Исповедь - Юра Мариненков

слов и ещё больше от паузы, ведь такие мысли казались для него очень схожими, с каждым днем нагнетая принимать решение всё быстрее и быстрее. Он немного заволновался внутри, будто бы снова доставая из своей глубины этот выбор и начиная заново развивать его в своей голове.

– Ты на том же перепутье, – довольно тихо проговорил тот.

– А мне кажется, что я уже на единственном, оставшемся пути, – так же ответил ему Рома, на самом деле открывая свою далеко спрятанную от всех жадную и самую важную мысль самого себя.

– Тебе так кажется. Ты просто и не хотел попробовать найти этот второй путь, который как я знаю, тебе вечно что-то шепчет.

Такие слова для Ромы сейчас уже были однозначно перебором в чем-то нормальном. Догадаться о том, что он ведет себя как-то неуверенно было можно, но то, что казалось более скрытным и менее выдаваемым, не помещалось ни в какие Ромины рамки нормального понимания. Откуда отец Михаил мог всё это видеть и чувствовать? Откуда он знает, что он всегда где-то ощущает этот второй путь? Всё это стало для Ромы ещё большей темной стороной, нежели его эти самые важные вопросы по выбору пути.

– Очевидно, что до монашества тебе пока ещё далеко, – приятно взглянув на него, сказал ему отец, словно раскрыв абсолютно все карты, хранящиеся внутри него.

Действительно, эта тема стояла той самой бетонной башней, что Рома хотел построить в последнее время всё больше и больше. Это было именно то, что не строилось как раз из-за незнания той самой техники кладки арматуры, что по его ощущениям, всё-таки должна была присутствовать во всем этом строении.

Рома немного нахмурился, ведь таким заявление отец словно обрубил ему вход даже к этому, как ему казалось, последнему пути.

– Вы считаете, что я не готов подстричься? Разве я такой никчемный священник для этого пути? – сказал он, грустно смотря отцу прямо в глаза

– Нет, что ты. Ты скорее просто недостаточно близок к этому пути, по крайней мере, сейчас.

– А когда потом, если не сейчас? – Рома спрашивал это, словно ещё больше расстраиваясь во всем.

– О, брат мой. Поверь, для тебя жизнь только начинается. Главное – не торопись. Очевидно, ты слишком спешишь с этим выбором, став на который сейчас, ты сможешь потерять себя ещё быстрее и потом найти и собрать свой внутренний мир так, как окажется на самом деле лучше, будет уже намного сложнее.

– Отец Михаил, – почти не шевеля губами, вытянул из себя его ученик.

– Да, брат мой.

– Я не знаю, что мне делать, – Рома наклонил свое лицо на колени, чтобы не давать наполненным слезами глазам вытекать на мрачный пол. Было ясно, что этот довольно странный и с виду немного идиотский разговор, положил его на лопатки, откуда он снова видел лишь один выход – сдаться. – Я устал, – проговорил он, теперь уже немного дрожащим и видимо отчаянный голосом. – Я так больше не могу.

– Рома, – тепло проговорил отец и прижавшись к нему, обнял его так сильно, на сколько хватало сил терпеть боль, шедшую снизу и словно со скоростью света распространяющуюся по всему его больному телу. – Тебе нужно искать себя. Искать тот путь, который в один момент покажется тебе самым правильным. Монашеский путь это та дорога, ступить на которую должен лишь тот, кто уже испробовал или даже мудро осознал цели всех остальных дорог. Те люди, кто ступает на этот путь, даже не представляя, что происходит на других, в скором времени обычно понимают, как глубоко ошиблись. Порой такие люди, даже немного сделав их неосознанные шаги, вовремя остановившись, могут, попытаться самостоятельно разобраться и вскоре снова продолжить его, направляя себя в ещё большую тьму и неведение. Таких людей очень много, брат и поверь, они были среди нас.

Он немного судорожно дышал отцу в грудь, которая и без его неопределенной теплоты была довольно горячей. Теперь тот никак не был для него тем, кого нужно было хоть иногда опасаться или же тем, с кем порой приходилось осторожничать, скрывая какие-либо свои страхи и переживания. Сейчас он был для него настоящим отцом.

– Монашеский путь, брат мой, очень непростая и довольно необычная вещь. Стать монахом это значит стать самым настоящим переводчиком между богом и человеком, одновременно слушая и переводя друг другу то, что они желают сказать. Такой переводчик должен в совершенстве знать те языки, на которых разговаривают эти двое, ведь переведя что-то не так, можно с легкостью погубить сразу две жизни – твою и того человека, который ушел домой, храня в себе счастливую надежду быть услышанным. Это очень большая ответственность перед богом за всё содеянное, ведь настоящий монах, всей душой выбирает свой путь, в клятве обещая Господу больше никогда не иметь никаких других помыслов о мерзкой жизни. А те, кто даже после пострига, всё ещё витает в своих прежних мыслях, которые держали его, не давая ему упасть в страхи, уверенно идет не по истинному пути, уже заранее оглашая себе приговор на страшном суде. Так что… – прервался отец, ощущая, как после долгой речи его грудь была почти полностью забита и эти последние слова, что он хотел сказать, теперь мешали вдыхать сырой воздух из сырого храма. Он начинал немного кашлять, надеясь выдавить из себя этот камень, но ничего не выходило. Его лицо только больше наливалось кровью, а тело начинало дрожать.

Рома вовремя увидел это, убрав своё грустное лицо от его груди и, резко поднявшись, забежал ему за спину. Он стал стучать по его спине. Сначала несильно, а потом, видя безрезультатность, стал стучать примерно так, как отец Михаил стучал обычно в двери домов. Поле нескольких сильных ударов было слышно, как тот с тяжелой грудью еле еле понемногу начинает вдыхает воздух, из всех последних сил стараясь проглотить его как можно больше.

Было ясно, что отцу Михаилу не становится лучше и его повадки всегда казаться лучшим, сейчас, никак не действовали. То ранение, что считал он, успешно зашитым и заживающим, только больше напоминало о себе. За всё это небольшое время отец довольно серьезно изменился. Его лицо высохло, глаза стали вечно красными, видимо от повышенного давления, а еле живое дыхание было таким, как и у большинства болеющих старцев, уже покинувших этот мир. Все эти болезни, которые теперь были чем-то более обычным, в большинстве случаев побеждали человека, но Роме всегда казалось, что отец из тех, для кого все эти вирусы были лишь пустым словом. Он никогда раньше