Сны в руинах. Записки ненормальных - Анна Архангельская

– Мне нож нужен. Он чужой, и я обещал его вернуть, – я всё же попробовал воспользоваться этим последним мирным способом получить желаемое.

Он отпустил меня так же резко, как и схватил, и если бы не обступивший нас народ, я вполне мог бы и упасть.

– То есть он просто пришёл сюда за каким-то вшивым ножом, который вы с мелким у него стырили? – он всё ещё не верил такой обыденной причине моего пребывания здесь. По всей видимости, именно наивная простота этого пояснения и не давала его подозрительности угомониться, и теперь он требовал подтверждения у Расти.

Расти кивнул. И этот кивок будто стал каким-то сигналом. Закинув голову, вожак засмеялся, весело и непринуждённо.

– И этот детёныш извозил тебя по полу? Тебя?! Страшно подумать, что он вообще мог с тобой сотворить, если бы мы не подоспели, – он давился смехом, задорно и громко унижая Расти своей радостной издёвкой. – Надеюсь, он тебя не покусал? А то может, прививки какие надо сделать? Не дай бог, заразное что-нибудь… Начнёшь чахнуть, станешь таким же заморышем, как он. Ещё и сам кого покусаешь. Караул просто! Устроишь нам тут эпидемию агрессивной хилости… – вытирая слёзы весёлости, он смотрел на Расти, краснеющего и злящегося.

Исколотый этим смехом, стеснительными улыбочками окружающих, Расти наконец разъярился.

– Вегас, чего ты на меня смотришь?! Откуда я мог знать, что твой быстроногий сайгак не оторвётся от этого дохляка?!

Моё самолюбие тут же нервно взвилось, обозлившись на «дохляка», но я шустро затолкал его обратно, бросив кость комплимента моим беговым талантам. Не хватало только, воспользовавшись ситуацией, неосторожным гневом добровольно записаться в камикадзе.

Вегас, всё ещё посмеиваясь, подошёл ко мне вплотную.

– Ну да, кто ж знал, что на спортсмена нарвётесь, – он иронично смотрел на меня. – Спасибо, повеселил дядю. Но знаешь, малыш, – его глаза вдруг стали жестокими и опасными, неимоверно ужасая именно этой мгновенной, необъяснимой резкостью смены настроения, – у нас тут не благотворительный фонд. Развернулся и помаршировал отсюда. Быстро, – он двумя пальцами остро ткнул меня куда-то под сердце. Немного больно и очень неприятно.

Машинально вздрогнув, я остался стоять на месте, как будто перестав понимать слова. Привычка из последних сил добиваться своего, раз начав, пусть мучительно, но дотягивать дело до конца, не давала мне сдаться. Я просто не мог всё бросить вот так, вложив в это уже столько усилий, взять и уйти ни с чем. Редкий момент, когда упрямство отправило трусость в отставку. Жаль, что на время.

Пауза рискованно затягивалась. Я чувствовал напряжение Вегаса и всё равно продолжал смотреть на Расти почти умоляюще. Он расслабленно подбрасывал в ладони нож, и тот, попадая иногда в луч света, ослепительно, недосягаемо вспыхивал.

– Лови, – вдруг совсем спокойно, буднично сказал Расти и перебросил мне эту игрушку.

Неловко и суетливо от неожиданности я поймал этот чужой и потому такой драгоценный кусок металла. Но, не дав мне обрадоваться, Вегас тут же бестактно забрал его у меня. Лениво осмотрев, легко и виртуозно поддел пальцами, и нож раскрылся, выбросив лезвие. Сверкающее и опасное оно было прямо перед моим лицом, светлой полоской отражалось в жёстких, бесчувственных глазах Вегаса, оттеняя их стальную холодность. Я не мог знать, насколько страшной бывала злая, извращённая фантазия этого человека, насколько изобретательной была его грубость. А потому лишь не мигая, чутко кося глазами, следил за этой блестящей опасностью, заранее и невольно навоображав всякие кровавые ужасы.

Вполне насладившись моей робкой тревожностью, Вегас так же равнодушно свернул нож, молча, почти вежливо вложил его в мою руку, развернул за плечи к выходу и ненавязчиво придал ускорение пинком.

…Вот так я с ними и познакомился – Расти и Вегасом. Как странно было сейчас осознавать то, что судьба непредсказуемо сделает одного лучшим, единственным и надёжным другом, а другого я сам сегодня оформлю врагом – мстительным, жестоким и настойчивым в злости.

