Палачи - Евгений Прошкин

Михаил покачал головой.

— Давай, давай, не томи. Напяливай корону.

— А что, если ничего не произойдет? — внезапно заволновался Олег. — Если «венец» не сработает. Или я вдруг разучился им пользоваться.

— Ерунда! Некоторые навыки — это как разборка автомата.

— В смысле?

— Ну или как езда на велосипеде. Если умел когда-то, разучиться невозможно.

— Некоторые — да, — согласился Гарин. — Но что, если управление «венцом» не из их числа?

Еще две пули выбили щепки из оконной рамы. Столяров вздохнул.

— Из их, из их, даже не сомневайся.

— Да почему ты так уверен?

— Потому что иначе нам хана.

Не согласиться с этим доводом было трудно. Мысленно перекрестившись, Олег надел «венец». В тот же миг мир стал другим.

Совсем другим.

Глава седьмая

Его дед тридцать пять лет отработал на Соловках. Отец был священником в колонии строгого режима под Иркутском. Так что Монах шел в Зону не за хабаром, не за деньгами, не за необъяснимой местной романтикой, а, по примеру своих предков, затем, чтобы обращать к свету потерянные, заблудшие, доведенные до отчаяния души. Оттого и имя взял такое, оттого и рюкзак набил не консервами и патронами, а словом Божьим.

Библии у него отобрали еще на кордоне. Мародеры или солдаты из первого рубежа оцепления — разве ж их разберешь. Бумага в Зоне ценилась, особенно такая тонкая, почти как папиросная. Монаха разули, забрали все вещи, но убивать не стали. То ли побрезговали связываться с блаженным, то ли пожалели патронов. Зачем стрелять? Сам сгинет, Зона же. Не в аномалию угодит, так пойдет на корм кровососам, такие дела.

Однако Монах не сгинул. В рваных носках, стиснув иконку в кулаке, дошел до самой Припяти. То ли от природы имел то, что опытные сталкеры называли «чуйкой», то ли Зона с блаженными тоже лишний раз старалась не связываться.

В Припяти Монах прибился к группе Гуся. Группа состояла из нескольких бандитов и десятка таких же, как Монах, доходяг. «Гусята» промышляли мелким разбоем и сбором артефактов на окраинах города. Доходяги весь день ползали по чердакам и подвалам заброшенных домов в поисках «вспышек» и «батареек» и получали за это скудную еду и место в бункере, где можно было пересидеть выброс. Отпахав на Гуся полторы недели, Монах освоился в Зоне, к тому же разжился парой сапог, стареньких, но еще крепких. Во время одной из вылазок он также нашел пистолет и упаковку патронов к нему и прикопал находку на пустыре под развалом из кирпичей. Можно было податься в бега, но Монах остался в банде, потому что именно среди доходяг хватало тех, кого он искал: потерянных, заблудших, доведенных до отчаяния. Ведь нужно быть совершенно отчаянным человеком, чтобы, например, тянуть из «электры» «батарейку», зная, что компактная молния может испепелить тебя в любой момент. Другой вопрос, что доходяги не очень-то хотели обращаться к свету. Перегрызть горло за миску похлебки — это они могли. А думать о бессмертной душе — на кой ляд? Стоило Монаху произнести одно-единственное слово на «Б», как в ответ на него выливался целый ушат слов: и на «б», и на «х», и на «ж».

Так бы он и мыкался среди бандитов и доходяг, мало-помалу разочаровываясь в человеческой породе и теряя надежду, если бы не один случай.

В тот двор, где две пятиэтажки примыкали друг к другу, как страницы раскрытой книги, Монах приходил не в первый раз. В подъезде одного из домов, на площадке между четвертым и пятым этажами, за батареей он уже дважды находил «вспышку», причем без всякого вреда для здоровья. Видимо, «электра», время от времени возрождающаяся на этом месте, разряжалась сама собой, уходила по трубам в землю, а оставленный ею артефакт — вот он, пожалуйста, подходи и бери. После выброса, случившегося накануне, Монах снова спешил на прикормленное место, надеясь в третий раз испытать удачу. Испытал. Ничего не нашел. И, разочарованный, побрел вниз.

Он был на третьем этаже, когда во дворе началась стрельба. Стрелял один человек. Из автомата. Очередями по семь-восемь выстрелов. За время, проведенное в Зоне, Монах научился различать подобные тонкости. Когда в рожке у стрелявшего закончились патроны, он осторожно выглянул в окно с разбитыми стеклами.

Во дворе были зомби. Много зомби. Никогда прежде Монах не видел такого скопления мутантов. Около десятка неподвижных тел лежали на земле, а еще не меньше пятидесяти зомбированных медленно шли от арки в сторону детской площадки. Их было так много, что Монах не сразу разглядел, кого они преследуют. Он заметил человека в военной форме, только когда тот сменил рожок и снова открыл огонь. У зомби тоже были автоматы, но они почему-то не стреляли. Пули выкашивали их, как траву, но мутанты упорно шли вперед, непонятно на что надеясь. Эта готовность к самопожертвованию пробудила в душе Монаха смутное чувство, распознать которое сразу ему не удалось, однако он запомнил ощущение, чтобы поразмыслить о нем, когда будет время.

