади, в теперь уже недосягаемой древности.

— Давай прогуляемся вместе, — вдруг с лукавой улыбкой предложила Флер. — Нельзя же все время сидеть взаперти и унывать. Лучше сходим в театр, вот удивятся мои бывшие подруги, когда увидят меня среди зрителей, да еще с таким кавалером, как ты. Тебе, наверное, уже не раз говорили, что на тебя сложно не обратить внимания.

— Да, говорили, но лучше я от этого не стал.

— И не надо, ты и так хорош собой, по крайней мере, мои подруги так решат. Так мы идем?

— У тебя нет подходящей для похода в театр накидки, а на улицах очень холодно, — это была первая отговорка, которая пришла мне на ум. Идти в театр сегодня мне совсем не хотелось даже одному и уж тем более со спутницей, которую придется развлекать.

— Да, точно, новой накидки у меня нет, — с досады Флер поджала губы и стала оглядываться по сторонам так, будто сейчас могло произойти чудо, и на ее окне вместо записки оказался бы необходимый подарок.

— Я принесу тебе теплую одежду, как-нибудь на днях, — пообещал я.

— А пока ты не одолжишь мне свой плащ? — предложила Флер. — По крайней мере, на сегодняшний вечер.

— Нет, сегодня я не могу никуда пойти, мне нужно навестить друга, — попытался оправдаться я. То, что Флер обиделась, было сразу заметно.

— Друга? — переспросила она с какой-то странной интонацией, будто собиралась убить такового, если бы он повстречался ей на пути.

— Художника, — уточнил я. — Он выполняет мои заказы.

— Закажи ему мой портрет! — глаза Флер зажглись радостным огоньком. — Пожалуйста, Эдвин!

— Обязательно закажу, — пообещал я, глядя на нее. В этот миг Флер показалась мне необычайно хорошенькой, и про себя я добавил: «я хочу иметь твой портрет для того, чтобы у меня осталось хоть какое-то напоминание о тебе даже после того, как пройдут столетия, и твои кости обратятся в прах, ведь ты рано или поздно умрешь, а я осужден жить вечно».

Флер не могла знать, о чем я думаю, так почему же она вдруг коварно улыбнулась, будто собираясь мне сказать, что собирается прожить всю вечность рядом со мной.

Иногда мне казалось, что ее повадки становятся более хищными, а поведение более раскованным, чем тогда, когда мы с ней познакомились. Это мне не нравилось. Не нравился и алый крест на ее ладони.

— Если бы я мог устранить любой изъян, ты бы согласилась, чтобы я убрал эту отметину с твоей руки? — осторожно спросил я у Флер.

Я думал, что она с готовностью согласится, но она только отрицательно покачала головой и произнесла:

— Я уже привыкла быть меченой.

Когда я уходил от нее к Марселю, то чувствовал, что ее зеленоватые глаза все еще следят за мной. Я обернулся и отыскал взглядом ее окно на темном фасаде. Несмотря на то, что нас разделяла высота, я четко увидел Флер, даже различил мерцание жемчужной нити на ее шее. Она прижалась лбом к стеклу и пристально следила за тем, как я ухожу, ловила взглядом каждое мое движение, будто ей казалось неестественным то, что я просто шагаю по дороге, а не лечу над ней. Но ведь Флер не знала, что я умею летать. Какое неуместное предположение. Разве могла она заподозрить своего покровителя в том, что по ночам он пускается в полет над спящими селениями, что расстояния и высота для него ничто. Я поднял руку и помахал Флер на прощание.

Надо будет как-нибудь отвести Флер к Марселю, чтобы он увидел, насколько она красива, и нарисовал одну из своих лучших картин. Я уже привык считать мастерскую Марселя целым миром, самостоятельным и отдельным от всей вселенной. Сколько бы раз я не посылал своих незримых подданных забрать уже оплаченные картины, пока художник спит, а сокровищница, полная восхитительных полотен, не пустела. Марсель ничуть не обижался, когда я прилетал к нему в любое время ночи и отрывал от работы, напротив, он всегда был рад моему появлению. Если бы он только знал, кого приветствует, кому отдает свое восхищение. Как странно, что тот, кто когда-то беспощадно спалил в огне прекраснейшие области мира, теперь смиренно сидел в каморке живописца и с удовольствием наблюдал за тем, как ловко и умело кисть кладет ровные мазки на холст. Проще простого было бы разрушить всю эту хрупкую красоту. Одно дыхание и не только мастерская, но и весь дом обратятся в пепел, одно быстрое движение, и шея самого живописца будет рассечена, но мне было невыносимо даже думать о таком исходе событий. Пусть я не всегда сожалел о самых прочных и неприступных крепостях, уничтоженных мной, но я не смог бы, пусть даже случайно, оцарапать хоть одно из произведений Марселя. Я дорожил всеми его картинами и им самим так, как не дорожил целым миром. Наверное, потому, что, приходя к нему, я видел вокруг себя только прекрасное и ни разу не встречал ни пороков, ни зла, которые, наверное, уже с сотворения мира распространились по всей вселенной. В ночном Рошене по углам прятались тени, ожидая жертвы, рыскали по широким улицам приспешники Августина, вспыхивали костры, а в мастерской Марселя царила безмятежность.