Катунь Коварная - Олег Ершов

– Это что же такое, как же я буду теперь мужу-то в глаза смотреть? – перебивая свои искренние мысли, ругала себя Миронова, то и дело вспоминая пришедшее к ней совсем недавно невероятное яркое и умопомрачительное внутреннее чувство.

– Ой, Господи, у меня же еще мальчишки не кормленные! – спохватилась Настя, в очередной раз намыливая себя. Она непроизвольно повторяла это действие несколько раз, не понимая, что весь ее уже немолодой организм хочет и готов еще раз ощутить невероятный взрыв и потоки лавы наслаждений, тех наслаждений, о которых она даже и не думала, и не знала. И никто, и никогда не говорил с ней об этих чувствах. И даже ее любимый муж Толик, которого она обожала и любила как мужа, как отца своих детей, даже он, когда был близок с ней в супружеском ложе или где-то еще, никогда не говорил с ней об этом. Он не то, чтобы не говорил, он просто сопел и очень быстро заканчивал свои мужские действия, но такого чувства у нее никогда не было. Ей как-то даже было противно и пошло этим заниматься. Ей больше нравилось бывать с мужем на покосе, заниматься хозяйством, чтобы был всегда и везде порядок. Ей хотелось всегда работать так, чтобы все, увидев ее работу, просто ахнули. И говорили бы все: «Вот какая умница и молодец эта Настенька. Всегда у нее порядок, и дома, и на работе. А работа у нее, всегда спорится». И ей казалось, что вот она самая настоящая женская счастливая доля. И больше ей ничего и не нужно. Все у нее уже есть: и дети, и муж любимый, и дом, и огород, и хозяйство, и любимая работа, где все ее уважают, и она уже давно ходит в передовиках. А здесь как гром среди ясного неба произошло невероятное и необъяснимое с ней, и внутри ее.

Настя под такие мысли, незаметно для себя, одной рукой медленно поглаживала себя по тому месту, где еще совсем недавно случилась эта самая невероятность. И ей было приятно трогать себя и поглаживать по запретным, но уже набухшим местам главного ее полового женского органа. Складки ее половых губ уже набухли, как почки на весенних деревьях, и при каждом нежном прикосновении готовы были распуститься, как лепестки утренней розы, окончательно созревая к полудню, раскрывая свой невероятно красивый бутон, при этом выделяя тонкий аромат, который может уловить только тот, перед кем этот бутон раскрывается.

Нежно поливая себя горячей водой и лаская пальцами свой телесный распустившийся бутон настоящей любви, Настя запрокинула голову назад, открыв рот, тихонечко застонала. Ей становилось необъяснимо приятно. И она все сильней и трепетней продолжала ласкать и теребить низ живота. Тусклый свет маленькой электрической лампочки еле-еле пробивался сквозь узенькую щель ее чуть приоткрытых глаз. Тело вновь наполнялось внутренней энергией, которая подступала из самых неизвестных глубин ее организма. Оно непроизвольно начинало выгибаться и вздрагивать, и вся ее чистая и белая, покрытая смешными конопушками кожа, покрылась мурашками стыда и страсти. Таинственная мелкая дрожь холодной волной прокатилась с головы до ног. Настя отдавалась сама себе. Она начала жадно глотать горячий банный воздух. Внутренний огонь ядерным взрывом разлетелся по всему ее телу сверху вниз, унося куда—то далеко раскаленные потоки извергающейся лавы беспощадного огня, который только что настоящим образом взорвал и подарил ей новую и неизведанную жизнь. Глаза ее были все еще закрытыми, но она видела где-то внутри себя образ и лицо того самого человека, который совсем недавно дал ей почувствовать эту самую новую внутреннюю жизнь настоящей женщины.

Настя тихонечко выдохнула и произнесла, совершенно не задумываясь:

– О Господи, Виктор Андреевич!

Она откинулась на деревянную стенку бани, даже не заметив того, что стенка была очень горячая. Положив руки на живот, Настя обмякла. Только ее сильные бедра оставались в жутком напряжении. Весь низ живота пульсировал невероятной страстью. Ей казалось, что ее душа вот-вот сейчас выскочит из ее тела горячей жидкостью, и разольется безбрежным океаном красочных фейерверков по всему бескрайнему сознанию таинственного волшебства неизведанного ей мира. Мгновения ярких внутренних вспышек заставляли ее тело непривычно вздрагивать и вытягиваться в такт извержения внутреннего вулкана страстей. Пальцы ее крепких от физической работы рук, сильно сжимали основание внутренней части бедер и низа живота, как будто пытались удержать стальной хваткой и не дать раскрыться главным вратам, и выплеснуть наружу весь этот поток нескончаемой женской страсти, скрывающейся в глубинах ее мироздания долгие годы холодного благополучия семейной жизни. И в неравной схватке неподвластного и неведомого ей боя Настя была полностью повержена, ослабляя сильные руки, взвизгивая непривычным голосом, она затихала, полностью отключив свое сознание от насущных проблем прошлой жизни.