Позже Расти рассказал мне, что Вегас отправил одного из своих «бегунков» проследить за мной тогда, или рассмотрев мою полезность для своих дел, или так и не поверив до конца, что я никем не заслан, а пришёл в их логово по собственной глупой воле. Что бы там ни подвигло Вегаса на эту слежку, только я, счастливый, что вырвался, спешно удирая, торопился по своим делам и сам собой легко оторвался от этого «хвоста». Именно потому почти месяц я про них ничего не слышал и даже успел позабыть этот несколько удручающий эпизод. Жил своей жизнью, усвоив тот урок, удвоив бдительность. Ещё внимательней присматривался к лукавым уличным сетям, тайно раскинутым по закоулкам, замысловатым и интересным для тех, кто научился их видеть. Может, я так навсегда бы и остался для улицы посторонним, лишь любопытствующим наблюдателем, достаточно осторожным, чтобы не лезть слишком далеко и слишком часто. Если бы не случайная – действительно случайная для нас обоих – встреча с Расти. Мы как-то неожиданно столкнулись глазами, будто только того и ждали всё это время, тренировались и готовились, чтобы секунда в секунду, одновременно упереть друг в друга взгляды. Он сел напротив, и по его лицу абсолютно ничего невозможно было угадать. Лишь бесспорная хладнокровная уверенность в себе, молчаливая сила, которая могла сорваться в бешенство в любой момент от любого слова или не сорваться вовсе… Тут уж как повезёт…

– Помнишь меня? – без приветствия, совершенно спокойно спросил он, но моя паранойя уже успела разглядеть угрозу в этих простых, тихих словах.

Я кивнул – ещё бы я его не помнил!

– Опять грабить будешь? – я дерзил и бодрился, прекрасно зная, как опасен страх, очевидный для врага.

Он вдруг смутился, как будто сказал какую-то мерзкую пошлость и, только уже сказав её, понял, насколько это гадко. В мои планы совсем не вписывалось утешение его совести, а потому я тогда просто ушёл, не желая затягивать такое сомнительное знакомство. Но через несколько дней он снова появился на моём жизненном горизонте. На этот раз он держался на расстоянии, просто наблюдал. За домом, за семьёй, в которой я жил, за мной. Я всерьёз всполошился от этих шпионских потех. Именно из-за них я и вернулся тогда в приют, из-за этого моего боязливого стремления жить в тени, тайно и безопасно, здороваясь с миром только тогда, когда сам того пожелаю. И этот взгляд в спину, эта странная слежка, объяснить которую ничем, кроме рыскающей мести, я не смог, – именно это и спугнуло меня, вынудило сбежать из того удобного дома раньше, чем я рассчитывал. Но своего я добился – они надолго потеряли меня из виду. Им и в голову не приходило, что та семья была мне лишь временным прибежищем, и что при желании я могу вот так непредсказуемо и лихо улизнуть от них, гонимый подозрительностью. Но этими своими выкрутасами я и привязал, сам того не предполагая, интерес Вегаса к себе прочно и надолго. Как опытный тренер в подающем надежды ученике, он зорко рассмотрел во мне то, чем так умело пользовался сам – именно эту неожиданность ходов, интуитивную способность путать противника. С того момента я стал ему любопытен и ценен. А Вегас точно был не из тех, кто легко отказывался от собственной заинтересованности в ком-то или чём-то.

Но тогда я этого не знал и не мог знать.

Уже в конце года, перед самыми праздниками я снова натолкнулся на Расти. Но теперь он меня, несомненно, поджидал, а скрыться – достаточно быстро и незаметно – мне было негде. Стараясь не пугать мою обострённую мнительность лишний раз, он медленно подошёл, уже издалека протянул мне сумку – ту самую, так бесцеремонно украденную в том закоулке. Не веря этому своеобразному подарку, я растерянно заглянул внутрь. Всё было на месте, до последней мелочи.

– Извини. У сирот не воруем, – лаконично сказал Расти, и создалось впечатление, что извинения эти были заранее подготовлены, продуманы и искренни. – И прости, что ударил тогда. Это я зря…

Он виновато склонил голову. Никаких лишних слов, эмоций… Будто какой-то редактор, притаившийся в его душе, почёркал всё ненужное, шумное, болтливое и мешающее, оставив лишь краткое, трогательное в своей простоте послание раскаяния. Пожалуй, это выглядело забавно – большой, высокий Расти, робкий как провинившийся ребёнок, и я – неумолимо строгий, заметно уступающий ему в силе и росте, к тому же всегда выглядевший намного моложе и без того небольших своих лет.

– Не ударил, а толкнул. Так что ничего, – я наконец-то соизволил завизировать наше мирное соглашение.

Этот чудной парень напротив сильно меня удивил умением так чистосердечно и откровенно признавать свою вину даже в давних, остывших разногласиях, озадачил тем, что почему-то педантично сохранил и вернул всё моё барахло, потерю которого я уже успел оплакать и забыть. Именно тогда впервые я и разглядел в нём странное, скрытое необходимостью и обстоятельствами, но действительно огромное благородство. Странное потому, что подчинялось оно каким-то особым правилам, личному кодексу, независящему от внешних законов и морали. Так получалось, что сирот грабить нельзя только потому, что у них нет семьи, а, например, хилого кассира на заправке можно, потому что он не сирота. Что ударить позволительно человека, но не собаку. Что женщину ударить можно, только если она будет тебя уже почти убивать, так сказать, в виде самообороны; а парня – неважно, слабого или нет – за любое слово, просто от настроения иногда. Что скрывать правду можно от кого угодно и сколько угодно, порой просто так, вовсе без причины, но лгать нельзя и на прямой вопрос отвечать нужно честно, если только он задан не копом или кем-то вроде копа. Полиции и вообще государству врать можно и нужно…