Москва. Загадки музеев - Михаил Юрьевич Жебрак

появится. У Петра есть минимум полтора часа, за это время он разогреется ходьбой, перекусит и выпьет горячего чая. Измазанным костюмом вечером на вокзале никого не удивишь. Лучшая маскировка за последние дни, решил Петр. Если опасно в музеях, попробую слиться с вокзальными завсегдатаями. Но из упрямства, проходя пыльный палисадник, выбрал оранжевую хризантему-монетку и воткнул в петлицу.

Джинсы лежали на заднем сиденье. Просторные рваные брюки стащились легко, натянуть узкие джинсы оказалось сложнее. Петр уперся плечами в шершавую кожу, выгнулся, но пуговица решительно отказывалась лезть в петлю. Доделаем снаружи. Петр вышел из машины, втряхнул себя в джинсовый мешок и подтянул молнию. Шедшая с поезда к автобусам молодая женщина шарахнулась от застегивающего ширинку мужчины.

Прохожая застыдилась своего испуга, покраснела и с пониманием улыбнулась Петру: «Чего только не случится вечером в машине». Она продолжила движение и автоматически, или из естественно любопытства, или уже как соучастник незнакомца, которого она игриво поощрила улыбкой, заглянула на переднее сидение мерседеса. Там развалился широченный молодой красавец с лоснящимися широкими скулами, блещущий алыми губами в зарослях жесткой щетины.

– Худеть надо, запустил себя, – жалобно сказал Илья, выруливая на трассу. – Подмигнул девушке, а она как припустит!

Найди то, не знаю что

Петр Дивин проснулся от энергичного присутствия. В его небольшой комнатке помещались кровать, стол-стул, пара составленных железных шкафчиков. Для крутых плеч Ильи места уже не оставалось, но он втиснулся и, нависая над столом, нарезал нечто в полумраке, периодически смахивая со лба слепую лампочку. Петр обычно просыпался от малейшего скрипа детской кроватки в соседней комнате, а сейчас открыл глаза от мясного с дымком запаха. Вот как они, оказывается, лошадей уводили – на мягких цыпочках.

– Домашний колбасы полкруга осталось, земляк завез, – Илья враз повернулся на шорох. Вот-вот именно так они и воровали. – Чай сам заваришь? Кипяток я принес. У бригадира интересный чаек с чабрецом забрал.

Знает Петр этих бригадиров с разноцветными коготками – бригадефурия контролировала независимого Илью через опеку над его бездомным товарищем.

– Завтрак заводского аристократа, – Петр кивнул на стол. Рубиновый чай в стеклянной банке с притопленным заварочным перегноем и плавающими на поверхности седыми травяными иголочками. Кольца колбасы с хрумкими кусочками янтарного копченого сала в розовом теле. Илья шутку не поддержал. Сидел серьезный. Он утром прокрался так рано, чтобы друг не улизнул снова один, понял Петр. Он так и в туалет со мной пойдет.

– У тебя, наверное, работы сегодня много, – подначил Петр.

– Нет, – коротко обрезал кузнец, размещая на хлебном ломте внутри ладони сочные кругляши. – Я сегодня выходной.

– Поедем в Поленово, – лучше снять все вопросы сразу. – Это километров сто от Москвы.

– А что там? – Илья сразу размяк.

– Музей художника Поленова. Вернее, не музей, а целое хозяйство – хутор по-вашему. Там нас что-то дожидается в теплом месте.

Смахнув крошки, расправил на столе мятый клочок:

– Тут написано: «Этот художник рисовал Иисуса Христа в его музее под башней в чем-то, сделанном для сверхтепла». Передняя часть листа оторвана, но догадаться можно.

– Подожди, – кузнец рассматривал записку на просвет. – в его музее, значит в музее Христа?

– Да нет! Если упомянут художник, значит, нам нужна мемориальная усадьба.

Осенние холмы мягкими волнами качали скоростное шоссе. Мохнатые ели сумрачно, а раскрасневшиеся сосны с восторгом смотрели на сбрасывающих покровы лиственных. Рдели рябинки, круглее становились купы ив. Березы под последним седьмым дырчатым лимонным покрывалом оказывались не плачущими красавицами, а узловатыми придорожными татями в струпьях на белесых телесах.

Когда свернули с трассы в сторону Поленова, уткнулись в золотое великолепие. Только ельник позволял выдохнуть восторг, ополоснуть глаз сырым полумраком, чтобы снова врываться в сияние дальних березовых полос и голубиного неба над фиолетовыми далями.

Илья притормозил на обочине и начал снимать видео: «Сыну пошлю». На вертикальном песчаном откосе таяли в синеве силуэты деревьев. Через них слоились тончайшие облака.

– А у вас как осенью?

– У нас… По́лки – сплошное рыжье. Ну, посадки-лесопо́лки. Лес еще зеленый, но под ним все в кровь красное, а поля – желтые до самого неба. А здесь мягче все как-то, нежнее, – цыган Илья в распахнутой лазоревой рубашке под кургузой лаковой курточкой и плетеной шляпе на затылке стоял на заплетающем землю буром пыльном ковре. – Да, я не был давно дома осенью. Все на новогодние еду или летом, когда у сына каникулы.

К усадьбе Поленово приехали рано, на просторной стоянке открытия музея ожидали еще три автомобиля. Гелендвагена среди них нет, отметил Петр, уверенный, что и Илья высматривал знакомую машину.

– Почему здесь все по-немецки? – сразу после кассы спросил Илья, показав на перекрещенные темными балками беленые служебные домики.

– Подожди, посмотришь всю усадьбу, поймешь.

Сделали большой круг по хозяйственному двору, мимо флигелей, дома управляющего. Все здания оказались разные – фахверковые, классические из бревен, оштукатуренные поверх дерева и кирпича или сложенные из валунов. Массивный коровник из природного камня венчала высокая крыша, добротно укрытая полуметровым слоем свежей соломы.

– Все эти здания Василий Поленов спроектировал сам: главный дом, флигели, дом для рабочих, мастерскую, лодочный сарай, конюшню. Только эта избушка, пожалуй, новая, музейная, – Илья показал на миниатюрную бревенчатую постройку с верандой из гнутых веток. – Поленов увлекался архитектурой не только как художник, рисовавший городские виды. В Академии он товарищам с архитектурного отделения по-приятельски сочинял фасады дипломных работ. Всю жизнь он создавал декорации, значит, суммировал свои впечатления и делал сценическую стилизацию то античного форума-рынка, то средневекового замка… в семьдесят лет Поленов проехал с фотографом по всей Европе – Германия, Италия, Греция, Франция – они на бумаге и на фотопластинах фиксировали ключевые виды. Города, университеты, порты, перевалы… чтобы нарисовать декорации-холсты к тридцати базовым пьесам европейской драматургии. Это вклад художника в развитие народных театров.

– Мне кажется, он и у себя в имении хотел создать такой обобщенный образ Европы. Видишь, человек он был бойкий и с выдумкой. Отсюда и эксперименты с материалами и стилями. Ну а новые музейные постройки поддерживают поленовскую традицию.

– А что за доска висит на цепях под кровлей? – кузнец всегда в первую очередь замечал железные элементы.

– Думаю, фасадную доску со старой избы сняли. Такими досками закрывали переход от бревен сруба к дощатому верху.

Поиск «чего-то там для усиления тепла» Петр оставил на сладкое. Начали с основного блюда – главного дома. Коридорная логика вытолкнула их сразу в большую гостиную с камином и резным столом под безобразным синим куском сукна – любят музейщики приукрасить старину чем-то аляповатым и ненужным. Петр показал другу мету на