Расстреляв три рожка, военный одну за другой бросил в толпу преследователей две гранаты и достал из кобуры пистолет. Он сделал четырнадцать выстрелов, уничтожив еще несколько зомби, но два десятка мутантов, которые еще держались на ногах, оттеснили его к детской площадке. Прижавшись спиной к металлической горке, военный выпустил последнюю пулю себе в висок.

Зомби моментально потеряли интерес к покойнику и начали расходиться кто куда.

Не прошло и минуты, когда от торца дальней пятиэтажки послышался крик: «А-а-а суки!» и застучали автоматные выстрелы. Монах посмотрел в ту сторону и увидел группу из пятерых человек. Они были вооружены, в основном автоматами, но у одного за спиной висел снаряженный гранатомет. Люди больше не стреляли, они разговаривали о чем-то, но слов Монах не слышал.

Один из пятерки, довольно молодой парень, скинул на землю рюкзак, достал из него какой-то предмет и надел на голову. Прищурившись, Монах разглядел что-то вроде темного металлического обруча. Это не было головным убором. Бандану из полоски черной материи или кожи паренек надел уже поверх обруча. В какой-то момент человек в бандане повернулся так, что стало хорошо видно его лицо. Его черты Монах тоже запечатлел в памяти, сам не зная зачем.

Паренек замер на месте, кажется, даже закрыл глаза. Так продолжалось минуту, другую, а потом случилось странное и страшное. Все зомби, которые еще не успели разбрестись со двора, одновременно вскинули стволы автоматов к подбородкам, и дали залп, похожий на прощальный салют. Вскоре после этого паренек снял обруч с головы и бережно завернул его в черную полоску, недавно бывшую банданой.

Во дворе остались только трупы мутантов и пятерка людей, которые оживленно что-то обсуждали. Один из них был настолько возбужден случившимся, что его слова достигли слуха Монаха.

— Коршун, ты понял? У них «венец»! Коршун, у них «венец», настоящий!

Ответную реплику Монах не услышал, да это уже и не имело значения. Все, что хотел, он уже узнал. Вернее, он наконец-то понял, чего хочет.

Ему нужен был «венец». Эта штука в форме обруча, с помощью которой обычный с виду паренек отправил на смерть двадцать созданий. Разве он Господь Бог? Нет! Разве имеет он право решать, кому жить, а кому умирать? Не имеет! Такие предметы, как «венец», не должны принадлежать первому встречному. Могущество может вскружить им голову. Нет, «венец» можно доверить только проверенным людям. Таким, например, как Монах. В эту минуту, стоя на коленях на груде битого стекла, он поклялся, что добудет себе «венец», чего бы ему это ни стоило и сколько бы времени ни ушло на поиски.

Понял Монах и еще одно обстоятельство. Он напрасно искал свою паству среди себе подобных. Люди прогнили насквозь, продали души за хабар, их уже не спасти. Другое дело — эти несчастные твари, не живые, но и не мертвые, которых равно не принимают ни небеса, ни земля и которые мечутся в поисках выхода из чистилища, именуемого Зоной. Возможно, они еще не безнадежны? Возможно, они ждут своего спасителя, который укажет им путь? Почему бы нет?…

— Почему бы нет? — повторил Олег и чихнул.

Он лежал на полу, накрытый какой-то тряпкой, черной и пыльной, как занавес разорившегося театра. «Штора, — подумал Гарин. — Это она отделяла приемный покой от комнаты ожидания». Он откинул край шторы с лица и увидел Столярова. Тот сидел, прислонившись спиной к стене между двумя окнами, и держал в каждой руке по автомату. Его левая щека была рассечена, и эта царапина придавала Михаилу сходство с каким-то киноактером, вот только Олег никак не мог вспомнить, с каким. Пол у ног Столярова был усыпан гильзами.

— Это ты меня накрыл? — спросил Гарин.

— Я, — ответил Михаил.

— Зачем?

— Чтобы тебя пулями не засыпало.

— Долго меня не было?

— Недолго. Минут пятнадцать.

Олег сел. Со шторы на пол посыпались сплющенные кусочки свинца — должно быть, последствия рикошета от потолка и стен. Гарин огляделся. Пол и противоположная стена комнаты были иссечены выстрелами. В раме правого окна не хватало центрального элемента. Свеча на столе, как ни странно, еще горела, и это было весьма кстати, потому что небо за окном заметно потемнело. Стальная дверь, ведущая в коридор, была пробита в нескольких местах, но, судя по характеру вмятин, стреляли с этой стороны.