Катунь Коварная - Олег Ершов

Петухов растянулся в улыбке вечной славы. Глаза его налились сверкающим блеском, и грудь увеличилась в размере для принятия очередной награды.

– Что с Вами? – удивленно спросил Логинов. – Андрей Иванович, Вам плохо?

– Нет, что Вы, Николай Николаевич! – приходя в свое сознания, встрепенулся Петухов. – Мне даже очень хорошо. Посмотрите какая красивая весна за окном, а в Москве она особенно хороша. – Начинал льстить Петухов. – А у нас в Сибири каков запах, а! – Петухов от удовольствия закрыл глаза и всем телом почувствовал приход весны даже в кабинете секретаря Центрального Комитета Партии Советского Союза. – А то, может быть, и к нам заглянете на пару денечков на Алтай, а Николай Николаевич? – с прищуром позволил себе задать хитрый вопрос Петухов зная, что Логинов несомненный любитель хорошей природы, а тем более природного застолья после хорошей охоты. А у него, у Петухова, в горах Алтая такие хозяйства: там тебе и охота, и рыбалка, и отдых на высшем уровне, и вообще всего-всего, как в сказке у царя Салтана. Главное, чтобы он клюнул. А уж мы-то его встретим по полной программе. И напоим и накормим. И отдохнет от всей души. И здоровье поправит. Глядишь, и нам хорошо будет. И нас не забудут и вспомнят когда надо добрым словом.

– Да! Отдохнуть пару денечков, не помешало бы. – Оборвал мысли Петухова секретарь ЦК. – Но сейчас не время. Обстановка в мире очень напряженная. И у нас стоят очень важные задачи. И одна из главных задач сегодня возлагается на Вас, Андрей Иванович. Вы войдите в суть дела, во всю сложившуюся ситуацию. – Логинов подошел к окну и привычно открыл его. Свежий столичный воздух ворвался в просторный кабинет секретаря ЦК.

– Вы понимаете, Андрей Иванович! – продолжал Логинов, вглядываясь вдаль московских улиц.

– Завтра будет объявлена полная мобилизация всех уволенных в запас военнослужащих. И вашего Алтайского Края в том числе. Это значит, что каждый четвертый мужик, стоящий на учете в военкомате, будет призван в строй и одет в военную полевую форму. А это значит, что у заводов и фабрик, у колхозов и совхозов не будет хватать рабочих рук. А Вам, Андрей Иванович, – Логинов повернулся к Петухову и с каменным лицом Вождя пролетариата утвердительно продолжил. – Вам, Андрей Иванович, нужно организовать и обеспечить полный проход Советских Войск в Монголию. Обеспечить полный порядок на данном участке. Оказать помощь Военному Комиссару в мобилизации граждан. И самое главное, чтобы все заводы и фабрики работали на полную мощность, и ни шагу не отступили от поставленного плана. – Логинов подошел к своему столу и уселся в рабочее кресло. – Вот за это все я лично с Вас спрошу, товарищ Петухов. – Секретарь поднял остро заточенный карандаш и еле заметно пригрозил Петухову.

– А вот когда мы с тобой выполним поставленную задачу нашей любимой Партии, вот тогда возможно и удастся на денек-другой в горы, да на рыбалку. – Логинов чуть заметно улыбнулся, и Петухов достал носовой платок из кармана и вытер вспотевший широкий лоб.

– Не беспокойтесь, товарищ секретарь ЦК. Уверяю Вас, мы справимся с поставленной задачей и выполним ее, какая бы она трудная не была. – Петухов рапортовал уверенным голосом, понимая, что перед ним сейчас ставится самая главная политическая задача, и ее выполнение во многом зависит и от него лично. Конечно же, это была не инициатива Петухова. Это было гораздо выше. Само руководство Партии и первые лица Советского Союза доверяют ему, тому самому Петухову, вчерашнему cибирскому мальчишке, сыну простого крестьянина, который вот уже более двадцати лет усердно идет по скользким ступенькам Коммунистической партии вверх. И всегда ему способствует удача, которая вытаскивает его за уши из разных политических канав и буераков, причем всегда сухим и чистеньким. Того самого Петухова, у которого очень слабое сердце и порой не хватает духа для принятия простых решений. Именно ему еще совсем недавно было доверено управлять и руководить огромной территорией нового строящегося Советского Государства. Да, конечно же, он был готов к любому назначению и к любой задаче, поставленной любимой Партией, но все же ему иногда казалось, что будто бы над ним подшучивают. А когда он начинает что-то делать, то ему кажется, что за ним всегда наблюдают как будто из-за угла или откуда-то сверху, как когда-то за ним подглядывали сельские мальчишки, когда он уединялся один в далеком детстве. А потом, когда у него что-то не получалось, они выбегали и дразнили его «Петька – Петух, Петька ловит только мух». А бывало, что еще и наподдают. И он убегал на конюшню и, спрятавшись, долго-долго ревел навзрыд. Еще тогда он дал себе клятву отомстить всем, даже неважно кому, но всем, грозя в узкую щель между толстых жердей конюшни, вытаскивая грязные детские кулаки из соломы, поочередно вытирая ими горькие слезы. И вот сейчас он, первый секретарь Крайкома Партии Алтайского края, стоит здесь, в кабинете секретаря ЦККПСС в Москве, и ему доверяют уже в который раз самые важные участки нашего государства. А тех деревенских пацанов уже давно нет в живых. Видели бы они сейчас, каким он стал, тот маленький и хрупкий Андрейка Петухов, постоянно хлюпающий и вытирающий горькие слезы от несправедливой обиды.