Ночь опустилась на Землю покрывалом миллионов звездных мотыльков, окружающих огромное горнило безликой янтарной луны. Переливами своих мерцаний, как огромные водокачки, небесные звезды пытались потушить мятежный пожар, проливая весеннюю прохладу через открытые двери и окна Настиного сознания. И яростный огонь медленно отступал, освобождая занятые позиции после внезапного вторжения. Раскаленная железная печка небольшой деревенской бани медленно угасала, оставляя в своей пасти серый пепел сибирской древесины. Стрелки часов, с честью закончив бесконечный бег по кругу, медленно и устало перевалились за полночь, начиная отчет нового времени, отправив пылиться на полках памяти историю ушедшего дня. Тяжелыми и усталыми свинцовыми ресницами закрывались глаза сельских жителей, отдавая их во власть внутреннего подсознания.

Настя чувствовала себя в раю. Все ее мысли были в ярко-розовом цвете, и они никакими завитушками не цеплялись за бытовые и жизненные проблемы. Наступила полная тишина, только сердце глухим звуком отбивало учащенный такт телесных курантов. Ее душа и тело впервые в жизни нашли общий компромисс, и теперь уже единый организм пребывал в эйфории блаженства.

За железной дверцей небольшой самодельной печки звучно потрескивали березовые дрова. Печь была сварена из разных листов, привезенных Анатолием с завода, где он приобрел их за бутылку беленькой у знакомых охранников на проходной, и сам, как смог, сварочным аппаратом сладил в баню новую печку. Правда, труба была немного низковата, и тяга была не очень, да и сама крохотная дверца закрывалась неплотно и оставляла большую щель, из которой валил густой дым, когда начинали топить баню. Но потом Настя проветривала помещение, и начинали мыться всей семьей. Толстые березовые дрова еще не успели полностью сгореть, и угарный газ постепенно заполнил маленькое помещение, унося Настино сознание куда-то далеко в неизвестность.

Райское наслаждение увлеченной тайными играми женщины прервал внезапно своим громким и затяжным лаем Мухтар, сидевший во дворе на цепи. Он пытался порвать свою стальную цепь и кого-то загрызть, отстаивая вверенную ему территорию для охраны.

Миронова встрепенулась и быстро пришла в сознание.

– Кто еще там? – как-то неуклюже сама себе задала вопрос вслух Настя. – Кого еще черт принес? – Настя попыталась встать со скамейки, но ноги ее были какими-то ватными и она, не ощутив в них опору, оступилась и повалилась на пол, столкнув медный тазик. Раздался металлический грохот. Старый таз, подпрыгивая на деревянном полу, исполнив свой неуклюжий танец, закатился и успокоился под полком.

– Да что же это такое? – не понимая, что произошло, сквозь зубы прошипела Миронова. Она с трудом начала подниматься, оперевшись двумя руками на скамейку. Ноги ее затекли и онемели. Настя только чувствовала неприятное покалывание от самых бедер до мизинцев. Голова сделалась как «чугунная емкость», в которой обычно варят еду в русской печи. Испуг, слабость, головная боль и позор разрывали Миронову на части во все стороны, не давая ей подняться на ноги. Мухтар с яростью лаял. Казалось, что он вот-вот кого-то разорвет в клочья. Миронова громко выматерилась и с усилием все же встала на ноги, на голое тело набросив старенький халат, и поторопилась выйти из бани. Свежий весенний воздух вперемешку с лунным светом, как позорная пощечина, ударили по конопатому и бессовестному лицу Мироновой. Настя распахнула дверь и на мгновение застыла от удивления, увидев эту картину. Мухтар изо всех сил рвался, заливаясь громким и злым лаем, прямо на нее, как будто хотел предостеречь и предупредить ее от неминуемой гибели. Чуйка преданной дворовой собаки была безошибочной. Настя всегда брала с собой Мухтара, когда ходила искать потерявшуюся корову. И он всегда помогал ей и находил пропажу. Это была очень умная и понимающая человека собака, как будто она была в своей собачьей шкуре обыкновенным человеком. Даже лаяла как-то по особому, как будто разговаривала. А когда кто-то из хозяев разговаривал, Мухтар внимательно слушал. И никто его этому не учил и не тренировал. А все произошло случайно. Когда-то Настя ходила встречать своих подворных коров, и к ней прибился этот пес. Так и прибежал к ней домой. Сколько они его не отгоняли, он все равно остался у них. Сначала жил за забором, а затем Анатолий сладил ему новую собачью будку и посадил на цепь.