Петухов вышел из здания и вздохнул полной грудью весеннего московского воздуха. Привычно поправив теплый шарф, он сел на переднее сидение в черную волгу.

Ночь показалась Петрикову невыносимо бесконечной. Он всячески пытался заснуть, но мысли серыми крысами из разных щелей его сознания непрерывно просачивались в голову в виде ярких картинок прошлого. Отрывками кадров он воспроизводил прошлую встречу с Настей. Периодически вскакивая с железной кровати с деревянными спинками, жадно закуривая сигарету, Петриков начинал, не замечая для себя, задавать вслух самому себе бесконечно глупые вопросы.

– Как же так? Я совершенно не хотел этого делать! Почему? Какая женщина! – восклицательно ловил себя на мысли Петриков.

Выкуривая очередную порцию крепкого табака, пытался заснуть Виктор Андреевич. Но каждый раз, укрывшись с головой, он начинал представлять прошлую сцену. Петрикову непроизвольно рисовалось в сознании лицо Насти в лунном свете, а самое главное, запах ее губ и всего тела. Этот запах никак не выветривался из его обоняния. Даже у его жены, которую он так крепко любил, которая родила ему двух желанных сыновей, и которая была несравненно красивей Насти, и привлекательней во всех смыслах жизни, но у нее не было такого запаха тела, как у Насти, который переворачивает сознание и отключает все жизненные инстинкты. Да, именно этот запах, который исходил от Настиного тела, именно он не давал уснуть ни на минуту Петрикову. Перебирая мысленно все ее изъяны и не находя ничего такого, за что можно было бы ему зацепиться в привлекательном плане, Петриков начал ловить себя на мысли, что это произошло совершенно случайно, и больше он таких глупых ошибок не повторит. Хотя он был еще тем ходоком, но чтобы вот так, на улице и посреди деревни, да на голой земле, такого еще у него не случалось.

– Завтра, да, именно завтра я увижу ее на работе. Увижу, какая она некрасивая и обычная деревенская баба, и все мои мысли улетят прочь. – Успокаивал себя Петриков, в очередной раз, пытаясь хоть на мгновение заснуть. – И все-таки, какая женщина эта Настя! – закрывая глаза, вторил себе Петриков. – Анастасия!!!

Анастасия весь вечер до самой ночи провозилась с хозяйством и потом еще целый час мылась в бане, пытаясь смыть с себя уличный позор, произошедший с ней и новым управляющим фермой Петриковым. Не зная, что ей теперь делать и как быть вообще, она сидела на деревянной скамейке в бане совершенно голая, то и дело выливая себе на низ живота очередную порцию горячей воды, черпая ее из медного тазика. Она выливала на себя воду и вновь намыливала бархатным мылом то место, в котором она недавно, впервые в жизни, испытала огонь и взрыв всего ее тела. Да, ей хотелось повторение того, что вдруг так молниеносно сразило ее, и она провалилась в бездну непонятного, и в то же время такого милого, страстного и желанно-приятного чувства.

Но воспитанное многими уставами и укладами Советского общества, идеями Партии и семейной ячейки, подсознание с биением ее женского сердца, с ужасом повторяло в ее мыслях самое грязное слово, всего одно лишь слово «ПОЗОР».

– Какой позор, какая же я блядь! – с ужасом твердила себе под нос Настя, смывая в очередной раз мыло с низа живота. Ей казалось, что ее тело до сих пор бьется в электрических конвульсиях. И от этих конвульсий Настя получает приятное наслаждение, подкрепляя прошлыми воспоминаниями, увеличивая женский рефлекс настоящей полноценной жизни.

– Это что же такое, как же я буду теперь мужу-то в глаза смотреть? – перебивая свои искренние мысли, ругала себя Миронова, то и дело вспоминая пришедшее к ней совсем недавно невероятное яркое и умопомрачительное внутреннее чувство.